– Раннальдини здесь нет, – в ужасе произнесла секретарша, – он только что проснулся.
– С кем же он проснулся? – издала вопль Гермиона. – Не лги мне.
Влетев в спальню, она натолкнулась на Раннальдини, выходящего из ванны и завернутого в красное полотенце.
– Ах ты, негодный лжец! – вскрикнула Гермиона.
Испугавшись удара в пах, Раннальдини прикрыл руками свое хозяйство, оставив лицо открытым. В следующий момент был поражен его глаз. Он хотел было скользнуть ей за спину, но не успел, поскольку за влетевшим в дверь с открытым ртом виолончелистом следовала Сесилия.
По-итальянски темпераментная, со сверкающими глазами, оливковым лицом, светлыми крашеными волосами и мускулистым телом, Сесилия была в безукоризненном черном костюме с длинным пиджаком без воротника и плиссированной мини. Вид у нее был такой, будто она только что вырвалась из кошачьей свалки с торчащими когтями. Гремя браслетами, Сесилия схватила бюст Доницетти и швырнула им в Раннальдини. Тот увернулся, и скульптура попала в бывшее свидетелем любовных утех зеркало.
– Scelleraio, Scelleraio, – завопила Сесилия, принимаясь метать алебастровые яйца из корзинки.
– Злое чудовище, неисправимый грешник, – закричала Гермиона.
– Ублюдок, – запускала Сесилия в Раннальдини очередным яйцом.
– Она права, ты – ублюдок, – взвыла Гермиона, пнула Раннальдини в голень и вылетела из квартиры.
– Не трогайте Страдивари, – в ужасе вскричал виолончелист, когда Раннальдини вбежал в гостиную и схватил инструмент, чтобы им прикрыться.
Сесилия не играла в школе в крикет, но в конце концов угодила в угол другого глаза Раннальдини голубым алебастровым яйцом. Вылетая из квартиры, она пнула блондинку в белом тафтяном платье, вышедшую из квартиры редактора «Скорпиона» узнать, что означает весь переполох. В этот момент из ванной, трясясь от хохота, появилась Флора, наблюдавшая за побоищем через двустороннее зеркало.
– Ох, дорогой, – она потрогала оба синяка. – Теперь у нас в Парадайзе две Панды!
Раннальдини доводилось дирижировать с перитонитом, с укусом змеи, даже с перебинтованным правым запястьем, но выставлять себя на смех было незачем. Позвонив Бобу, он сообщил, что болен пневмонией. А потом, надев темные очки и мягкую шляпу, улетел в свой альпийский приют.
В это время в Ричмонде, в гостиной Хлои, Борис Левицки готовил двухчасовую лекцию о Малере, с которой ему предстояло завтра выступить в Котчестерском университете, и пытался не думать о Раннальдини, вернувшем ему симфонию.
Хлоя уехала на запись «Альт-рапсодии», которая никак им не удавалась. После обеда с директором и дирижером она вернется домой не скоро.
Помня о пристрастии Бориса к красному мясу, красному вину и краснолицым дамам, Хлоя оставила ему греющуюся сейчас на солнце бутылку «Педротти», которую он поклялся не трогать, не одолев лекции. В морозильнике лежал большой стейк с рекомендацией о приготовлении и картофель, который надо было посыпать луком и поставить в печь на час.
Однако сама Хлоя, с тех пор как сошлась с Борисом, уже не была такой румяной. Поскольку он был совершенно непрактичен, ей приходилось постоянно за ним присматривать. Не имея возможности продать ни одного своего сочинения, а теперь еще и бросив работу в «Багли-холле», Борис нуждался в ее финансовой поддержке. Наконец, на прошлой неделе, с ужасом думая о помощи Рэчел, она отправила ей вспомоществование. Это было величайшим унижением для Бориса, поэтому пришлось отправить Раннальдини свою новую симфонию. Застонав, он заставил себя вернуться к лекции.
«Господи, я мог бы вытерпеть все что угодно, – писал в отчаянии Малер своей поклоннице, заплатив Берлинской филармонии за представление его второй симфонии, – если бы будущее моих сочинений было безмятежным. Ведь мне теперь тридцать пять лет, я не знаменит, не исполняюсь. Но работаю и не позволю себя растоптать. У меня есть терпение. Я жду».
У Бориса терпения не было – жить с ним, сказала Хлоя, все равно что с симпатичным медведем, – не было и наличных, чтобы заплатить лондонскому «Мет» за исполнение своей симфонии, которую этот Раннальдини, должно быть, разорвал. За окном деревья в парке отбрасывали длинные вечерние тени. В толпе чумазых счастливых ребятишек проследовала молодая мамаша с корзинкой для пикника. Борис опять застонал. Он никогда не думал, что будет чувствовать себя таким виноватым перед Рэчел и детьми.
Боб Гарфилд после истерики Гермионы стоял перед проблемой замены Раннальдини, умиротворения разгневанной «Би-би-си» и многочисленной аудитории. От всего этого у него начались колики. Освальдо был в Москве. Швейцарец Гейнц летел на самолете в Рим. Были и другие дирижеры, к которым можно было обратиться, но Боб всегда питал слабость к Рэчел и ее мужу.
Вздохнув поглубже, Боб набрал номер телефона Хлои.
– Шлюхи Раннальдини наконец его доконали, – рассказывал он Борису. – Ты не хочешь сегодня вечером исполнить «Реквием» Верди? Хотя, боюсь, на репетицию уже нет времени.
Последовала долгая пауза.
– Да, я приду. Спасибо, Боб, – отозвался Борис. – Но у меня нет ни партитуры, ни машины, ни фрака. Он в чистке. На него вытошнило кота Хлои.
– Я пришлю за тобой машину с партитурой, – сказал Боб, который, зная привычку Бориса садиться за руль нетрезвым, не хотел рисковать, – ну а потом отыщем фрак. Какой у тебя размер рубашки?
– Сейчас посмотрю.
Борис потащил ворот вперед.
– Шестнадцатый. Я благодарен тебе, Боб, до глубины души.
Джек – деньги (амер. сленг)
Чета Буш
Стоун – 6, 35 кг
Любовь побеждает все (Вергилий)
Подающий в крикет
По-английски «молодец» и «кирпич» – одно и то же слово
Острая инфекционная болезнь
«Фиделио» – опера Л. ван Бетховена. Имя Фиделио означает «верный»
Сосудорасширяющее
