Ознакомительная версия.
— Ну что, приятель, — сказал ему я, — у меня для тебя хорошие новости. У тебя будет не только теплый дом, но и старшая сестра.
Когда я пришел домой, Фиона готовила ужин.
— Наконец-то! — сказала она. — Где ты был?
— Пошел прогуляться.
— И оставил дома телефон? Кстати, тебе звонили.
Я осторожно достал котенка из перчатки.
— Кто?
— Эта твоя Изольда.
— Изольда? — Я посмотрел на нее. — Что она сказала?
— Поинтересовалась, как ты доехал. Я сказала, что хорошо. И еще сказала, что я… вроде как друг. Но ее это, похоже, не заинтересовало. — Она обратила внимание на котенка. — Какая прелесть! Где ты его нашел?
— В кустах возле реки.
Фиона взяла котенка и оглядела его.
— Вроде здоров, — сказала она. — Только весь грязный, дрожит и, конечно же, голоден. Сейчас я подогрею ему молока.
Я посадил котенка на ковер рядом с Афиной. Она осторожно обнюхала его, поняла, что опасности он не таит, и потерлась носом о его нос. Сначала котенок испуганно отпрянул, но потом расслабился и позволил Афине подобраться чуть ближе. Вскоре она уже чистила его шерстку языком.
Фиона остановилась в дверях кухни с миской молока в руках.
— А у нее проснулся материнский инстинкт, — заметила она.
— По крайней мере, теперь она не будет скучать в те моменты, когда меня нет дома.
— Эй, малыш, пора ужинать. — Фиона присела рядом с котенком и поставила миску рядом с ним. — Какой он чудесный! Ты уже придумал ему имя?
— Пока что нет, но это дело времени.
Она поднялась, отряхивая брюки.
— Давай придумаем ему имя, — предложила она.
— Давай. Но только за ужином. Потому что я умираю от голода.
Глава двадцать шестая
Изольда
2010 год
Треверберг
Обычно я ездила в Германию исключительно на поездах, но на этот раз мне захотелось воспользоваться своей машиной. В поезде ко мне, как назло, подсаживались самые болтливые попутчики, а в машине я была одна, и у меня появлялась возможность остаться наедине со своими мыслями. Сейчас это мне было необходимо как воздух.
Почти все выходные я гуляла по старой части города, отключив телефон. На душе у меня было тоскливо и гадко. Я гнала носком сапога небольшой мячик, найденный в канаве, и думала о том, что кто-то повел себя не так, как следовало — либо я, либо Вивиан. Зачем я это сказала? Мне хотелось проверить, как он отреагирует? Я была почти уверена в том, что он возразит… но в глубине души знала, что этого не случится. И какой черт потянул меня за язык? Да еще и Уильям с Саймоном. Я пнула мячик чуть сильнее, и он улетел далеко вперед — под ноги веселому косматому сенбернару, который с довольным видом подобрал его. Зря я взяла у Лорены этот амулет. Что-то подсказывало мне, что без него моя жизнь была бы легче.
Амулет лежал в кармане плаща. Я сжала его в руке и в очередной раз отметила, каким он стал холодным. Я могла держать его несколько минут, но холод из него не уходил. Напротив, мне казалось, что он пробирает меня до костей, разливается по руке и пытается добраться до сердца. Поэтому я каждый раз брезгливо откладывала его и продолжала убеждать себя в том, что не верю в мистическую чушь. И что означает эта ее фраза — «правильно воспользоваться»? Такое впечатление, будто человек может приказать своему телу не хотеть другого человека… и приказать своему сердцу перестать чувствовать.
Я остановилась. Чувствовала ли я к нему что-то? Чувствовал ли он ко мне что-то? Или мы просто успели привязаться друг к другу за это время, и в нас говорила привычка? Но я знала, как говорит привычка, и это не было похоже на ее голос. А также это не было похоже на любовь или на какое-то другое чувство, к нему близкое. Это была тоска по чему-то, что закончится, потому что изначально обречено быть невечным. Мне хотелось думать о том, что я сделала правильно, что более жестоко было бы давать надежду. Но что-то внутри говорило мне, что я была неправа. И я могла поклясться, что Вивиан, находясь за много миль от меня, чувствует то же самое.
Еще никогда за время нашего с ним знакомства мне не хотелось так сильно заглянуть ему в глаза, просто взять за руку и погладить пальцы. Выслушать очередную историю, в ответ рассказать свою, а потом повторить это бесчисленное количество раз — проговорить всю ночь, сидя на кухне и наполняя пепельницу окурками сигарет. Мне мучительно хотелось забыться. Совсем как тогда, когда он впервые приехал ко мне. Пусть даже мы после этого поссоримся, он поднимется и уйдет… я бы отдала все на свете для того, чтобы это произошло.
На первый звонок никто не ответил, и я решила позвонить еще раз.
— Слушаю? — ответил мне незнакомый женский голос на другом конце провода.
В первую секунду я растерялась.
— Добрый вечер, — поздоровалась я. — Я могу поговорить с доктором Мори?
— Доктор Мори вышел. Он оставил дома телефон. Меня зовут Фиона, я его подруга. — Женщина помолчала. — В смысле… просто подруга, не более того.
— Понимаю. Я хотела спросить… — Я замялась. — Он был у меня в гостях, я хотела поинтересоваться, как он доехал, все ли хорошо…
— Да, — ответила Фиона, — все в порядке. Передать ему что-нибудь?
— Просто скажите ему, что звонила Изольда. Извините, что побеспокоила. Спокойной вам ночи.
Я спрятала сотовый телефон в сумочку и посмотрела на то, как светловолосый молодой человек, хозяин сенбернара, подбрасывает найденный его собакой мячик. Сенбернар внимательно наблюдал за своей находкой и звонко лаял каждый раз, когда она взлетала в воздух. Молодой человек звонко смеялся и говорил, обращаясь к собаке:
— Эй, Гиль! Попробуй, поймай!
В какой-то момент молодой человек перевел взгляд на меня.
— Это ваше, мэм? — спросил он смущенно, протягивая мне мяч.
Я покачала головой и улыбнулась.
— Теперь ваше.
Сенбернар подошел ко мне, и я потрепала его мохнатую шею. Он пару раз лизнул мою ладонь и снова перевел взгляд на мяч.
— Гиль, — заговорил молодой человек, — грустная незнакомка подарила нам мяч. Попробуй поймать, не ленись!
Германия, Берлин
Внешний вид профессора Гольдштейна, маминого личного врача, наводил на меня скуку. Он относился к тому типу людей, мимо которых вы проходите на улице и даже не осознаете, что рядом с вами находился человек — думаете, что это было дерево или фонарный столб. Профессор Гольдштейн был невысок ростом, слегка полноват, много курил и, судя по всему, за собой не следил, а поэтому умудрялся в свои неполные сорок выглядеть на все пятьдесят. Я сидела напротив него в кабинете, а он внимательно изучал меня своими крохотными черными глазами и затягивался очередной сигаретой. Выпуская дым, он морщил нос, и в такие моменты становился похож на крота. Профессор Гольдштейн думал, что это сексуально.
Ознакомительная версия.
