Алевтина, одетая в выданный мной наряд в стиле оверсайз, возведенный в квадрат, с растрепанной влажной копной волос стоит в моей гардеробной и, закусив указательный палец, осторожно трогает мои пиджаки пальцами. Наклонившись зарывается в один лицом… и делает глубокий вдох.
Зараза.
Опираюсь плечом о косяк и, с трудом сдерживая подкатывающий к горлу смех, складываю на груди руки. А когда заговариваю, стараюсь, чтобы мой голос звучал достаточно строго:
— У тебя слабость к моим пиджакам?
Ахнув, она подпрыгивает на месте и отшатывается от стойки с костюмами, точно их только что охватило огнем. А в следующее мгновение оступается и поворачивается ко мне с широко распахнутыми глазами, позволяя мне увидеть, как по тонкой шее расползается стыдливый румянец, который слишком быстро оказывается на мягких щеках. Наивная реакция Алевтины вызывает у меня какую-то садистскую улыбку. Потому что я хочу прямо сейчас нагнуть ее в этой гардеробной и вытрахать из нее все смущение. Как и делал это всегда. Это то, в чем она нуждается. И то, что я всегда готов ей дать.
— Я… я просто… — Ее щеки краснеют еще сильнее, а неловкость переходит в фазу раздражения. — Давай просто сделаем вид, что ничего не было. Окей?
Такая хорошая девочка. Но у меня возникает непреодолимое желание подойти и снять с нее это, как маленькое уютное платье, чтобы добраться до той чертовщинки, которую я всегда видел в ней.
Оттолкнувшись от косяка, медленно приближаюсь к Алевтине, вынуждая ее увеличивать расстояние между нами. Кажется, она даже не осознает этого, пока не сталкивается лопатками со стеной. Испуганно озирается назад, а когда снова переводит взгляд на меня, мои руки уже сжимают ее талию, скрытую футболкой размеров на пять больше.
— Что ты делаешь? — взволнованно выдыхает, а я ничего не могу поделать с тем, что мой взгляд опускается на вздымающуюся грудь Чудаковой. А из-за того, что футболка натянулась под моими пальцами и теперь плотно прилегает к маленьким сиськам, я вижу выступающие под белой тканью соски.
Твою мать. Передернуть в душе сейчас не кажется мне плохой идеей.
Но я этого не сделал и продолжаю вести себя как гребаный мазохист, когда наклоняюсь и, вдохнув запах нежной кожи вперемешку с мужским гелем для душа, шепчу ей на ухо:
— Если тебе станет легче, я так и не стирал пиджак, который ты зажимала между своих ног.
Она шумно выдыхает, и я чувствую, как ее тело начинает дрожать в моих руках. Точно так же как и член в моих штанах шевелится от накатившей волны жара.
— Ты уверен, что мне будет безопасно в твоей кровати? — произносит с придыханием.
— Нет, — едва ли не рычу я.
И мои синие яйца тому подтверждение. Но об этом ей знать необязательно. К тому же спешка в этом вопросе создаст нам новых проблем.
— Но ты будешь в моей кровати, и я не нарушу своего слова. — Отстраняюсь от нее и заглядываю в искрящиеся золотом глаза, добавляя вкрадчивым тоном: — Пока ты сама не попросишь меня.
Ее горло дергается.
— Хорошо, — сипло выдыхает. — Тогда я бы предпочла уже лечь.
Алевтина смотрит на меня, с трудом сохраняя способность дышать. Ее глаза такие большие, переливающиеся горячей карамелью, испуганные и в то же время восхищенные, как у лани, смотрящей на ослепляющий свет. Это так завораживает, что я не могу перестать поглаживать большими пальцами изгибы хрупкой талии, желая большего. Я хочу смотреть в эти глаза, когда она будет кончать подо мной. Лучшее, что я видел в этой жизни. Блядь. Жажда сжать ее талию до отчаянного девичьего стона достигает пределов…
Но в конце концов я отступаю и позволяю Алевтине просеменить к кровати в штанах, которые смотрятся на ней как шаровары.
Шорох простыней нарушает тишину, пока я наблюдаю за тем, как Алевтина едва ли не с головой забирается под одеяло. И понимаю, что это единственная девушка, которой я когда-либо разрешал оставаться в своей кровати. Более того, сегодня это сугубо мое личное желание. Она могла бы закатить истерику или потребовать раздельного сна, или того, чтобы я отвез ее домой, но, к нашему обоюдному облегчению, Аля этого не делает.
