предъявлять за твою подставу. Мне и без того не по себе от его томных взглядов.
Слышу звук открываемой двери… а потом стук. Он похож на удар. Голос Антона, потом стон. Твою ж мать!
Едва успеваю замотать шелковую простыню вокруг тела и встать с постели, как в дверном проеме появляется высокая фигура. Я ее ни с кем не перепутаю.
Мне хочется сказать в лицо Тагиру, насколько сильно он влип. Что за проникновение в чужую квартиру и избиение ее владельца ему грозит срок. А я лично дам показания, что мне ничего не угрожало. Но почему-то сова застревают в горле. И благо, что темно: некстати вспоминаю, как визуализировала этого подонка в своих эротических фантазиях совсем недавно.
— Одевайтесь, — внешне он спокоен, только глаза иные. Черные. Так выглядит ярость, и я узнаю это совсем скоро. — Ваш отец желает немедленно с вами поговорить.
— Не жди, — все же преодолеваю сопротивление связок, — что я во всем сознаюсь. Ты влип.
Но Тагир ничего не говорит. Разворачивается и выходит.
Одеваюсь, стараясь не материться в голос. А когда выхожу, вижу, мать твою, умилительную картину. Антон и Тагир пьют чай и мило беседуют. Стоп, я же слышала звуки удара, была уверена, что Антон избит, и мой бодигард обеспечил себе срок. Но эти двое хрустят печеньем (которое мне не предложили) и обсуждают, кто сколько жмет от груди и каким хватом!
Понимаю, что Антон на него не заявит теперь. Друзья, ботокс мне в глотку. Бросаю на него укоризненный взгляд — а парень и не понимает, что, собственно, не так.
В машине я не выдерживаю.
— Я не въехала. Тигра, ты что, самый умный? Думаешь, отец тебе поверит? Он и слушать не станет. Это твой последний рабочий день!
— Ваш отец все знает, — мягко, я бы сказала, без злорадства, улыбается Тагир. — До последнего слова.
— Да что ты…
— В ваших серьгах — подслушивающее устройство. Телефон можно отследить даже выключенным. И смею открыть завесу, Станислав Викторович в ярости. Он слышал каждое слово. Вам предстоит долгий разговор.
— Крыса ты, — мне хочется верить, что он врет, но нет. Я знаю, что Тагир слов на ветер не бросает. — Сдал меня? Очень по-мужски.
— Вам бы пора уже осознать, — сворачивает к коттеджному поселку Тагир, — что я работаю не на вас. Меня нанимал господин Беляев. И это все — часть моей работы.
Юля
Отец залпом допивает виски. А я сижу в полном афиге.
Алкоголь давно выветрился из тела и мозга. Я попала под такую раздачу, что мир катился к черту прямо в это время.
На часах половина четвертого утра. А я не засну ни к утру, ни ближайшие ночи.
— Так где ты была, доченька? Трахалась с мужиками?
Даже обычный юношеский секс без обязательств отец сумел вывернуть самым низменным и грязным смыслом. Я хочу возразить и уже было открываю рот…
— Это правда? Ты, оказывается, шлюха, Юленька?
— А ты не понял, что твоя дочь выросла? — мне не столько страшно, сколько обидно.
Отец- деспот. Он всегда умел бить словами. Раньше удар на себя брала моя мать. Но я помню, как отец умеет морально уничтожать тех, кто ему дорог.
Ходили слухи, что когда-то он без сожаления убивал своих бывших друзей, не желая делить с ними власть. Я в это не верила — лихие девяностые всегда обрастали легендами. Но сейчас, когда он морально прессовал меня, обращаясь ласково — «Юленька», я понимала, что еще немного — и разревусь.
— Выросла, говоришь? Что ж, раз ты взрослая… пора послужить на благо своей семьи и приумножить деньги.
Я решительно ничего не понимаю. Смотрю, пытаясь осознать. Это как?
Отец все-таки введёт меня в бизнес? Он говорил, это произойдёт не ранее, ем я закону учебу. Решил наказать и заставить поработать в своей корпорации секретарем либо курьером? Ох, зря. Я специально запутаю все и саботирую, или, что вероятнее, найду того, кто будет пахать за меня.
— Отправишь развозить почту? Или обеды сотрудникам? — с вызовом смотрю в его лицо. — Так приумножить? Что еще? Карту заблокируешь? Машины лишишь? Посмотрим, далеко ли уедет на троллейбусе дочь самого Беляева…
— Возможно я бы так и сделал, — хмурится отец, — только моя ненаглядная дочь не умеет держать ноги плотно сжатыми. Кондуктору бы тоже дала?
Я не могу ему ответить. Знает, как больно бить. Горло сковывает слезами.
— Пап, ты же знаешь, что это не так… почему ты меня оскорбляешь?
— Я терпел до хрена! — повышает голос папа. — Ты такая же, как и твоя мать! Я её тоже в свое время снял с члена одного туза…
— Я не хочу это слушать! — закрываю уши, чувствуя, как начинают капать слезы. — Маму не трогай! Она ради тебя загубила карьеру модели, оборвала все контакты с подругами и родственниками. А ты… ты же никогда мне не мешал строить отношения и гулять с друзьями…
— Значит, ты можешь себе представить, как мерзко мне было наблюдать, как моя будущая наследница приходит домой под утро в говно. Как от нее разит мужскими парфюмами. А сливать твоих кавалеров, тоже было сомнительным удовольствием.
— Сливать? Ты… ты о чем?
— А ты думала, я буду молча смотреть, как эта орда жарит мою дочь? Или что их исключали из вузов по неуспеваемости? Твоё бешенство матки запороло ни одну жизнь. Имей это в виду, хотя… больше тебе подобное не светит. Пора остепениться и не позорить моё имя.
— Я никогда не… Тагир тебе что-то сказал? А меня не хочешь выслушать?
— Тагир? — холодно смеётся отец. — Нет, зачем? У тебя не в меру болтливые подруги. И такие же шлюханистые, как и моя дочь. Но довольно. Теперь ты у меня по-иному заживешь.
— Решил со мной, как с Вовкой? — стираю слезы, но не могу их остановить. — В армию, чтобы не позорил род? А потом лишить всего? За то, что твои враги просто подставили его неудачным монтажом?
— Это не твоё дело. Вечером приедет доктор, осмотрит тебя. Мало ли что ты подцепила своими потрахушками. И можешь начинать готовиться к свадьбе. Я хотел дать тебе возможность закончить учебу, но тебя отымеет пол Киева, пока доучишься…
Я могла сказать отцу, что у меня было всего трое мужчин. Первый раз это была школьная влюбленность. Второй — отношения на первом курсе. Третьим, собственно, и был Антон, я как будто мстила тем, кто получил моё тело и возгордился — спала с ним без обязательств. То, что однажды
