утешения, которое, как она подсознательно знает, даю ей только я, даже если ее голова заставляет ее бороться с сердцем.
Но потом она отстраняется, и чары разрушаются.
― Пожалуйста, не усложняй ситуацию.
― Я не собираюсь усложнять, Тайер. Я сделаю так, что ты не сможешь уйти от меня, так же как и я не смогу уйти от тебя.
― Макли… ― говорит она усталым голосом. Она выглядит полностью побежденной и физически истощенной нашим обменом мнениями.
― Можешь больше ничего не говорить, я уйду. ― Я двигаюсь к двери и открываю ее, а затем останавливаюсь в дверном проеме. ― Я докажу тебе, что ты снова можешь мне доверять, обещаю. ― Я говорю, решимость твердит мой голос. ― Во что бы ты ни верила сейчас, ты всегда была мне нужна. Всегда. С того самого момента, как я увидел тебя возле Bella’s, я понял, что ты моя. Так что нет, я тебя не отпущу. ― Я смотрю на нее, стоящую там и смотрящую на меня потерянными глазами, и сопротивляюсь желанию пойти к ней. ― Возвращайся в постель и мечтай обо мне, любимая. Я скоро вернусь за тобой. ― Я говорю, повторяя слова, которые говорил ей все эти недели назад.
После разговора с Тайер я вхожу в наш гостевой дом и направляюсь на нижний уровень, думая об убийстве и не испытывая ни малейшей склонности к милосердию.
В подвале раньше был второй спортзал, но с годами мы переоборудовали его в комнату для содержания людей, вмешивающихся в наш бизнес.
Здесь скошенный пол, ведущий к стоку, и стены с мягкой звукоизоляцией.
Не то чтобы снаружи было слышно, как кто-то кричит, даже если бы этого не было, но это приятный штрих.
Девлину заткнули рот и привязали к стулу посреди комнаты, удобно расположенному прямо над стоком. Из пореза на брови течет кровь, скорее всего, это произошло, когда его привезли сюда.
Роуг смотрит на телефон, прислонившись к стене, и, вероятно, переписывается с Беллами, а Феникс стоит над Девлином с садистским взглядом.
Из нас троих он самый тихий, но самый смертоносный. Люди часто принимают его молчание за незаинтересованность, но за маской скрывается извращенный разум, который работает гораздо быстрее, чем все остальные вокруг.
Он упивается этой кровью и потрохами, отчасти из-за бизнеса своей семьи.
Для сравнения, я больше похож на обаяшку, который «с медом больше пчел соберет». Я не особенно жесток, если только этого не требует ситуация.
А угрожать тому, что принадлежит мне, ― это, скажем так, преступление с большой буквы.
Я чувствую удовлетворение, когда глаза Девлина расширяются от страха, когда он видит, как я вхожу.
― Судя по твоей реакции, ты прекрасно знаешь, почему ты здесь.
Он судорожно трясет головой, кричит, пытаясь вырвать кляп изо рта и высунуть язык. Я бью его правым хуком в челюсть с такой силой, что стул отлетает назад и падает на пол.
Я стою над ним и медленно закатываю рукава рубашки. Не тороплюсь, растягивая агонию его предвкушения, пока он извивается, отчаянно пытаясь отодвинуть стул и себя от меня.
Это тщетные усилия. Ему некуда деться.
Наклонившись, я вцепился руками в его рубашку и притянул его к себе.
― Держи стул. ― Я обращаюсь к Фениксу, и глаза Девлина увеличиваются втрое, прежде чем он снова пытается закричать.
Как только его удерживают, я продолжаю наносить жестокие удары по его лицу и животу.
Я безжалостен, меня подстегивает ярость от раздора, который он посеял в моих отношениях, горечь и печаль от того, что я причинил боль Тайер, и ревность от того, что она теперь считает себя одинокой.
Я словно нахожусь в трансе, полностью отключив мозг и все остальное тело, кроме кулаков, которые обрушивают на него свою ярость.
Когда я прихожу в себя и смотрю на Девлина, его голова склонилась.
Он без сознания.
Я дергаю его за волосы. Его лицо представляет собой изуродованное кровавое месиво. Глаза опухли, губы порезаны, на щеках синяки и кровь.
Этого недостаточно.
― Разбуди его.
Роуг делает шаг вперед и выплескивает на него ведро воды. Парень оживает с паническим вздохом, его дикие глаза осматривают окружающее пространство, прежде чем остановиться на мне.
Я вижу по его взгляду, что он надеялся, что все это ― дурной сон, а не реальность.
Психологическая пытка, которой я его подвергаю, так же приятна, как и физическая.
Я выдергиваю кляп из его рта и бросаю его на землю.
― Пожалуйста, ― умоляет он. ― Пожалуйста, дай мне…
Он резко осекается, почувствовав лезвие моего ножа у своего горла.
― Что ты ей сказал?
― Я ничего не говорил…, ах! ― Он вскрикивает, когда я погружаю нож глубоко в его бедро.
Я дергаю его голову за волосы, обращаясь с ним как с маленькой сучкой, которой он и является.
― В следующий раз я буду целиться в артерию. Я буду смотреть, как ты истекаешь кровью и молишь о пощаде. Скажи мне, ― я сделал паузу, мой голос дрожал от ярости. ― Что ты ей сказал.
― Ты ударил меня ножом! Ты что, с ума сошел?
Я выдергиваю нож из его ноги, и он вскрикивает, когда из раны сочится кровь и капает на пол.
― Это артерия.
― Нет! Пожалуйста! ― кричит он, отбрасывая свой вес назад и снова отправляя стул на пол.
Я перешагиваю через него и подношу нож к его шее.
― С таким же успехом я могу перерезать тебе горло.
Страх сменяется неуместной бравадой, когда он решает сопротивляться.
Это было бы гораздо более впечатляюще, если бы он не трясся как лист.
― Я просто сказал ей правду. ― Он говорит, пытаясь вызывающе вскинуть подбородок, и вдруг отшатывается, почувствовав, как лезвие режет кожу. ― Что ты трахал ее только ради денег.
Я подбрасываю нож в воздух, ловлю его лезвием наружу и обрушиваю острие на его закрытый рот.
Хладнокровное удовлетворение вспыхивает в моей груди при звуке оскала его зубов. Я выпрямляюсь и поднимаю его на ноги, наблюдая, как он выплевывает кровь и осколки зубов.
― Ты сам требовал рассказать тебе! ― обвиняет он, уже плача. Слезы и сопли стекают по его лицу и смешиваются с кровью, создавая ужасающую картину.
― Мне не понравился твой ответ. ― Я
