class="p1">— Серьезно? — спрашивает меня Филипп.
Джорджианна склоняет голову набок.
— Я не понимаю. Это абстракция? Перевернутое дерево или что-то в этом роде?
— Это мое лучшее предположение о пенисе Филиппа, мэм.
Я краснею как свекла, несмотря на свою наглость. Филипп выглядит так, словно вот-вот слетит с катушек.
— Твое… лучшее предположение, — говорит он, и голубые радужки его глаз темнеют. Я облизываю губы и смотрю прямо на него.
Лучшее предположение, это ж надо такое сказать! Я точно знаю, насколько он велик, и я тщательно изучила каждый выступ, изучая его в темноте.
— Да, сэр.
Его ноздри раздуваются. Брови сходятся на переносице. О, я сделала это! Филипп в ярости. И я дрожу в предвкушении того, что он может сделать.
Слава богу, я последняя, у остальных он уже попробовал.
— Тогда давайте сделаем это.
Он морщится, когда его соведущая осторожно разрезает основу и протягивает ему кусочек.
— Может, вы хотите сначала попробовать кончик? — предлагаю я.
Другие участники хихикают, не в силах больше сдерживаться.
Джорджианна кажется невозмутимой и от этого она нравится мне еще больше.
Меня почти не волнует, что думают другие, кроме Филиппа. Я хотела посмотреть, смогу ли вывести его из себя. Судя по румянцу над его неряшливым, застегнутым на все пуговицы воротником и выпуклостью на брюках, я бы сказала, что мне это удалось.
Зрительный контакт между мной и Филиппом продолжается на протяжении всей дегустации, но все, что я слышу, это «немного суховато, немного передержано».
О боже мой, он в ярости.
Я лениво возвращаюсь к своему рабочему месту, преувеличенно покачивая бедрами, и жду объявления победителя. Конечно же, светящаяся карусель из хлеба с добавлением шафрана. Я улыбаюсь участнице по имени Дейзи, думая: «Выпендрежница».
— Извини, ты не следовала инструкциям, да? — говорит мне другая участница, когда мы прибираемся после съемок. Ухмыляясь про себя, я думаю, что инструкции интересуют меня меньше, чем боксеры Филиппа.
Я не замечаю, как Филипп подкрадывается ко мне, пока продолжаю накручивать себя. Не замечаю даже тогда, пока он почти не оказывается на мне. Я подпрыгиваю, когда его голос грохочет мне на ухо:
— Восточное крыло. Пройдешь по коридору второго этажа в мои личные покои. Сейчас же.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него и шепчу:
— Я пропустила ознакомительную экскурсию, помнишь? Я не знаю, где это!
Он разочарованно хмыкает.
— Женщина, ты доведешь меня до смерти.
Я едва ли понимаю, чего он ожидает, быстро заканчиваю прибираться на своем месте и направляюсь в восточном направлении, подальше от гостевых покоев.
Филипп ждет меня в темном углу и с горящими глазами тянет в укромный уголок.
— Я не была уверена, что ты имел в виду, говоря, что мой первый раз должен быть особенным, но, если хочешь секса в коридоре, давай сделаем это, большой мальчик.
Он резко разворачивает меня лицом к себе, его челюсть сжимается, глаза сверкают.
— Не могла бы ты просто… просто…
Бедняга потерял дар речи. Ох, милый. Что я наделала?
— Просто… помолчи. — Он прижимается своим ртом к моему. Аллилуйя. Наконец-то. Это был долгий день.
Его поцелуй вызывает во мне страсть, разочарование и голод. Его рот и язык заявляют на меня права; его пальцы владеют мной, впиваясь в мои бедра. Легкий укол боли усиливает мое вожделение к этому разъяренному, возбужденному мужчине. Я пытаюсь поцеловать его в ответ, но он не позволяет мне. Он хочет одолеть, забрать, насытиться вместе со мной. От того, как Филипп обрушивает свою силу на мое маленькое тельце, я могла бы прогнуться назад под силой его поцелуя и умолять о большем.
Внезапно он останавливается и тянет меня за собой по коридору.
— Куда мы направляемся?
— Мы идем туда, куда отправляют плохих девочек.
Твою ж мать.
Он открывает тяжелую деревянную дверь, быстро втаскивает меня внутрь, затем поворачивается и запирает за собой дверь. Он уже закатывает рукава рубашки, показывая мускулистые предплечья, когда поворачивается ко мне лицом.
— Выбери паддл.
Я следую за его взглядом к ряду предметов, похожих на ракетки для настольного тенниса, выстроенных в ряд на диване.
— Что?
— Это то, что мне нужно прямо сейчас. То, о чем я пытался рассказать тебе прошлой ночью. Если не можешь справиться с этим…
Меня осеняет.
— О!
Вена у него на лбу подсказывает мне, что я не должна тратить время на вопросы. Я изучаю набор паддлов. Некоторые из них кожаные. У некоторых перья.
— Меня отшлепают?
— Только если ты согласишься.
— Будет больно?
— Только если ты этого захочешь.
— Здесь?
Он отвечает на дополнительные вопросы, и я соглашаюсь. Я доверяю ему.
— Выбирай сам, — говорю я.
— Очень хорошо. Мы начнем с малого. — Филипп берет паддл с розовой ручкой.
— Наклонись и задери юбку.
Я делаю глубокий вдох.
— А потом… кровать?
— Нет, — отвечает он. — Прямо сейчас все, что я хочу сделать, — это трахнуть тебя. Это совсем другое. Но я не собираюсь трахать тебя или заниматься с тобой любовью, пока это проклятое соревнование не закончится.
— Тогда почему?
— Потому что сегодня ты была непослушной девочкой.
— Прости, папочка.
Филипп гладит меня по волосам и говорит:
— У тебя на щеке осталось немного муки.
— Думаю, я немного грязная. Что ты собираешься со мной делать?
Рычание, исходящее из глубины его груди, кажется, заставляет вибрировать всю комнату, и я чувствую это между своих бедер. Его голос низкий и смертельно тихий.
— Наклонись. Подними эту юбку. И держи руки на диване.
— Да, сэр, — отвечаю, прерывисто дыша.
Я делаю, как он велит, наклоняюсь и задираю плиссированную юбку. Воздух холодит мою обнаженную плоть.
Филипп выпаливает проклятие, когда видит, что находится под юбкой.
— Что случилось с твоими гребаными трусиками?!
Мои ладони потеют, когда хватаюсь за кожаный диван и смотрю на него через плечо.
— Глупышка. Должно быть я сняла их где-то по дороге.
— Хлоя. Разве твоя мама никогда не говорила тебе не играть с огнем?
Он сжимает ручку деревянного паддла так, что белеют костяшки.
— Конечно, дорогой, — отвечаю я, подражая его акценту.
Паддл со стуком падает на пол, эхом отражаясь от стен. Наконец, он сдается.
Удар!
Прикосновение его ладони к моему мясистому заду застает меня врасплох, и я вскрикиваю от удивления.
— О! — Легкая боль переходит в теплые покалывания. — Не паддлом?
— Иногда единственное, что может обозначить мою точку зрения… — Удар! Еще один легкий укол, за которым последовало еще больше покалываний удовольствия, распространяющихся по моей обнаженной коже. — Моя рука.
Я опускаю лоб на руки, переводя дыхание и решая, нравится ли мне. Судя по реакции моего тела? О, боже! Да, да, мне действительно нравится небольшая
