– Конечно, Жека, это не то, что ты хотела! – усмехается он.
– А что я хотела?
– Нормального, здорового мужика, а не безногого инвалида! В комнате повисает тяжелое молчание, а Евгения в упор разглядывает Толяна.
– Я очень хочу, – между тем мягко говорит она, – чтобы впредь ты не употреблял это выражение не только вслух, но даже и мысленно! Иди-ка сюда!
Толян послушно подъезжает. Она дает ему в руки нож и пакет с картошкой.
Александру подвигает консервы:
– Открывай!
А сама тем временем быстро режет морковь – так быстро, как режут повара. Она сама научилась этому, из принципа. В последнее время ей приходится часто задавать себе вопрос, на который приходится тут же отвечать: «Если другие могут, то почему не смогу я?» Нож так и мелькает у нее в руках. Толян украдкой посматривает на нее, и в глазах его удивление. То-то же! Смотри и учись, чего может добиться человек, когда захочет!
Они садятся за стол. Едят. Пьют за окончательное выздоровление Толяна. Он тоже шутит, и на первый взгляд ничего в нем не изменилось. Но Евгения с тревогой чувствует его подавленность. Будто усмехается про себя их оптимистическим речам: «Говорите, говорите, а я-то знаю, что больше на ноги не встану…»
Она слышит, как Кузнецов обращается к Толяну:
– Скажи, могу я сделать для тебя еще что-нибудь?
– Можешь, – кивает тот. – Помоги мне выкупаться.
– Толя! – укоризненно восклицает Евгения.
– Успеешь еще со мной навозиться! – грустно машет он. Пока мужчины в ванной, она успевает убрать со стола, помыть посуду и постелить постель. После ванны Аристова, завернутого в махровый халат, Александр подсаживает в кресло, а в кровать с него Толян перебирается уже самостоятельно. Стае и Кузнецов тянутся к выходу.
– Выздоравливай, Толян! Мы будем забегать.
За окном стемнело. Евгения зажигает бра над головой возлюбленного.
– Будем считать наш праздничный обед пропиской в твоем новом жилище. Может, в нем не слишком шикарно, но пусть тебе здесь будет тепло!
– Мне уже тепло, моя хорошая! Ты собралась куда-нибудь?
– Всего лишь на кухню. Надо сложить посуду в шкаф. А тебе оставляю «Крючок для пираньи» твоего любимого Бушкова…
Склонившись было к Толяну, Евгения выпрямляется, услышав дверной звонок.
– Подожди, не открывай, сначала я посмотрю, – беспокоится он.
– Кого нам теперь бояться?.. А в глазок я могу и сама посмотреть!
На лестничной площадке с чемоданом в руках стоит Шурик Аристов.
– Шура, заходи, – приветливо улыбается ему Евгения.
– Кто пришел? – кричит из комнаты Толян.
– Твой сын пришел. Шурик. Аристов-младший проходит в комнату:
– Привет, папа!
– Здравствуй, сынок!
– Я тебе вещи принес. И сегодня твой компаньон Малышев конверт передал. Думаю, тебе ведь понадобится… – Он медлит, потом выпаливает: – Папа, я хочу жить с тобой!
Аристов не отрываясь с любовью смотрит на сына.
– Спасибо, Шурик, я очень рад… Но это все-таки квартира тети Жени, неплохо бы и ее спросить. Сразу два мужика на голову свалятся!
– Тетя Женя, – поворачивается к ней Шурик, – вы не беспокойтесь, я и готовить умею, и убирать!
– Если бы вы знали, Аристовы, – говорит она, – как я всю жизнь мечтала иметь большую семью – чтоб не меньше троих сыновей!
– Ну и сейчас еще не поздно, – будто про себя бормочет Толян.
– Пойдем-ка, Шурик, я тебя покормлю.
– Я есть не хочу, – слабо сопротивляется Шурик.
– Быстро мыть руки и за стол! – приказывает она. Шурик уходит в ванную, а Толян останавливает ее:
– Погоди минутку! Подай-ка мне чемодан! – Он щелкает замками, открывает крышку и протягивает Евгении конверт из плотной бумаги: – Так сказать, первый взнос.
Она заглядывает в конверт и говорит растерянно:
– Толя, здесь же доллары!
– Я знаю. У нас в городе уйма пунктов обмена валюты.
– Но их очень много!
– Впервые вижу женщину, которая не знает, как потратить деньги! Например, купить хорошую стиральную машину-автомат. Говорят, одна из лучших – «Бош».
– Я пойду покормлю Шурика, – задумчиво говорит она.
– Подожди! – Он ловит ее за подол. – Чего ты разволновалась? Я помногу получаю, привыкай. Не бойся, я их зарабатываю, не ворую. Разве что налоговая инспекция не все знает, но обычно все свои доходы никто у нас не показывает. Что я говорю! Словом, если не возражаешь, я пока полежу, почитаю.
На кухне она усадила Шурика за стол и положила в тарелку картошки, отбивную и соленья.
– Я правда рада, что ты к нам пришел. Мы должны действовать с тобой сообща! Доктор сказал, что рано или поздно твой папа будет ходить, но, знаешь, бывает так, что даже самые сильные мужчины… устают ждать, а в таком случае неверие равносильно поражению. Нам надо его поддерживать, занимать делами, чтобы он поменьше оставался наедине со своими мыслями. Понимаешь?
– Понимаю, – с облегчением улыбается юноша, и Евгения чувствует: он ее принял!
Шурик все же проголодался, потому что, слушая ее и кивая, он опоражнивает тарелку и с чаем съедает большой кусок торта.
– Пойдем, пожелаешь отцу спокойной ночи, а я выдам тебе белье. Можешь обживать комнату своего друга Никиты.
Устроив Шурика, она возвращается и некоторое время наблюдает, как Толян, закаменев скулами, яростно переворачивает страницы книги.
– С женой нежно поговорил? – сразу догадывается она.
– Какая она мне жена? Развели нас сегодня, оказывается! Если бы не позвонил, не скоро узнал бы!
– И это тебя расстраивает?
– Нет, не это. Она требует – заметь, требует! – чтобы я вернул Шурку домой. Якобы я улестил его, наобещал горы золотые, а сам в этой жизни уже ничего не смогу достичь!
– Какая гадина! – вырывается у Евгении. – Извини.
– За что, родная? Так мне и надо!
– Ты-то здесь при чем?
– При том, что полжизни прожил страусом. Спрятал голову в песок и думал, что задницу не видно!..
Его гневный монолог прерывает телефон. Евгения берет трубку.
– Добрый вечер, Женя! Это Монахов беспокоит, друг Толяна. Передай ему, что завтра в восемь утра я приду к вам е одним корейцем. Он лечит иглоукалыванием.
– А ты ему лично это сказать не хочешь?
– Завтра. Все разговоры завтра. Я звоню из аэропорта. Только что прилетел. С корейцем договорился – из Швеции ему звонил. Да, предупреди Толяна, пусть не пьет ничего спиртного!
Рабочий день начинается у Евгении со звонка обиженного Никиты.
– Что же это получается, мамочка? Твой родной сын будет жить у бабушки, а приемный – вместе с тобой?!
Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в ее жизни перемены под таким углом не догадалась.
– Ты сам захотел жить у бабушки, – напоминает она сыну.
– Захотел! Но тогда я был один, а сейчас – с Шуркой! – В голосе Никиты слышится неприкрытая радость. – Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?