Погасив свет, я поправляю стояк в штанах и занимаю свою сторону кровати, а через мгновение мы вновь погружаемся в тишину, которую нарушает лишь ее неровное дыхание. Уголок губ кривится в однобокой ухмылке.
Единственное, что бы я позволил себе сейчас, — обнять ее и прижать к себе маленькую задницу. Но это было бы фатальной ошибкой. Для меня и моего возбужденного члена.
Только осознание этого не отменяет притяжения. Того, как ее тело манит меня протянуть руку и получить желанное тепло. Блядь, я болезненно осознаю свое желание и сжимаю твердеющий член поверх штанов. Я не надел боксеров и грубая поверхность швов увеличивает чувствительность моей крайней плоти. Все же нужно было перестраховаться в душе. Хотя кого я пытаюсь обдурить? С тем же успехом я могу бегать дрочить всю ночь, обманывая здоровую физическую реакцию мужского организма на присутствие желанной девушки в его кровати.
Именно поэтому я не могу остановить закипание в своей крови. Но я не буду навязывать себя Алевтине. Как я и сказал — прикоснусь к ней, если только она сама попросит меня об этом. По крайней мере, это единственный совет Сусанны, который я запомнил. И сейчас я сомневаюсь, что он был дружеским.
Через некоторое время глубокое дыхание Алевтины наконец выравнивается, и я понимаю, что она спит. Я тоже должен это сделать. И каким-то образом у меня даже почти получается заснуть, как вдруг я слышу стон.
Какого черта?
Хмурюсь, ощущая, как сонный мозг переходит в стадию возбуждения, после чего я улавливаю шорох справа от себя. А уже в следующую секунду маленькая задница толкается в мой пробуждающийся член. Черт… Еще одно трение вынуждает меня открыть глаза. Еще одно — стать чертовски твердым, а последующий стон раскалывает реальность осознанием происходящего.
Алевтина подается бедрами назад и, елозя коленями друг о друга, вновь толкается в мою эрекцию задницей.
Твою мать.
Она проснулась? Или все еще спит?
Тяжело дыша, Чудакова невнятно стонет и зарывается лицом в подушку, а мне приходится стиснуть зубы от желания дать Алевтине то, что она так отчаянно выпрашивает у меня. Возможно, совершенно не отдавая отчет своим действиям. Я не могу знать наверняка. Но что, если это последствия ее эротического сна, и что, если я воспользуюсь тем, что вынуждает маленькую задницу тянуться к моему члену, точно к магниту?
Не выдержав, хватаю Алевтину за талию в попытке отодвинуть провоцирующую заразу от себя, но останавливаюсь, когда Чудакова выгибается и сдавленно стонет, нуждаясь в моем прикосновении. И я убеждаюсь в этом, слыша ее умоляющий голос в тишине спальни:
— Пожалуйста… еще…
В этот момент что-то меняется. Судя по тому, как напрягается тело в моих руках, Алевтина проснулась от своего собственного голоса. И прямо сейчас до нее судорожно доходит, что происходит.
Я жду, что она оттолкнет и начнет проклинать меня, но тишина остается нерушимой. Алевтина лежит неподвижно, будто прислушивается к собственному телу.
А я больше не контролирую желание, которое она разожгла во мне, и запускаю руку ей под футболку. Миную подрагивающий живот и касаюсь затвердевшего пика груди, вырывая из Алевтины тихий протяжный звук. Не ощутив сопротивления, сильнее обхватываю грудь ладонью и сжимаю мягкую плоть, теряя тяжелый звук своего удовольствия, а после, промычав сквозь зубы, пальцами скручиваю напряженный сосок и заставляю Алевтину выгнуться так, что она вновь дразнит мою пульсирующую длину маленькой задницей.
Рыкнув, резко хватаю ее за бедро и толкаю на живот, придавливая сверху тяжестью своего тела. На хуй благородство. Я не гребаный джентльмен, я тот, кто я есть.
Цепляю пальцами резинку ее спортивок и тяну их вниз по девичьим бедрам, позволяя Алевтине ощутить прохладу воздуха на мокрых складках, а я уверен, что они мокрые. И убеждаюсь в этом, когда касаюсь пальцами теплой влажности между ее ног. Яростный огонь вмиг охватывает мой позвоночник и направляется вниз, сжимая мои яйца в тяжелой удушающей хватке. Все в Алевтине, в ее натянутой и одновременно открытой позе кричит, чтобы я дотронулся до самых необходимых точек. Сломил и заставил повиноваться каждому движению своих пальцев.
