— Мисс Паркер-р-р, — весело пропевает мое имя, никто иной, как один из моих учеников-старшеклассников, который остался здесь, чтобы побесить меня, чему я совершенно не удивлена. — Хотите потусоваться в эти выходные?
Я мельком взглянула на блондина, стоящего в дверях мужской раздевалки.
— Брэд, прекрати приглашать меня на свои вечеринки. Я твой учитель.
— Да, самый лучший учитель, — уверенной походкой идет Брэд в мою сторону. Он странным образом напоминает мне Картера Беккета, и я вздрагиваю при мысли, что в будущем станет еще одним самонадеянным придурком больше. Откуда в людях столько уверенности? — Я бы с удовольствием покуролесил с вами. Как и все остальные, — он кивает в сторону раздевалки, облизываясь. Не знаю, специально он или нет. Наверное, все мальчишки — наглые маленькие поросята.
У меня возникает необъяснимое желание ударить его коленом по уязвимому месту, но я сопротивляюсь, сосредоточившись на текущей задаче: вытащить эту дурацкую веревку из дурацкой петли, чтобы снять эту дурацкую волейбольную сетку и не вспоминать о ней до следующего года. Мгновение спустя Брэд оказывается за мной, его грудь прижимается к моей спине, пока я пытаюсь не задохнуться в его одеколоне. Один брызг — это нормально; семь возвращают меня к первой любовной интрижке в восьмом классе, когда я впервые поцеловалась. Это было опьяняюще, но не из-за прекрасного поцелуя, а из-за дешевого одеколона парня. Его было так много, что у меня закружилась голова.
Брэд избавляет меня от страданий, дергая за верхнюю веревку, и я смотрю, как одна сторона сетки опускается к земле.
— Спасибо, — бормочу я, складывая сетку, и направляясь к другой стене спортзала. Он проходит мимо меня и прислоняется к шесту, который все еще прикреплен к оставшейся части сетки. — Брэд, сними ее, пожалуйста.
— Разве вы не хотите сначала хотя бы попытаться?
— Нет, не хочу, потому что это бессмысленно, не думаешь? — я скрещиваю руки на груди, когда выпячиваю бедро. Я немного вредная, что, признаться, делает меня идеальным учителем физкультуры в средней школе. Мои ученики отлично справляются с моим нахальством, а я с их. — Снимай.
Брэд ухмыляется и опускает сетку.
— Ну и дела. Жесть.
Он идет за мной в кладовку, чтобы придержать дверь, пока я убираю сетку.
— Знаете, мой день рождения третьего января. Когда мы вернемся с рождественских каникул, мне будет восемнадцать.
А мне все еще будет двадцать пять, я буду его учителем, и мне это будет совершенно неинтересно.
— Рада за тебя. С наступающим днем рождения, — я захлопываю дверь, задвигаю замок и направляюсь в свой кабинет, бросив через плечо: — Счастливого Рождества, Брэд.
Но Брэд не понимает намеков. Он вообще редко что понимает. Вот почему он громко вздыхает, следуя за мной, как потерявшийся маленький щенок.
— Вы когда-нибудь перестанете играть в недотрогу?
— Ты мой ученик?
— Да.
— Тогда нет.
— Хорошо, — кричит он из дверного проема. — Но через шесть с половиной месяцев я больше не буду вашим учеником!
— Даже тогда, Брэд, — шепчу я, скорее для себя, потому что надеюсь, что он уже исчез. Но беглый взгляд на него говорит обратное. Наоборот, его голубые глаза возбужденно скользят вниз по моему телу. Я ставлю руки на бедра. — Ты сейчас серьезно? Убирайся отсюда и возвращайся в январе без всего этого флирта-со-своим-учителем-физкультуры. Это раздражает, неприятно и крайне неуместно.
Его ухмылка говорит мне, что он не намерен менять свои взгляды или взрослеть на каникулах.
— Пока, мисс Паркер-р-р, — поет он и исчезает за углом с группой своих друзей.
Мальчики-подростки. Всегда думают головкой в штанах, а не головой на плечах. Потом они вырастают в мужчин, которые делают все то же самое.
Я запихиваю ноутбук в сумку, натягиваю пальто и достаю телефон, прежде чем запереть дверь и выйти из спортзала в коридор.
