история стран и народов. Я искала разные картины, продумывала экскурсионный сценарий. Это была моя идея — разнообразить нашу галерею таким вот форматом тематических залов и экскурсий. По концепции галереи у нас просто висели картины разных художников, которые мы тщательно выбирали. Были таблички и даже аудиогиды, рассказывающие подробности об авторах картин и их творениях, но не более того.
— Саш, — я встрепенулась, услышав голос Веры, — там… хотят купить твою картину.
— И что? — я нахмурилась.
Если кто-то хотел купить картину, он покупал. Возможно, Вера хотела, чтобы я лично поздравила с покупкой?
— Хотят купить “Огонь чувств”.
Я вздрогнула.
— Она не продается.
— Я знаю, знаю. Я так и сказала, но он… не слушает. Говорит “хочу и все”.
— Вот как…
Я встала, направившись вслед за Верой в зал.
Для моих картин действительно был выделен отдельный, небольшой зал. Здесь висело сейчас пятнадцать моих картин. Раньше было больше, но после выставки, когда купили практически все тридцать картин, зал стал более пустым.
На мне сегодня был белый, деловой костюм — брюки и пиджак. Черная шелковая блузка и черные шпильки. Уверенной походкой вошла в свой зал и застыла, мечтая, чтобы все это мне снилось.
Он стоял спиной, но я узнала бы его даже будь здесь полумрак. Кажется, все-таки что-то изменилось за прошедшие два с половиной года. Он явно стал шире в плечах, рубашка натянулась под стальными мышцами рук.
Я сделала глубокий, бесшумный вдох, сжала руки в кулаки и уверенно двинулась к Тимуру.
Встала рядом с ним напротив картины, которую он так хотел купить.
Огонь чувств… Картина, которая была для меня слишком личной, чтобы продавать. На ней была я… платье развивалось, а вокруг был огонь. Я и сама была в огне. Огонь кружил вокруг меня, поднимаясь даже выше моего роста. Я стояла спиной, в кроваво-красном платье. И там вдалеке силуэт мужчины. Он был в движении и куда-то шел. Шел вперед, все больше отдаляясь от меня.
— Зачем тебе эта картина? — нарушила я тишину.
— Понравилась, — он не посмотрел на меня, все также гипнотизируя картину взглядом.
— Она не продается.
— Почему? — теперь уже он резко повернулся, вновь начиная прожигать меня своим взглядом.
— Я так решила.
Вот так просто. Это моя галерея. Мои картины.
— Ах да… не обязана ничего объяснять, — с усмешкой отчеканил он.
Я тоже повернулась к нему. Теперь не стояла боком, а стояла лицом к лицу. Смотрела прямо в глаза. Он хищник. Нельзя показывать страх и слабость.
— Надеюсь, со второго раза ты запомнишь, — ровно ответила я, не выражая голосом никаких эмоций.
Он внимательно меня разглядывал.
— А у тебя появились когти, — задумчиво сказал он.
— Они и были.
Вдруг он сделал еще один шаг ко мне. Я сжала крепче кулаки, впиваясь ногтями себе в ладони. Не отшатнулась. Нельзя. Он должен думать, что меня не волнует его близость. Не волнует он.
— Нет, раньше ты шипела как котенок, а теперь царапаешься как кошка, — тихо проговорил он.
— Все меняется. Время, люди, чувства.
Я намекала. Я уже не та. И я ничего к тебе не чувствую.
— Ты только провоцируешь меня таким своим поведением, — вдруг сказал он.
Я вздрогнула.
— Провоцирую на что?
Он промолчал, не собираясь, видимо, что-либо пояснять.
— Не продается только эта картина? — переводя взгляд обратно на “Огонь чувств”, спросил он.
— Да.
“И удивительно, что ты выбрал именно ту единственную картину, которую я не захотела продавать” — про себя подумала я.
— Что ж, — он сделал шаг назад, давая, наконец, мне хотя бы немного личного пространства. — Не прощаюсь.
И в следующую минуту развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. А я смотрела вслед. Знала, что не должна, но все равно смотрела.
Что значит это его “не прощаюсь”?
Я не должна думать. Надо прямо сейчас выкинуть его из головы. Не прокручивать разговор. Не разбирать все произошедшее на атомы. Это незачем.
И через час Вера придет и скажет, что он купил все картины. Все, кроме той, что я не захотела продавать.
— Это успех! Ты продала почти пятьдесят картин за месяц! — восхищенно восклицает Вера.
А я чувствую, как внутри все холодеет. Он не просто так купил картины. Он не просто так сегодня пришел. Я пока не знала, что все это значит. Не понимала, что он хочет от меня. Но была уверена, что ничего хорошего от него ждать не стоит. Он эгоист, неспособный любить и отдавать. Единственное правильное решение — держаться от него как можно дальше.
В голове вспыхивают картинки — воспоминания.
“— Почему ты такой? — спрашиваю его.
Я лежу на его груди, выводя руками узоры. Он перебирает пальцами мои волосы. Я практически мурчу от удовольствия, потому что больше всего обожаю, когда он вот так вот трогает мои волосы.
— Какой такой? — слышу усмешку в его голосе, но не обижаюсь.
Он всегда такой — немного скептичный, ядовитый, холодный. Но когда я рядом он оттаивает и все чаще улыбается не иронично, а тепло.
— Закрытый, холодный. Ничего, абсолютно ничего о себе не рассказываешь.
Я поднимаю голову, вглядываясь в его глаза, пытаясь пролезть ему в душу, прочитать его мысли.
— Я не нравлюсь тебе таким?
Его рука подхватывает мой подбородок, и он тянет меня ближе к себе, пока я не чувствую дыхание на своих губах, а наши лица не разделяет всего лишь несколько миллиметров.
— Нет, просто… я хочу быть частью твоей жизни, твоего мира, тебя. Но ты не пускаешь. И я боюсь, что никогда не пустишь… — с горечью признаюсь я.
Он вдруг зло, порывисто прижимается к моим губам и шепчет так тихо, что я не уверена, правильно ли расслышала.
— Ты уже часть меня”.
Я выныриваю из воспоминаний, чувствуя, как оглушительно бьется сердце в груди.
Все это не имеет значение. Прошлое не имеет значение. Он сделал свой выбор тогда. И я больше не позволю ему разрушить свою жизнь. Разрушить себя.
Но какой-то голос внутри вредно, уверенно говорил: “Все только начинается”.
— Ты звал меня?
Я захожу в кабинет Дениса. Он сидит за рабочим столом, поднимает взгляд, когда раздается мой голос. Сегодня на нем серый костюм. Он снял галстук и расстегнул несколько верхних пуговиц. Откинулся на кресле, внимательно меня разглядывая.
— Да, родная, проходи, — звучит его спокойный голос.
Я подхожу к нему и встаю рядом. Он поворачивается так, чтобы я могла встать между его ног. Вскидывает голову, чтобы видеть мое лицо, а его рука ложится
