— Рада, что стала первой!
— Тебе следовало разбудить меня.
— Чтобы проводил пописать за деревом?
Они пришли в лагерь. Эми заползла в палатку и натянула на голову спальный мешок, представляя себя дома. Но дома она никогда не волновалась насчет медведей и пум, а также еще одной опасности — злого страшного волка. Дома она уж точно не дрожала!
Когда это успело так похолодать?
Задница неожиданно завибрировала, перепугав Эми во второй раз. Но она тут же поняла, что это мобильник в заднем кармане. Покрутившись, она вытащила телефон и прочитала сообщение от Мэлори:
«Урок хорошей девушки номер два: когда лучшая подруга посылает тебе роскошного парня, позвони и поблагодари ее. Так диктуют хорошие манеры. Урок хорошей девушки номер три: перестань хмуриться. Иначе отпугнешь вышеуказанного роскошного парня!»
Эми определенно хмурилась и не собиралась прекращать это занятие в ближайшее время. Ей ужасно хотелось объяснить Мэлори, что она как раз думает об уроках хорошей девушки, но тут с ее головы сорвали спальник. Это был не страшный злой волк. Правда, если приглядеться, некоторое сходство имелось.
— Твоя рука, — буркнул Мэтт. Он стоял на коленях, потому что выпрямиться не позволяла высота палатки. В руке он держал аптечку, откуда вытащил эластичный бинт. Обмотал ей запястье, ударил о бедро пузырем с сухим льдом, чтобы активировать хладагент, и положил на забинтованное запястье, после чего вынул еще один пузырь и уставился на Эми.
— Что еще? — прошипела она, недовольно щурясь.
— Позволишь мне взглянуть?
Она невольно схватилась за ушибленную часть тела.
— Как ты узнал?
— Догадался, — сухо обронил он. — Покажи.
— Только через мой труп.
Мэтт вздохнул и уронил голову на грудь. Либо призывал свое терпение, либо старался не рассмеяться.
Взяв себя в руки, он спокойно расстегнул молнию спальника и распахнул его так быстро, что Эми и охнуть не успела.
Но все же охнула.
Мэтт, не обращая внимания на попытки сопротивления со стороны Эми, ловко перевернул ее.
— Лежи смирно! — приказал он.
Смирно? Он шутит?
— Слушай, я сейчас пну тебя в зад…
— У тебя кровь идет.
— Что?!
Она немедленно прекратила барахтаться и попыталась заглянуть себе за спину.
— Вовсе нет. Где?
— Из ноги.
Он прав. Кровь уже просочилась сквозь джинсы. На бедре. У Эми закружилась голова. Она не могла выносить вида крови, особенно собственной.
— Э…
Мэтт снова рылся в аптечке.
— Спусти штаны. Нужно продезинфицировать рану.
Головокружение мгновенно прошло. Эми рассмеялась. Мэтт поднял глаза от аптечки.
— О черт, нет! — выдохнула она.
Единственным источником освещения был фонарик, так что Эми не видела выражения лица Мэтта, но без труда поняла, как он удивлен. Вероятно, услышав подобный приказ, женщины буквально вывертывались из одежды, чтобы поскорее оказаться перед ним голыми.
— Через мой труп, — повторила она.
Эми скорее почувствовала, чем увидела его улыбку.
— Мне часто приходится оказывать первую помощь, — спокойно, рассудительно объяснил Мэтт, отчего ей ужасно захотелось его разозлить.
Жаль, что она давно уже бросила это занятие.
— Дай мне аптечку и уходи.
— Нужно обработать порез.
В дружелюбном тоне определенно звучали стальные нотки. И все же… нет, это глупости… но все же это самый сексуальный голос, который она когда‑либо слышала.
Эми нечасто разбирало любопытство узнать о людях больше, но на этот раз она не сдержалась.
— Каким образом ты оказался здесь, в глуши, спасая глупую девчонку?
Мэтт тихо рассмеялся, и ей стало немного теплее.
— Всегда любил свежий воздух. Впервые провел ночь под небом в двенадцать лет.
— Сбежал из дому?
— Нет. Старший брат взял меня в поход. И запретил куда‑то отходить без него, даже если нужно отлить. Ну а я подумал: хрен тебе!
Улыбка в его голосе была заразительной, и Эми немного расслабилась.
— Что же случилось?
— Проснулся среди ночи по нужде. Тогда я был слишком крутым, чтобы разбудить брата…
Мэтт красноречиво помолчал, и Эми подбодрила его:
— Ну а потом?
— Выбрался из палатки и пошел искать дерево, но наткнулся на колючие кусты и весь исцарапался. Едва не обмочился, пока удалось выпутаться! А брат чуть меня не убил! Злой был! Я велел ему остыть, заверил, что все в порядке. И наутро все так и было, но к полудню у меня поднялась температура. До сорока. Мать раздела меня, чтобы обтереть холодной водой, и обнаружила весьма неприятную рану на руке, куда попала инфекция.
Эми подумала, что голос у него просто волшебный. Низкий, чуть хрипловатый. Слушать его — все равно что сказку. Никаких сожалений о прошлом, явная привязанность к матери и брату… а вот Эми никогда не испытывала теплых чувств к родным.
— А кроме того, я наткнулся на сумах. Ожоги были по всему телу.
— О Боже! — ахнула она и села так поспешно, что ударилась головой о его подбородок.
— Думаешь, у меня тоже…
— Нет.
Он снова уложил ее и потер подбородок.
— Но у тебя порез, который может воспалиться, если его не очистить.
— К утру?
— К середине дня.
Эми смотрела на Мэтта, выискивая признаки подвоха. Если он решится на что‑то подлое, ему не жить. Но он выглядел бесстрастным и холодным, как скала.
До сих пор в ее жизни не было такого, чтобы парень хотел стянуть с нее штаны по причине, не относящейся к сексу.
Может, царапина уже воспалилась и она сошла с ума? Единственное объяснение того, почему в ней намертво засела крошечная заноза разочарования. В таком случае остаться без трусов — наименьшая из ее проблем.
Эми, вздохнув, расстегнула джинсы и в панике сжалась. Какое белье на ней сегодня? И что она надеялась увидеть: старомодные бабушкины панталоны или нечто сексуальное? Лучше панталоны… или… нет! Нечто сексуальное! Нет?! Господи, она совершенно спятила!
Спустить до колен тесные, как вторая кожа, джинсы — задача нелегкая, а зрелище — непривлекательное. Эми также остро ощущала присутствие Мэтта. Да, на бедре оказался огромный порез, идущий до спины. Он чертовски болел, но Эми почти не замечала этого из‑за огромного облегчения по поводу того, что на ней не бабушкины панталоны, а тонкие голубые миниатюрные трусики, купленные на распродаже по три штуки в пачке. Вот это и плохо! Все равно что ничего не носить! Хуже всего, что через всю попку шла надпись «Награбленное добро». К счастью, надпись Мэтт не видел.
Последовала минута полного молчания.
