– Можно я обниму тебя, Джек?
Сын уставился на мать круглыми от удивления глазами. Потом хрипло сказал:
– Должно быть, у меня началось расстройство психики. Мне послышалось, ты сказала, что хочешь меня обнять.
Маргарет убрала руку с его плеча и нахмурилась. О, конечно, даже умирая от собственной боли, он не забывает уколоть ее, сделать больно и ей тоже. Она встала. Джек тоже поднялся – медленно, неловко – должно быть, опять болит нога – и взглянул на мать сверху вниз с выражением раскаяния на лице:
– Прости меня. Это были злые и глупые слова. Просто я растерялся. Твое желание удивило меня.
– Сама себе удивляюсь, – пробормотала Маргарет.
– Ты никогда не стремилась к подобного рода нежностям.
– Наверное, ты прав.
– Раз уж мы так необычно сегодня общаемся… я хочу спросить: понимаешь ли ты, как ранила меня, когда я был ребенком? Вы с отцом фактически бросили меня. Отец вечно был занят, и у него никогда не было времени не то что поиграть, но даже просто поговорить со мной. А ты так горевала по близнецам, что и смотреть на меня не желала.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – отозвалась Маргарет, почувствовав болезненный укол в сердце. Неужели все так и было?
– Может, и преувеличиваю. Но мне тогда так казалось. Я чувствовал именно это – что родители бросили меня.
Мать отвернулась, невидящим взглядом уставившись в окно. Потом прошептала:
– Прости меня, Джек.
Некоторое время они молчали. Потом Джек перевел дыхание и сказал:
– Спасибо, мама. Ты еще не передумала обнять меня?
Маргарет растерянно молчала. Она вдруг сообразила, насколько сын выше и больше ее самой. Как же она сможет его обнять?
– Тогда я сам, если позволишь. – Он чуть наклонился и обнял ее, на секунду прижав к себе. Это было странное ощущение, и Маргарет даже затруднилась бы сказать, что чувствует. Прежде всего, она, конечно, испытала неловкость. Но где-то внутри словно что-то таяло и… Еще немного, и она заплачет. Это уж слишком. Маргарет осторожно похлопала Джека по спине, потом отстранилась.
– Это было так мило, – сказала она. – Тебе лучше?
– Наверное. – Джек усмехнулся. – Спасибо, ма.
– И что ты думаешь делать теперь? Мне кажется, нужно постараться оправдать возложенные на тебя ожидания и надежды и попытаться взять реванш. Что у тебя сегодня по расписанию?
Толливер пожал плечами и сунул руки в карманы.
– Сегодня в семь вечера в зале отеля «Марриотт» будет предвыборное собрание. Так называемый канун. Я должен произнести речь, напутствовать своих соратников и дать несколько интервью для одиннадцатичасовых новостей. Кара не даст мне расслабиться до последнего момента.
– И это правильно! Кара настоящий профессионал, и тебе повезло, что именно она возглавляет твою избирательную кампанию. Если хочешь, я могу прийти в «Марриотт» поддержать тебя.
Джек кивнул и с признательностью сказал:
– Это было бы здорово.
Маргарет пошла к выходу. По дороге взгляд ее опять скользнул по окружающей обстановке – как мало изменилась комната с тех пор, когда тут работал Гордон. Обернувшись, чтобы пожелать сыну доброй ночи, она замерла – ей показалось, что за огромным письменным столом сидит не Джек, а Гордон – красивый, обаятельный и сильный мужчина, который никогда бы не добился своих целей и не достиг высот своей карьеры без ее помощи и любви. И только тут Маргарет вдруг поняла, что если Джек нашел так необходимую ему опору в Саманте Монро – странно, конечно, но чего только не бывает в жизни, – то без нее он не станет тем, кем должен стать: очередным блестящим политиком из рода Толливеров.
– Я хочу кое-что сказать тебе, – решилась она. – Я так горжусь тобой, сын. – Голос женщины предательски дрогнул. – Ты хороший человек. И что бы ни случилось завтра, я хочу, чтобы ты знал – я все равно буду тобой гордиться.
