одного боюсь, потому кладу Демиду руки на плечи требую ответить на один-единственный вопрос:
— Ты точно из команды не ушёл? Не совершил глупость?
— Нет, — короткое слово, и после него приходит облегчение.
— Смотри мне, — шутливо пальцем грожу, Демид головой качает и улыбается одними глазами.
— Смотрю, что ты самая лучшая девушка на свете, — говорит так искренне, что у меня дыхание перехватывает от острого желания разрыдаться, но я прикусываю щёку с обратной стороны и сдерживаю порыв.
— Кирилла выгонят? — перевожу разговор, пока нас с Демидом не засосало в пучину ванильного болота.
— Уже, — кивает и хмурится. — Тренер хотел полицию вызвать, ибо Кир в кабинет его влез, а Семёнович этого не выносит, но я отговорил.
— Почему?
— Потому что дебил и запутался, — Демид сгребает меня в охапку, баюкает в объятиях и пусть весь мир подождёт.
— Ты или Кирилл? — утыкаюсь носом в шею, чувствую гулкое сердцебиение и не разобрать, чьё так бешено колотится, выламывая рёбра.
— Я так точно ещё тот дебил, но уже распутался.
— А Ни…
Демид не даёт мне договорить: крепче сжимает в объятиях, выдыхая вспышку ярости сквозь сжатые зубы. Будь он мифическим драконом, база в один момент осыпалась тлеющими угольками.
Злится, а я и сама понимаю, что степень вины дурачка Кирилла, прижатого к стене обстоятельствами и игроманией, и Никиты — несоизмерима. Но всё-таки я волнуюсь. Вдруг Демид убьёт Никиту?
Я видела, каким он бывает, если ему срывает крышку. Что, если на этот раз ночным рандеву с бомжами в камере не ограничится и случится непоправимое? Не допущу! Костьми лягу, но не позволю Демиду сломать себе жизнь. Не позволю!
Мысленно ногой топаю, закрепляя обещание, данное самой себе и, встав на носочки, обхватываю лицо Демида ладонями, и колючая щетина приятно щекочет кожу. Я всматриваюсь в тёмные глаза, что-то выискиваю во взгляде: ярость, жажду мести — всё то, что может вылиться в кровавую бойню. Но Лавр на удивление спокойный, даже расслабленный.
— Ты не будешь делать глупости? — и в вопросе этом много смыслов.
Демид оставляет лёгкий поцелуй на моих губах, снова к себе прижимает, а в гостиной царит звенящая тишина, которую так не хочется нарушать, до того она уютная. Оставив нас наедине, мальчики разошлись, и я им за это благодарна.
— Всё, Синеглазка, поехали, — Демид не терпит возражений, за руку меня берёт, за собой уводит.
На ходу прощается с парнями, и вопреки ожиданиям никто не кидает в него завистливые взгляды, мол, он уезжает, а остальным тренируйся до седьмого пота. Ещё одна грань личности Демида — его способность нравиться людям. Они как-то неосознанно начинают к нему тянуться. Я же тоже притянулась мгновенно, стоило увидеть его, тощего и вихрастого.
— Вечно в облаках витаешь, — уголками губ улыбается Демид, наматывает мне на шею шарф, закрывая нос. — Так теплее. Плотно? Прости. Так нормально? Вот и чудно.
Когда берёт в руку пальто, хмурится, взвешивая его, легонько встряхивает.
— Ты совсем, что ли, в такой одежде ходить? На рыбьем же меху, — ворчит и снова шарфом мне половину лица закрывает. — Где ботинки?
Возле входа несколько вместительных обувных шкафчиков. Демид осматривает их, ищет женские ботинки, а я переминаюсь с ноги на ногу, подгибаю пальцы и шустро выхватываю кеды, стоящие с краешка.
Лицо Демида идёт красными пятнами, он открывает рот, но лишь зубами скрипит.
— Приедем, я тебя отшлёпаю, — обещает зловеще, и выражение лица у него суровее некуда. — Быстро в машину, пока не околела.
Взвизгиваю, когда Демид хлопает меня чуть пониже поясницы, на месте подпрыгиваю, и вскоре мы оказываемся на улице. Илья вернул ключи, и я благодарно улыбнувшись, усаживаюсь на переднее сиденье. Ой, как хорошо, тепло как.
— Мы же Обухова забыли! — спохватываюсь, потому что за время ночного приключения очень сблизилась с Ильёй. Теперь я тем более хочу, чтобы Дашка перестала сопротивляться и наконец призналась себе в своих чувствах. Ну классный же мальчик, надёжный.
— Забудешь твоего Обухова. Вон он, бежит, ноги ломает, — Демид криво усмехается, указывая рукой в сторону входа, где Илья, размахивая руками, бежит к машине, а во рту торчит что-то подозрительно похожее на пирожок.
— У вас тут разве не диета и ЗОЖ? — удивляюсь, на что Демид лишь плечами пожимает.
— У нас ЗОЖ по полной программе и ни шага в сторону, это тренер пирожки трескает за милую душу, а у Илюхи нюх на еду, везде найдет.
— Ой, какие вы милые, что подождали, — Илья плюхается на заднее сиденье, хлопает дверцей, от чего Демид вздрагивает, но сдерживается, только зубами скрипит. — Будешь? А то прозрачная, тебе надо подкрепиться.
Он просовывает пирожок между передними сиденьями, и это так смешно.
— Бросай, я не настолько голодная, — морщусь, указывая пальцем на отломанный край. — Ты там кусал.
— Я отломил этот кусочек, — фыркает, а я смеюсь, запрокинув голову. — Никаких бактерий не осталось, не переживай. И вообще я анализы часто сдаю и очень чистоплотный!
Ну что за прелестный дурачок?
Дурашливость Обухова разряжает обстановку, и даже Демид слегка улыбается. Заводит мотор и крепко за руку меня берёт, переплетает пальцы, словно могу убежать. Мы почти не говорили о том, что случилось. Всё сказано и так. Пережёвывание одного и того же — лишняя головная боль.
Спать мне уже не хочется, и я рассматриваю дорогу за окном. Лесополоса сменяется городскими пейзажами, просыпаются жители, спешат по своим делам, со своими заботами на сердце, с горем и радостью. Кто-то наверняка счастлив, а кто-то потерял близкого или любовь.
— Демид, я хочу позвонить хозяину дома. Он имеет право знать, что в его дом кто-то проник. В конце концов, мы не на таких условиях дом снимали.
Демид коротко головой качает.
— Не надо, я уже. Он будет ждать нашего приезда, осмотрит территорию.
— Ты правильно сделал, — подаюсь влево и целую Демида в щёку, хотя хочется большего. Наверное, из-за адреналина и общего морального состояния, но хорошо, что рядом Обухов, с ним мы точно доедем быстро и без приключений.
— Когда не спишь, дорога длиннее, да? — вклинивается между нашими креслами Обухов, уставший от молчания.
Он утомительно активный, а ещё улыбается от уха до уха, но это всё маска. Показное веселье, но я благодарна ему за всё, что он делает. За верность Демиду благодарна тоже, хотя Илье, наверное, непросто — всё-таки Никита был их другом.
За болтовнёй обо всём на свете время пролетает. Я устала переживать, и сейчас хохочу от души, до слёз и сбитого дыхания над анекдотами, байками из их совместного прошлого, и Обухов ловко огибает острые углы и
