Нив кивнула.
– Он растер его в кулаке и снова пришел вечером.
И вынула из кармана миниатюру, болтавшуюся на цепочке. Видя, что Нив не обезумела от горя, старуха неправильно поняла причину.
– Вот гробовщик-то порадуется, – фыркнула она. Большие, печальные глаза сузились от обиды, что ее совет оставили без внимания. – Не говори, что я тебя не предупреждала.
Нив не пыталась объяснить. Что она могла сказать? То, что она призвала защитника и ее услышали? Когда она осмеливалась думать об этом, то понимала, как нелепо это звучит, и снова начинала сомневаться. Приходилось засовывать руку в карман и сжимать жука в ладони.
Она была так занята своими мыслями, что вечером по дороге домой прошла мимо преподобного Спира на главной улице и неосознанно сделала то самое, о чем он просил ее прежде. Ну или хотя бы половину.
Она улыбнулась.
О, улыбка предназначалась не для него. Она уже была на ее лице, когда Нив случайно повернула в его сторону, – небольшая, лукавая и мечтательная но определенно улыбка. Ей стоило труда удержать ее, и она не покраснела, как просил Спир, но улыбки оказалось достаточно. Он стоял с другими мужчинами – плотоядные, знающие взгляды – и не остановил ее, только кивнул по-джентльменски. Но глаза его горели при взгляде на нее, разжигаемые отнюдь не гневом. А чем-то, что хуже гнева.
Неважно. Это было лучшим способом не вызвать у него раздражение.
«Я не для тебя», – подумала Нив. У нее было двадцать три дня до наступления Сочельника. Не сразу, но она вдруг с удивлением поняла: жук в кармане наверняка стоит целое состояние, и таких украшений на этом острове никто до сих пор и не видел. А это значит, что она свободна – и от Спира, и от Чаши Тумана. Даже если это не означает ничего большего, она все равно может сесть на корабль, когда только пожелает, и отплыть на нем к любой жизни, какую пожелает. Конечно, это было одной из причин для улыбки, но далеко не главной.
Ведь кто-то дал ей это. Кто-то был там. Она чувствовала его. «Я освобожу и подниму тебя». Это были его слова из ее сна. Он уже освободил ее.
Что же теперь?
Что же теперь?
Рассвет за рассветом Мечтатель воссоздавал для нее мир в миниатюре. На третье утро он подарил ей бутылку с пением всех птиц на свете. Каждый раз, когда ее открывали, из нее вылетала новая песня, а любимые можно было вызывать по желанию.
Потом пауки плели для нее чудеса: паутинные перчатки, защищающие от холода, и такие кружева, которые не могут быть созданы человеческими руками.
На пятое утро появились цветы. Нив открыла дверь и увидела, что ее грязный двор расцвел: вокруг был сад с цветами со всех концов света, а ведь это совершенно невозможно зимой. Здесь были и ее любимые цветы, которые ей снились в разные годы, такие удивительные и невероятные, что на фоне суровой островной растительности они выглядели, как драконы среди ослов.
Мечтатель с восторгом наблюдал, как она бродит среди стеблей, сияя от счастья, как погружается по пояс в разноцветное море и лепестки наполовину скрывают ее привычный тусклый наряд.
Нарезав ведро цветов, Нив унесла их домой, чтобы украсить свою бедную комнату. На следующий день Мечтатель подарил ей гобелен: яркие краски менялись изо дня в день, показывая ей разные уголки мира.
На седьмой день – ему было стыдно до корней зубов, что он сразу не додумался, – он дал ей пищу, чтобы насытиться.
Она была голодна. Эта светлая и чудесная девочка. Мечтатель не мог найти слов, чтобы описать свой ужас.
Он сделал для нее корзину, которая наполнялась, если ее крышка оставалась незапертой, и каждый раз предлагала что-то новое. Как и в случае с птичьем пением, любимую еду всегда можно было вызвать по желанию, и несколько дней спустя у Нив появились любимые блюда – роскошь, которую она уже почти забыла.
С каждым прошедшим днем Мечтатель понимал, что ему все труднее держать дистанцию между ними, но он держал ее и смотрел, как чудеса по-новому освещают лицо девушки.
Когда он впервые увидел Нив, ее глаза сверкали, но от непролитых слез.
А теперь – от счастья.
Она говорила с Мечтателем – на крыльце или по дороге в город и из города. Будто знала, что он слышит ее. Поначалу было лишь тихое «спасибо», а затем слова стали связываться вместе, ее застенчивость постепенно исчезала. И вот через несколько дней для нее стало вполне естественно разговаривать с воздухом, с ветром, что сопровождал ее и был теплее, чем соленый островной бриз.
Сердце Мечтателя открыло новый ритм, а он сам открыл этот ритуал ухаживания. Что же он знал о людях? У него было время, чтобы их изучить: двадцать четыре дня, пока цикл не придет к концу. И что тогда? Он решил. Он встанет перед Нив и протянет ей руку, прямо перед ее народом, чтобы все могли видеть.
А еще был мужчина, что вышагивал высокомерно и гордо. Он явно не предполагал, что у Нив найдется еще один поклонник – не говоря уж о том, что тот окажется богом.
Мечтатель смотрел, как он приходил каждую ночь и оставлял свои сухие и полезные подарки на крыльце. Деревянная ложка, ершик для посуды, прочный фартук серого цвета. Он наблюдал, как тот каждый раз стоит во дворе, глядя на дверь, словно мог видеть сквозь нее.
Он рассматривал. Рассматривал.
Рассматривал чересчур долго, а потом наконец уходил. На восемнадцатую ночь шел сильный дождь, и Мечтатель видел, как мужчина стоит под этим ливнем. Челюсти его сжались, вода струилась по лицу. Он боролся с собой… и проиграл.
Медленно повернул голову сначала в одну, а затем в другую сторону. Убедился, что он один, а затем взошел на крыльцо.
Но он был не один.
Он не добрался до двери.
Мечтатель не убил его, хотя это было бы так просто.
Хрупкая плоть, хрупкий дух. «Где сейчас твой бог? Придет ли он, чтобы защитить тебя, или это не в его характере? Неужели он появляется только тогда, когда наступает время наказания или когда вы зовете его?»
Мечтатель удовлетворился тем, что закружил преподобного и пригнал домой, поселив у него в кишечнике страх, словно язву. С этого дня всякий раз, когда он попытается овладеть женщиной, будь то угрозой, или силой, или даже просто взглядом, страх вспыхнет и настигнет его – так дико и неожиданно, что он рухнет на колени и в ужасе закроется руками, ища утешения у своего далекого карающего бога.
Видимо, теперь его жизнь сильно изменится, равно как и жизнь его прихожан.
А потом настал черед Мечтателя смотреть на дверь Нив, пока дождь струился по лицу, и ощущать исходящие от нее лучи, будто девушка была солнцем, а он цветком. Он испытывал искушение, но не позволял себе поддаться ему. Повернувшись спиной к дому, он оставался там всю ночь, стоя на страже, пока шел дождь. Тот был его собственным творением, и все же Мечтатель никогда не ощущал его прежде таким образом.
