что почти скрылась в кустах, но на поляну заезжает ещё десять похожих машин, отрезающих мне путь.
Нарвал подходит ко мне и говорит:
— Раздевайся.
— Чего?
— Снимай с себя всю одежду, малыш.
— Ничего я не буду снимать, с ума то не сходи!
— Они не будут смотреть, а если вдруг повернутся, то я вырежу им глаза собственными руками.
— А себе?
— Что себе?
— Себе тоже вырежешь?
— Я буду теперь видеть тебя голой чаще чем ты сама, Василиса, — он смаковал моё имя и смотрел на меня диким голодным необузданным взглядом. Кажется, что он хочет меня сожрать.
Про реакцию моего тела на этот взгляд, на его голос, стараюсь не думать. Это безумие.
— Не будешь, я не разрешу.
— Посмотрим. Раздевайся.
— Нет, не стану.
— Я сам тебя раздену, если ты продолжишь сопротивляться.
— Я не собираюсь ходить голая.
— Петя, принеси её одежду, — всё еще жадно разглядывая меня, сказал Нарвал.
Больше всего удивляло, что он даже не пытался скрыть свой интерес к моей персоне, хоть немного интригу бы сохранил, притворился бы равнодушным уродом, треплющим психику течных сучек, как в романах о холодных недоступных мужиках, тут же никакой загадки, всё в открытую.
Я отвернулась и стала раздеваться, чувствовала, как его взгляд гуляет по моему телу.
— Не смотри.
— Привыкай ко мне, я буду на тебя смотреть всегда.
Спиной протягиваю ему свой брючный костюм.
— Нижнее бельё тоже.
— Нет.
— Я сказал да, Вась, могу помочь.
— Нет!
Он бросил мне белую толстовку до колен с капюшоном, очень приятную к телу и свободные штаны такого же цвета. Обычный костюм, но на ощупь я понимаю, что это очень дорогой бренд.
Под толстовкой я снимаю лифчик и бросаю Нарвалу. Он прижимает к лицу бюстгальтер и выдыхает мой запах. Его глаза мгновенно темнеют, у меня подкашиваются ноги от такого.
Какой же он похотливый и горячий. Я просто не смогу долго держать оборону с таким ходячим грехом.
Длинная толстовка скрывает трусики. Я аккуратно снимаю их и бросаю следом, Нарвал повторяет с трусиками тоже самое, что и с лифчиком, его лицо становится пугающе опасным, он одержимо облизывает пухлые губы.
Нервно сглатываю, рвано дышу.
— Умница, — его голос хриплый. Кто-то из его людей подходит и забирает мою одежду.
Что за фетишизм? Нет, ну нахрена?
Через мгновение я всё понимаю и мне жутко от этого.
Они одели мёртвую девушку в мою одежду, даже достали шпильки из под сидения и наклеили ей пластыри на пятки. Мою сумочку с документами и телефоном укладывают рядом на заднем сидении машины.
Мёртвого мужчину одевают в одежду как у Нарвала, усаживают за руль, ставят ноги на педали, к днищу машины устанавливают бомбу.
Работают в перчатках, ни прикопаться, ни подкопаться, они профи, они это делали много — много раз.
Машина едет в сторону небольшого обрыва, а затем Нарвал нажимает на маленький пультик.
Тачка взрывается, но не разлетается на куски. Взрывной волной вышибает окна, коробит двери, ещё один крупный залп — это взорвался бензобак.
Джип горит опасно красиво.
— Теперь никто не будет искать тебя.
Стою оцепенев, а ведь в машине и правда могла быть я…
Нарвал берет меня на руки и уносит в свою машину. Не знаю, почему я не вырываюсь. От него приятно пахнет. Что-то щекочет моё лицо. Мошки?
Трогаю щеки. Это текут мои слёзы.
Нарвал
Месяц назад
— Ты проиграл, Варан, — сказал я, небрежно бросив карты на стол, — В чём еще мне тебя обойти? Можем сразиться на мечах, я помню, тебе это нравится, но ты же знаешь, что в этом равных мне нет.
Я чувствовал его страх за ледяной стеной смертоносно голубых глаз, но прекрасно понимал, что он ни за что не позволит себе кому либо уступить.
— Ты так отчаянно хочешь власти? Ты же достаточно укрепился здесь, мы не обижаем тебя. Ты получаешь подарки, делаешь бизнес и не болтаешься под ногами — таков был изначальный уговор, а теперь ты дразнишь меня тупыми играми, корчишь из себя моего приемника и хочешь забрать себе мою дочь?
— Я же предложил тебе сыграть, ты мог отказаться.
— Ты говорил, что мы играем на желание, а не на людей.
— Она моё единственное желание.
— Нет, этого не будет. Ты никогда её не получишь.
— Знаешь, чем заканчивается война кланов? — лезу в бутылку, но мямлить нельзя, он слишком проницательный.
— Слиянием.
У меня вырвался истеричный смешок.
— Ты так это называешь? — качаю головой, продолжая улыбаться. Самоуверенный придурок, чего он добивается?
— Я не добрый Годзилла. Мы не будем работать в команде, жить по соседству, трахать сестричек и ужинать вместе. Я размажу вас, размажу так, что и мокрого места не останется, — ударяю по столу и растираю ладонью, изображая как буду мочить всю его бесконечную мафиозную банду.
— Пытаешься пилить сук, на котором сидишь. Ну попробуй, сопляк, — в голосе Варана было столько стали, что мне перехватило дыхание, но я не показал этого. Как он это делает черт возьми?
— Ты всё потеряешь. Я держу слово и всегда добиваюсь своего.
— Твой отец выгнал тебя из Москвы именно из-за твоей борзости и дерзости. Ты не видишь границ, ты охуеваешь. Дурное воспитание. Избалованный щенок. Здесь тебе не было места, но я уступил из уважения к твоему папаше. Ты тут никто, заруби себе на члене.
— Ты можешь просто отдать её мне, я не буду болтаться под ногами. Тихо уйду, и проблемы не будет. Я же выиграл.
— Эта игра не была всерьез, малыш, я поддался тебе из уважения к твоему отцу.
— Проиграл и дал заднюю…Что подумают твои люди, если узнают.
— Я бы не стал всерьез ставить на свою дочь, больной ты ублюдок!
Варан вскакивает, ударяя по столу кулаками, от чего всё стоящее на нем подпрыгивает сантиметров на двадцать.
— Но ты сыграл, теперь она моя, я не обижу Василису, она будет жить в достатке, я женюсь на ней.
— Сукин ты сын! Я не отдам ее такому больному психу! — Варан хватает меня за горло и сильно сжимает, у меня темнеет в глазах, перехватываю его руку, но клянусь, она как из стали.
— Хочешь сдохнуть прямо сейчас, уёбок? — он толкает меня, я лечу на пол вместе со стулом.
Меня удивило, что разговор о дочери Варана полностью разрушил его самообладание, таким я его никогда не видел, думаю, что никто не видел, такое можно было ожидать от Годзиллы, но никак не от Варана.
Он вытащил пистолет и направил его
