так же, — он сглатывает, и я вижу болезненное выражение на его лице. — Но теперь всё изменилось. Я вижу то, как она смотрит на тебя, как
нуждается в тебе. Никаких адвокатов. Мы справимся с этим сами, хорошо?
— Зачем ты меня поцеловал? — шепчу я.
Он делает шаг назад и, опуская голову, засовывает руки в передние карманы.
— Чтобы успокоить тебя. Мне… мне жаль. Я не должен был.
Отказ. Это отвратительная, тошнотворная и ужасная боль. Я снова делаю нормальный вдох, а затем также выдыхаю. Невозможно сделать хоть что-то в этой ситуации, кроме как добавить этот случай в список «Сто и одна причина, почему Сидни облажалась», с которым я отправлюсь на своё лечение, как только разберусь с графиком работы. Я иду в сторону ресторана, но Лотнер хватает меня за руку.
— Что насчёт завтра? Можно Оушен…
Я выдергиваю руку из его хватки.
— Да, вы можете забрать её завтра утром, — я маскирую свою боль под злобным тоном, которым произношу эти слова.
Лотнер стоит, ссутулившись, в позе побеждённого, но мне плевать. Мне нет дела до этого. Мне станет только больней, если впущу всё это в себя.
30 июня 2013 г.
Тик-так. Лотнер и Эмма должны быть здесь с минуты на минуту. Оушен, кажется, в восторге от поездки, и это немного ослабляет моё беспокойство насчёт того, что она может испугаться. Но всё равно где-то в какой-то части мозга находится раздражающая мысль, что они украдут моего ребёнка. На часах всего полдесятого утра и Дэйн думает, что после того как Оушен заберут, я пойду с ним выгуливать собак. Неверно! Я собираюсь открыть бутылку «Рислинг», которая стоит в холодильнике, и успокоить свои нервы.
— Они приехали, — сообщает Дэйн, выглядывая в окно.
Я встаю и поправляю волосы Оушен.
— Не хочешь ещё раз сходить на горшочек перед отъездом?
— Нет.
— Хорошо. Уверена, что хочешь поехать?
— Да, — говорит она и её улыбка разбивает мне сердце… немного.
Мы выходим на улицу.
— Доброе утро, моя красавица! — Лотнер поднимает её на руки и обнимает.
Мы до сих пор не объяснили ей ситуацию с отцом, но каждый раз, когда Лотнер встречается с ней, своим поведением он показывает, что она особенная для него.
Я провожу их к машине.
— Привет, Сидни, — здоровается Эмма, сидя на переднем сидении.
— Привет, — отвечаю я, немного поколебавшись.
Страшно представить, что она теперь думает обо мне после вчерашнего небольшого шоу, которое я устроила в ресторане.
Лотнер пристегивает Оушен и выпрямляется. Я наклоняюсь и целую её, не позволяя слезам выбраться наружу, хотя они уже щипают глаза.
— Люблю тебя, малышка. Скоро увидимся, хорошо?
— Хорошо, — она снова меня целует.
Я закрываю дверь и разворачиваюсь к дому, пока мои глупые слёзы не начинают катиться по щекам. Лотнер берёт меня за запястье и разворачивает к себе. Погрузившись носом в мои волосы, он шепчет мне на ухо:
— Пожалуйста, не плачь. Я привезу её обратно, хорошо?
Я киваю и иду в дом. Дэйн видит слёзы и обнимает меня.
— Ничего не говори, — прошу я его.
— Не буду, — отвечает он и гладит меня по голове.
Дэйн хмурится, когда видит меня лежащую на диване с большим бокалом вина. Он целует меня в щёку и идёт выгуливать собак. Честь и хвала ему за то, что он может вовремя прикусить язык. Дело не в том, чтобы побыть без Оушен несколько часов, я делала так уже сотни раз. Поэтому Дэйн не понимает меня. Я не могу рассказать ему о том, что мой страх потерять Оушен ещё и смешан с непонятными чувствами к Лотнеру, и это просто выводит меня из равновесия.
Я никогда не забуду то, каким сломленным выглядел Лотнер в тот день, когда я бросила его и вернулась в Иллинойс. Внутри зудит нездоровая мысль о том, что он ищет расплаты. Я словно мотылёк лечу на его пламя, а он продолжает привлекать меня. И это всего лишь вопрос времени, когда я, наконец, обожгусь. Это то, что ему нужно? Месть? Неужели ему нужно поставить меня на колени, чтобы я почувствовала себя так же, как и чувствовал себя он? Его любовь велика, поэтому я знаю, что он любит Эмму. Выберет ли он скорее смерть, чем возможность причинить ей боль? Интересно, эта любовь к ней «потрясает до самой глубины души и никогда ни с чем не сравнится»?
Играет «In Your Eyes», и я подскакиваю на месте. Тянусь за телефоном и вижу, что это не звонок, а сообщение:
«Ты УБИВАЕШЬ меня. Каждой печальной слезой».
Отлично. Должно быть, это шифр, означающий «возьми себя в руки, ты жалкая неудачница». Уверена, они с Эммой смеются над тем, каким же истеричным ребёнком я являюсь. Скорее всего, она в курсе его плана мести.
— Сидни, карма — карма, Сидни. О боже, это вероятно их главный план. Свести с ума Сидни, а затем стащить ребёнка после того, как её мать насильно загребут в больницу.
— Должна тебе сказать, — я поднимаю бокал вверх, — я уже на полпути к психушке. Здесь сейчас даже собак нет, так что должна признать официально… я разговариваю сама с собой, — покачав головой, я залпом допиваю вино.
— Ты сумасшедшая стерва, Сидни.
И после этого диалога мои глаза закрываются.
— Сидни… Сидни!
— Что? — вздрагиваю я и просыпаюсь.
— Они вернулись, — Дэйн кивает в сторону окна.
Я подскакиваю и прижимаю руки к голове.
— Охх!
— Слишком рано для вина? — ухмыляется Дэйн, придерживая для меня дверь.
— Заткнись, — закатываю я глаза, но не могу скрыть своей смущённой улыбки, когда прохожу мимо него.
Лотнер уже несёт Оушен к дому. Она спит в его руках.
— Она вообще когда-нибудь не засыпает в машине? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— Редко.
— Давай я возьму её, — предлагаю я и протягиваю руки.
— Нет, я донесу, — и он заходит в дом, а потом поднимается по лестнице.
Дэйн остаётся на улице разговаривать с Эммой.
Облокотившись о стену, я стою в коридоре на втором этаже и жду, пока он уложит её в кровать. Лотнер выскальзывает из комнаты, оставив дверь немного открытой.
— Она отлично себя вела. Отец Эммы просто влюбился в неё.
Я пожимаю плечами.
— Конечно, влюбился, она замечательная.
— Она — это ты, — шепчет он.
— Прекрати.
Он смотрит на меня и склоняет голову набок.
— Прекратить что?
— Всё, — я протискиваюсь мимо него и бегу вниз по лестнице.
Схватив бокал вина, стоящий на столе возле дивана, я отношу его на кухню.
