- А что, что-то случилось? - мама довольно ощутимо успокоилась, но толика подозрительности еще мерцала в ее глазах. - Что-то серьезное?
- С чего ты взяла?
- Ну...просто он же и раньше работал, а ты всегда его покрывала, - она пожала плечами. - И немного странно, что сейчас вы из-за этого поругались.
- Да что странного?! - наверное, я прокричала слишком громко, потому что мама даже вздрогнула и с опаской поглядела на меня. - Я просто попросила его подумать о себе, о нас, а не гнаться за деньгами. Всех их в жизни не заработает. А Ваньку ты знаешь. Он психанул, обиделся и вот...
Я мысленно молила маму, чтобы она прекратила этот допрос. Я не знала, куда деть руки, которые каждую минуту заламывала, куда спрятать лихорадочно блестевшие глаза, куда, в конце концов, спрятаться самой, чтобы избежать той лжи, лжи близкому человеку. Мне было неуютно, меня бросало то в жар, и я чувствовала, как кровь приливает к щекам, то в холод, и по спине пробегал озноб. За двадцать с лишним лет жизни я так и не научилась врать.
- Да, это Ванька умеет, - вздохнула мама. - Ну ладно, Катюш, не расстраивайся.
Меня жгло ее сочувствие так, что хоть на стенку лезь. Я отвернулась к окну, делая вид, что внимательно рассматриваю наш двор, в котором кроме отблеска далеких огней ничего нельзя было разглядеть.
- Я не расстраиваюсь, - нервно дернула плечом и скрестила руки на груди. - Все нормально, мам, правда. Просто мы не ругались никогда и...Я чувствую себя не в своей тарелке.
Я слышала, как мама начинает ко мне подходить, и постаралась взять себя в руки, чтобы она не заметила моего напряжения. Она осторожно положила руки мне на плече и слегка помассировала, стараясь меня успокоить. Погладила по волосам, как маленькую девочку, в самом деле, и в тот момент я чувствовала ее как никогда раньше. Пришла странная и страшная мысль, что она может умереть. Знаете, такое бывает, редко, но бывает. Ты вроде говоришь с человеком, находишься рядом и вдруг, без всякой на то веской причины, ты понимаешь, что он может тебя покинуть. Не просто бросить и уйти, а умереть, исчезнуть навсегда. И никто уже не погладит тебя по головке и не пожалеет, когда тебе будет это необходимо. Никто не положит твою голову себе на колени и не начнет обнимать и негромко говорить что-то, вводя тебя в успокоительное оцепенение, после которого как будто второе дыхание открывается. Так страшно стало - словами не передать.
Я резко развернулась и сжала маму сильно-сильно, в этот момент замечая некоторые детали, на которые не обращала внимания раньше. А я выше нее, оказывается. Даже странно как-то - мама всегда была большой и взрослой. Я смотрела на нее и видела залегшие морщинки грусти и печали, и в то же время, ее глаза засияли каким-то особым радостным светом.
- Кать, ты чего? - со смехом мама слегка отстранилась, но объятий не разжала. - Странная ты какая-то сегодня, - когда я не ответила, мама приподняла мой подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. - Ну не расстраивайся, дочь. Все наладится, вот увидишь. Все у нас будет хо-ро-шо.
Мама еще раз ободряюще меня обняла, поцеловала в лоб, обхватывая руками за щеки, и пожелала спокойной ночи. Твои слова да Богу в уши, мама. Но день, несмотря на поддержку матери, закончился ужасно, и спать я ложилась с тяжелым сердцем, полночи рассматривая потолок и ворочаясь с боку на бок.
Утром я встала пораньше и, стараясь не разбудить маму, чутко спящую в соседней комнате, аккуратно начала собираться. Через сорок минут я была уже у нового...дома брата и звонила в домофон.
- Кто? - раздался в трубке знакомый и хриплый ото сна голос.
- Я. Открывай.
Пока на лифте поднималась, продумывала, что скажу, что сделаю, как попробую объяснить. Как до него, такого рано выросшего и невыносимо взрослого, достучаться и дать понять, что я волнуюсь за него? Что нет большей ценности, чем жизнь близких тебе людей.
Ванька дожидался меня прямо на лестничной клетке - в черных тапках на босу ногу, в старых спортивных штанах и с заспанным лицом. Сразу все волнение и нервозность испарились, уступая место радости и облегчению. Я не смогла согнать с лица счастливую улыбку, да и Ваня был рад меня видеть - это чувствовалось. Как-то не сговариваясь, мы друг к другу одновременно сделали шаг и начали сбивчиво извиняться, просить прощения. Рассмеялись и все надуманное напряжение и неуверенность больше не стояли между нами. Все было почти как раньше. Почти, потому что оставался один нерешенный вопрос.
Пока Ванька готовить нам кофе - единственное, что было у него дома, я начала внимательнее осматривать его квартиру, из-за которой и начался весь сыр-бор. Ну что я могла сказать...обычная однушка в обычном панельном доме. Неплохая планировка, окна новые и сантехника, но опять же, не лучшего качества - середнячок, так сказать. Ванная и туалет раздельные (мечта моего детства), но стены покрашены светло-зеленой краской, напоминавшей мне о больницах. В коридоре странные светлые обои, и приглядевшись, я увидела на них даже цветочки, но настолько непонятные, что лучше бы их не было. Единственная комната была довольно просторной, а из-за отсутствия какой-либо мебели казалась просто огромной. Так и подмывало что-нибудь прокричать, чтобы услышать эхо, которое здесь, без сомнения, возникло бы.
Хотя нет, комната была не совсем пустой - в углу, ближе к окну, находился матрас и по совместительству - Ванькина кровать. Да уж. Моя тонкая женская натура, порой ленивая и невнимательная, приходила в ужас от этого неуютного, пустого...бедлама, другого слова я и подобрать не могла. Решив, что позже я обязательно займусь благоустройством этого злосчастного дома, я с успокоившимся сердцем отправилась на кухню - серьезно разговаривать с Вано.
Я говорила, говорила, а Ваня (спасибо ему за это) ни разу меня не перебил, хотя я видела, что вначале наш разговор вызывал у него только снисходительную обреченность, не более. Я пыталась объяснить ему, что не против него, я никогда не буду против него и всегда поддержу. Я даже не спрашивала, откуда он взял деньги, чего Ваня, судя по всему, от меня ожидал. Я говорила, что не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Я говорила, что мы с мамой этого не переживем. Я давила на все известные мне педали, чтобы заставить брата прислушаться и понять меня, а у самой внутри все дрожало.
Я не знаю, сколько длился разговор, в какой именно момент до Вано дошла вся серьезность моих слов, когда он начал прислушиваться ко мне, но я смогла до него донести все свои страхи и боязнь. Он выглядел пристыженным, и пусть я никогда не узнаю, где он взял эти злополучные деньги, меня устроит то, что Ваня никогда больше не будет влезать во что бы то ни было, теперь я была в этом уверена.
