Она теряется, ибо взглянуть на происшедшие в ее жизни перемены под таким углом не догадалась.
– Ты сам захотел жить у бабушки, – напоминает она сыну.
– Захотел! Но тогда я был один, а сейчас – с Шуркой! – В голосе Никиты слышится неприкрытая радость. – Когда вы с дядей Толяном поженитесь, мы ведь будем братьями?
– Да, сводными.
– Вот видишь! А я всегда хотел иметь брата! Родного не допросился, так что согласен на сводного! Смешно теперь жить у бабушки, раз он там!
Бедная бабушка! Бедная мама! Вот она, черная неблагодарность.
– В общем, ты как хочешь, а мы сегодня прямо после уроков домой поедем!
– Конечно, приезжай! Можно подумать, я тебя домой не пускаю!
Она расстраивается от его эгоистичной непосредственности. Впрочем, ненадолго. Что с него взять: избалованный мальчишка, маменькин сынок!
На другой день звонит уже обидевшаяся Вера Александровна:
– Передай моему внуку, что, если его вдруг шиза пробьет, как он сам говорит, вернуться он не сможет. Я взяла квартиранток – теперь у меня в доме живут две студентки!
– Хорошо, мама, передам, – примиряюще говорит Евгения.
– Бабуля обиделась? – уточняет Толян.
Вечером после ужина каждый занимается своим делом. Мальчишки гоняют на компьютере очередной диск, Толян читает, а Евгения перебирает струны. Выбранное стихотворение Марины Цветаевой на ее музыку никак не ложится, и она погружается в задумчивость, а придя в себя, замечает внимательный взгляд Толяна, рассматривающего ее из-под опущенных век…
Он все время всматривается в нее, вслушивается в интонации ее голоса – не выкажет ли Евгения возмущения или раздражения? Каждую минуту он помнит и страдает от того, что не ходит, хотя и врач-кореец подтвердил: улучшение может наступить в любой момент.
Увлекшись каждый своим занятием, они оба вздрагивают, когда звонит дверной звонок. Евгения идет к двери и слышит вслед:
– Глазок!
Он все боится, что она забудет посмотреть и откроет дверь… кому-нибудь не тому! Толян сразу напрягается, когда Евгения возвращается на цыпочках, побледневшая, и говорит шепотом:
– Тот самый милиционер, помнишь, который замком скрежетал!
Толян в считанные секунды оказывается в коляске, и в руке его мелькает откуда-то взявшийся револьвер. Он ставит коляску так, чтобы ее не сразу увидели в открывающуюся дверь, и кивает:
– Открывай!
– Лопухина Евгения Андреевна? – спрашивает милиционер. – Я – ваш участковый, старший лейтенант Вершинин. Мы можем поговорить?
– Прошу вас!
Милиционер недоуменно оглядывается на катящегося за ним вплотную Толяна и медлит проходить в кухню.
– Это мой муж, – успокаивает его Евгения. Участковый пожимает плечами: мол, чего только не бывает!
– Знакома ли вам гражданка Конкина Лидия Николаевна? – примостившись у кухонного стола, спрашивает он.
– Это не моя соседка сверху? – морщит лоб Евгения.
– Месяц назад ее обокрали. Странно, бандиты вошли не через дверь, а через чей-то балкон… Я переговорил со всеми жильцами, кроме вас. Вы ничего не видели?
– Ничего. Я как раз в это время чаще всего у мамы жила. С сыном занималась.
– Жаль.
Участковый дает ей на подпись протокол, аккуратно укладывает бумаги в дипломат и идет к выходу. Уже взявшись за ручку, он полуоборачивается и замечает:
– Я приходил к вам на днях, но никто дверь не открыл, хотя мне показалось, что в квартире кто-то был.
– А мне показалось, что вы пытаетесь открыть замок, – говорит Евгения и краснеет.
– Но я видел свет в вашем окне! – ошарашенно поясняет милиционер. – Потому на всякий случай и подергал за ручку.
Евгения закрывает за ним дверь и оборачивается к подъехавшему в коляске Толяну. На время беседы с участковым он деликатно удалился в другую комнату.
Теперь возлюбленный Евгении посмеивается:
– Мания преследования у вас, леди! Ведь это его ты приняла за киллера?
– Его, – нехотя соглашается она. – Конечно, тебе меня не понять! Ты – смелый мужчина и не знаешь, что такое страх!
– Ошибаешься! – Он закусывает губу и, кажется, неприязненно смотрит на нее. – Еще никогда мне не было так страшно, как сейчас.
– Но чего теперь ты боишься?
– Твоей жалости! – выпаливает он.
– Идиот! – кричит Евгения, которой больше не хочется следить за своей речью, так разозлил ее Аристов. Носятся все с ним, а он и пользуется их любовью, позволяет себе такие свинские рассуждения. – Значит, если бы со мной случилось несчастье, ты бы меня бросил?
– Ты что! – возмущается он. – Я тебя люблю и буду любить, что бы с тобой ни случилось!
– А я, выходит, хуже тебя? И кроме жалости, ни на что не способна? Да ты просто самовлюбленный эгоист!
– Я – эгоист?!
Он разворачивает кресло и с размаху пытается проскочить в дверной проем. Колесо цепляется за косяк и застревает. То-лян тщетно дергает за рычаг, стараясь другой рукой освободить его.
– Я – эгоист! – повторяет он. – Я – эгоист!
– Конечно, – не отступает Евгения. – Привык, что друзья тебе во всем потакают. Вон и машинку купили: сиди, Толечка, спокойно, не напрягайся! А ты и рад. К тебе таких врачей приводили т лучшие специалисты страны! И кстати, оба говорят, что у тебя нет ничего серьезного!
– Ты думаешь, я притворяюсь? – изумляется Толян.
– Не притворяешься, а трусишь. Ты хочешь встать и боишься: а вдруг будет больно? А вдруг не получится? Ты в глубине души уже смирился с этим креслом!
Она кричит и не сразу замечает, как, ухватившись за подлокотники побелевшими пальцами, он резко встает, но, против ожидания, не падает, хотя Евгения бросается к нему, проклиная себя за этот дурацкий, как она думает, эксперимент шоковой терапии.
– Я стою! – шепчет Толян, обняв ее за плечи. – Я стою!!!
– А почему бы тебе не стоять? – переспрашивает она непослушными губами и не может утереть катящиеся по щекам слезы, потому что обеими руками держит его.
Месяц спустя
Дверь лифта открывается на первом этаже, и Толян Аристов, поддерживаемый Евгенией, медленно передвигает ноги в сторону выхода.
У подъезда его ждет «мерседес», в котором на заднем сиденье расположились все трое их сыновей в выходных костюмах и с нетерпением поджидают выхода жениха и невесты.
– Наконец-то! – Шурик распахивает дверцу машины и делает шаг навстречу.
В это же время, оглянувшись по сторонам – нет ли кого поблизости? – Евгения приподнимает ногу и коленом стукает Толяна пониже спины. От неожиданности он пролетает вперед, и на мгновение его шаг приобретает прежнюю твердость.
– Гестаповка! – бурчит он, оглядываясь на хохочущую Евгению.
– Притворщик!
