Девушка улыбнулась и прижалась к отцу, желая слышать стук его сердца, знать, что любимый папа рядом. Он всегда любил ее особой любовью, пусть и был занят работой двадцать три часа в сутки. Последний час отводился для сна. Она не могла упрекать его в этом. Дворец, в котором она живет; брендовые вещи в гардеробной (от которых правда больше не было толку), дорогие ноутбуки и телефоны; короче говоря, все дал ей он. В мире больших денег нет места любви.
— Вот и теперь эта минутная слабость в виде непредвиденного лежания на диване будет дорого стоить. Она не была внесена в ежедневник, — рассмеялся он и, еще раз поцеловав дочь в лоб, встал.
— Ты бы следил за здоровьем тщательнее, пап! А то так, не дай бог, что посерьезнее приключится.
Анатолий Викторович снова впустил в комнату солнечный свет, и Ирина зажмурилась, встречая яркий луч солнца, который словно был недоволен тем, что от него посмели скрыться за этими плотными стенами штор. Солнце любит подглядывать за людьми, заглядывать им прямо в лицо и светить в глаза, проверяя на стойкость нервы, когда рука раздраженным взмахом водрузит на глаза очки.
— Я не дам твоей маме лишнего повода для улыбок, — отшутился он, но, заметив расстроенное лицо дочери, исправился. — Все со мной будет отлично, милая. Пока ты снова не побежишь своими ножками, моя хорошая, не позволю никакому недугу одолеть меня.
Ирина заметила, что отец что-то искал, но никак не мог найти. Он перелистывал блокноты и ежедневники, страницы которых были сплошь покрыты черными чернилами дат и событий (ни минуты отдыха!), просматривал телефон на десятый раз, в итоге остановился и задумчиво оглядел помещение.
— Что-то потерял, папа?
— Хотел бы сказать, как в анекдотах: «Покой», но скажу лишь, что не могу найти телефон Волкова, парня, принятого на должность прораба. Видимо, мигрень ударила по старческой памяти и я его просто не записал!
На щеках Ирины снова проступили красные пятна смущения, и она протянула отцу своей телефон с номером Ивана на дисплее. На вопросительный взгляд отца поторопилась объяснить:
— Мы обменялись телефонами… Вот, возьми.
Анатолий Викторович ухмыльнулся, но номер переписал. Этот Иван его настораживал. Точно волк, настоящий хищник. Уже успел, сам того не ведая, расставить капкан для бедной козочки. Нежно-розовое смущение и отведенный в сторону взгляд говорили опытному мужчине о многом.
— Придется снова вызвать его на дом, на работу не могу ехать в таком разбитом состоянии.
— Он рассказывал, что живет с бабушкой и ухаживает за ней.
— Да, он из Терехово. Это на другом конце Москвы, можешь считать, совершенно отличный от нашего мир.
— Наверное… — пробормотала девушка, будучи очень поверхностно знакомой с деревнями, если не считать одной элитной французской деревушки, где она однажды была на курорте. — А все-таки, должно быть, там сейчас такой воздух свежий, так хорошо там!
Отец видел, как девочка истосковалась по солнцу и воздуху, по людям и природе. В его голове созрел план, о ненарочной губительной силе которого он еще даже не догадывался.
— Да, вы мне нужны прямо сейчас. Моя машина заберет вас, — распоряжался в разговоре с Волковым Анатолий Викторович. — Мне все равно, в каком вы виде и где. Жду вас у себя. — Он отключился и повернулся к дочери: — Нес какую-то чушь про то, что я не оценю его внешний вид! Что за юношеский вздор!
***
В дверь позвонили, и Ирина, крикнув слугам «отбой», понеслась во весь опор открывать. Знать бы, что ею двигало, какие чувства и душевные порывы. Она остановилась перед дверью и глубоко вдохнула, жалея, что поблизости нет зеркала.
«Ты все равно калека, сколько ни прихорашивайся», — невесело подумалось девушке, и она открыла дверь с уже остывшим пылом и совсем не таким настроем, как всего пару секунду назад.
Ветерок залетел в дом, продолжая напевать свои холодные осенние песни. Этот негодник с лицом сентября и прикосновениями начала декабря вскружил воздух вокруг Ирины и резко утих, когда дверь за гостем закрылась.
Иван был смущен еще больше девушки. Его внешний вид оставлял желать лучшего. Гораздо лучшего.
— Я, конечно, всегда за то, чтобы быть собой… Но порой быть собой не очень-то уместно, — пробормотал он, сконфузившись от спортивного костюма и мокрой насквозь майки. Взгляд его упал на найковские кроссовки, и молодой человек еще больше смутился. — Точнее, совсем неуместно.
— Вы были заняты, когда отец вас выдернул? — спросила она и, предложив ему сесть в гостиной, поехала туда.
— Был на своей второй работе. — Волков осторожно присел на диван, так, словно он был не в спортивном костюме, а в защитном, для работы с отходами. — Я тренер по боксу в московской школе. Мы как раз усиленно занимались с бойцами, когда ваш отец позвонил мне.
Оба чувствовали крайнюю степень неловкости от этого чванливого «вы». Он так обращался к ней ввиду того, что глаза были ослеплены богатством этого дома, которое автоматически ставило Ирину на уровень выше его в любой иерархии. Она не решалась говорить с ним на «ты», так как смущение при виде такого хорошо сложенного, симпатичного, да еще и доброго мужчины, украли у нее всю девичью легкость и кокетство.
— Он себя сегодня скверно чувствует, поэтому не смог поехать в город и предупредить вас заранее… — словно бы оправдывалась за отца Ирина. — Давайте я провожу вас к нему в кабинет.
Анатолий Викторович пришел в недоумение при взгляде на Волкова. Не этого он ожидал, услышав про его неподобающее для встречи одеяние. Потная майка — это действительно чересчур.
— Извините, господин Вересов, — твердо сказал Иван, прогоняя стеснение с лица. Все же не он виноват, его вынудили приехать.
— Ничего страшного, эта проблема решаема. Ира, проводи Ивана до ванной комнаты. Потом зайдешь ко мне.
Она кивнула отцу и выехала из его кабинета.
— Может быть, я вам помогу? Вы мне указывайте дорогу, а я вас прокачу с ветерком, — улыбнулся Волков и взялся за ручки ее коляски.
Ирина от неожиданности совсем оробела. Дар речи словно бы и никогда не был ей свойственен. Проглотив невысказанные слова, девушка просто сделала легкое движение головой, которое можно было расценить как согласие.
Дом оказался огромным, поэтому пока они шли к ванной, Волков успел о многом подумать. Например, о том, что эта девушка, подобно магнитам, создавала вокруг него мощное поле и тянула к себе. Возможно, в нем взыгрывала каждый раз жалость при виде потрясающе красивой женщины, прикованной к инвалидному креслу. Мужчина в нем не мог примириться с мыслью, что такой редкой красоты бриллиант пропадает без подходящей огранки. Человек в нем негодовал от несправедливости судьбы, что в некотором смысле приравнивало их друг к другу.