Она поторопилась уйти, чтобы он не увидел ее слез.
– Где ты? Скажи мне, где ты сейчас находишься? Вот прямо сию секунду!
– Э-это хто?
– Кристи? Я тебе звоню уже больше часа. Что с тобой такое?
– Я только что ра-азобралась со своими чертовыми зу-уба-ми. Это ты, Большой Б? Приезжай ко мне. Я бу-уду ждать. И наручники прихвати.
Брендон в недоумении отнял трубку от уха и уставился на аппарат. Ах, мать твою! Эта дура только что слезла со стоматологического кресла, и ей удалили четыре зуба! И судя по тому, что она несет, вкатали ударную дозу анестезии.
– Кристи! Кристи, ты меня слушаешь? Скажи мне, где ты!
– Ах ты како-ой! Но мне эт-то нравится. Я люблю, когда ты такой грубый и приказываешь мне.
– Где ты, черт бы тебя побрал?
– В машине.
– Ты что, за рулем?! Только не говори мне, что ты села за руль в таком состоянии.
– И не скажу.
– Останови машину и скажи мне, где ты находишься. Я приеду за тобой.
– О-о, да-а! И мы будем трахаться прямо в машине! Здорово!
– Черт… Скажи мне адрес, Кристи.
Но вместо ответа он услышал хихиканье, а потом визг тормозов и нечленораздельные проклятия.
– Кристи, слушай меня внимательно. Сосредоточься на том, что я тебе говорю. Я нашел Митчела Бергена. И забрал у него пленку. На этой пленке записано все, что нам нужно, от первого до последнего слова. Саманта Монро сама признается в том, что Джек Толливер нанял ее, чтобы она сыграла роль его невесты до выборов. Ты все угадала правильно, понимаешь? Все так и было! Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Вот че-ерт. Я поехала на тиви… телестудию.
– Нет! Останови машину и жди меня! И быстро отвечай, идиотка чертова, где ты находишься?
– Я проехала Десятую улицу и собираюсь повернуть на Колледж-авеню. Вот ща-ас поверну налево.
– Стой! Колледж находится направо от Десятой!
– Да ты что-о?
– Останови машину, слышишь? Выйди из нее, встань на тротуар и жди меня. Я сейчас приеду.
– Привези на-аручники…
Брендон вдавил педаль газа, но город есть город, и он продвигался вперед не так быстро, как ему хотелось бы. Подъезжая к пересечению Пенсильвания-стрит и Огайо, он увидел очень странное зрелище: маленький красный «ниссан» двигался на север по улице с односторонним движением, которая вела строго на юг.
Машину он узнал сразу – Кристи очень гордилась своим автомобилем. Пока Милевски хлопал глазами и ловил ртом воздух, «ниссан» вылетел на тротуар как раз перед зданием издательства «Индианаполис стар». Прохожие с воплями бросились в разные стороны, но Кристи, похоже, все было нипочем. Машина продолжала двигаться. «Ниссан» снес пару киосков и автоматов для оплаты стоянки, а потом ткнулся передним бампером в кирпичную стену здания и, наконец, замер.
Брендон круто развернулся в совершенно не предназначенном для этого месте. Подъехал поближе и увидел, что движение на улице было парализовано: водители, высунувшись из машин, глазели на место происшествия. Милевски бросил автомобиль посреди дороги, чтобы иметь возможность сбежать как можно быстрее. Он пробирался к тротуару, лавируя между людьми и машинами, и тут дверца красного «ниссана» распахнулась и появилась Кристи. Она была совершенно целой, но ее шатало, рот был перемазан слюной и кровью, и она заливалась истеричным смехом, тыча пальцем в раскиданные повсюду газеты. Брендон схватил женщину за руку и потянул за собой, прочь от быстро собиравшейся толпы. Тут, к его ужасу, распахнулись двери издательства и на улицу выскочили два парня с фотоаппаратурой.