Я пролистываю свои текстовые сообщения. Они относительно неважны, как это обычно бывает. Одно от мамы, желающей мне хорошего последнего рабочего дня перед каникулами. Другое от брата, умоляющее меня приготовить его любимый черничный пирог на Рождество в сопровождении эмодзи молящихся рук. И от моей племянницы Аланны — куча глупых эмодзи и «Я люблю тебя, тетя Олли». Ей всего семь лет, но бабушка и дедушка балуют ее до чертиков — скорее всего, потому что они видятся раз в пару месяцев — поэтому на день рождения они подарили ей iPad, и каждый день она пишет мне сообщения. Я не против — от сообщений «Я люблю тебя» у меня замирает сердце.
Я останавливаюсь на сообщениях от Кары, которые все начинают приходить в тот момент, когда звонит последний школьный звонок. Я даже не успеваю прочитать их, как мой телефон звонит.
— Как ты это делаешь? — спрашиваю я, зажимая телефон между ухом и плечом, пока достаю ключи от машины из сумки. — Как ты понимаешь, когда я держу телефон в руке?
— Называй это близнецовой связью, — просто отвечает Кара.
— Мы не близнецы. Мы даже не родственники.
— Мы — сестры по духу, Лив, и ты это знаешь.
Я забираюсь в машину, включаю зажигание и слушаю, как двигатель кряхтит, прежде чем заглохнуть.
— Черт побери, — простонала я, делая еще одну попытку.
— Тебе нужна новая машина.
— Нет, не нужна. Красная Ронда отлично работает, не так ли, девчонка? — похлопываю я по приборной панели, молюсь и снова завожу машину. Двигатель ревет, и я с облегчением опускаюсь на свое место, ожидая, пока машина прогреется.
— Ты вгонишь старушку-Ронду прямиком в могилу, — смеется Кара. — В любом случае, у меня есть лишний билет на сегодняшнюю игру. Хочешь сходить? После пойдем куда-нибудь выпить.
Хоккейная игра? Напитки?
Как объяснить, что это опасная идея, не говоря, что это опасная идея. Я начну первая: мне придется весь вечер делать вид, что не замечаю Картера, а это трудно — он капитан команды и все такое. Позже на него наверняка будет вешаться девушка или две, и это будет меня раздражать, хотя я уже знаю, что он бабник. К тому же он, скорее всего, даже не вспомнит моего имени, что разозлит меня еще сильнее. Как долго я могу сдерживаться, чтобы не врезать самодовольным засранцам?
— Я очень устала, — отвечаю я Каре.
Не совсем правда, но я никогда не отказываюсь от возможности поскорее снять лифчик, надеть свои самые грязные спортивные штаны и свернуться калачиком на диване с хорошей развратной книгой или смотреть «Нетфликс» четыре часа подряд.
— Да ладно, Ол, — ноет она. — Разве ты не помнишь, как весело мы провели прошлые выходные? Ты же в отпуске! Давай тусить!
Помню ли я, как мне было весело? Что именно? То, что я пристала к Каре, потому что быть приличным человеком пять дней в неделю — это утомительно, и мне отчаянно нужно было развеяться? Или Картера Беккета, который сказал, что хочет грубо оттрахать меня, а потом позавтракать вместе? Может быть, двухчасовой сон после пиццы и Картера, а затем три часа просмотра «Бруклина 99» в тысячный раз после того, как я вернулась домой от брата в воскресенье вечером.
Наверное, это было своего рода веселье.
— Ливви? Ну, пожалуйста, детка. Ради меня, — я слышу, как она надулась. — Я буду твоей лучшей подругой.
— Ты уже мой лучшая подруга, — говорю я, но, когда она хнычет в трубку, я вздыхаю. — Какая же ты смешная.
— А ты слишком мягкая. Ты должна научиться отказывать мне время от времени, — ее пронзительный визг раздается у меня в ухе, прежде чем она делится планами на сегодняшний вечер, а затем быстро бросает трубку, прежде чем я успеваю передумать.
— Не понимаю, почему полы такие липкие, игра ведь еще не началась. — Я сморщила нос на звук отлипающих от пола конверсов. — И тут особенно.
Я просматриваю арену, пока мы идем по ряду к своим местам. Мы садимся прямо за скамейкой запасных — полагаю, это приятный бонус любовных отношений Кары с одним из заместителей капитана команды — слабо верю в то, что пятьсот человек прошлись здесь, прежде чем найти свои места. В связи с этим возникает вопрос — какого черта моя обувь ко всему прилипает?
