Он отстранялся от обязанностей священника. Он лишался права вести богослужения, выслушивать исповеди, не мог больше давать Святое причастие, освящать брачные союзы или отпевать усопших. Тем не менее в глазах Церкви до конца дней своих он останется католическим священником.
— Ты ведь не откажешься спасти мою жизнь? — спросил он, зарывшись лицом в ее волосы. Эти слова означали: «Я хочу тебя».
На первых порах Кейт и Майкл прибегали к помощи этого намека, желая передать друг другу то, чего не умели выразить иначе. Единственный опыт романтических отношений у Майкла сводился к короткому, десятилетней давности, роману с Франческой. Ему приходилось учиться поддерживать отношения с женщиной, протягивая нить любовного диалога сквозь упущенные дни и месяцы. Одиночество волею жизненных обстоятельств стало его второй натурой, он не мыслил себя вне выверенного до мелочей, сложившегося уклада жизни.
Ему будет очень непросто делить кров с другим человеком. Даже если этим человеком будет Кейт.
Из тюрьмы Кейт вынесла необыкновенное умение оставаться спокойной посреди всеобщего шума и гама. Она была способна мысленно отгородиться от радио и болтовни окружающих и продолжать как ни в чем не бывало заниматься своим делом. Ее не смущал ни собственный беспорядок, ни чужой. Но, зная о фанатической любви Майкла к идеальной чистоте, она старалась угодить ему. Единственное, о чем она постоянно забывала, освободившись от ограничений и запретов, — это закрыть двери или закупорить бутылку.
По вполне объяснимой причине — Кейт потеряла четырнадцать лет — ей не терпелось наверстать упущенное, узнать и испробовать все сразу, безотлагательно. Она страшно спешила, подгоняемая любопытством и нетерпением продвинуться в познании нового для нее мира.
Однажды утром, когда Майкл с удивлением обнаружил, что она принесла из прачечной белье и свалила все в одну кучу в маленькой кухоньке, сияющей безупречной чистотой, он понял, насколько далеко они зашли в своих отношениях. Вынув из корзины кружевные трусики и повертев их в руках, он с нежностью и теплотой подумал о Кейт.
У Кейт не было никакого опыта в любовных делах, но так было даже проще. Несмотря на прошлое, несмотря на немилосердные удары судьбы, язык любви она постигала быстрее, чем Майкл. В глубине ее памяти сохранились стертые обрывки воспоминаний о былой дружбе, любви, бескорыстной и жертвенной. Они были прочно заложены в инстинктах, и каким-то образом Майклу удалось достучаться до них.
Кейт пребывала в состоянии такой радости, о какой и мечтать не могла. Ее страсть была сильной и неутолимой, а желание ненасытным, независимо от того, насколько часто они занимались любовью. От одного вида любимого мужчины она ощущала, как сладко ноет от вожделения тело. Только волнующее соприкосновение, только ощущение мужской силы внутри нее, только вкус его губ и нежность его ласк могли погасить ее пламя.
Но лишь на короткое время, на несколько часов, возможно, на день, до тех пор, пока ощущение от последней близости не начинало блекнуть. Пока она помнила напряженное подрагивание бедер, обвившихся вокруг его спины, припухшие от ласк соски, пока ныло вспаханное мужской силой лоно — она чувствовала себя удовлетворенной, насыщенной.
И снова ожидание близости, непреодолимое желание снять трубку и услышать его голос, договориться о свидании, увидеть его идущим навстречу. Она не строила планов совместной жизни. При содействии одного из друзей, бывшего священника, ныне работающего на Би-би-си, Майкл помог ей устроиться сотрудником отдела новостей на неполный рабочий день. Она переехала в Лондон и поселилась поблизости. На данный момент этого было вполне достаточно, она опасалась, что совместное проживание лишит ощущения остроты и сделает их пресными.
Они могли часами лежать и смотреть друг на друга, любуясь изгибом бровей и линией плеч. Для них, разгорающихся от жара плоти, растворяющихся в объятиях друг друга, в переплетении ног и рук, время переставало существовать.
Сны Кейт приобрели невероятную точность и четкость. Она видела себя в незнакомом месте — влажный воздух, пот струйкой стекает между грудей, течет со лба, застилает глаза. Кругом поют птицы, стаи птиц, изумрудная зелень, накрытая куполом неприветливого металлического неба. Листва гигантских растений того же ярко-зеленого цвета, влажная и прохладная на ощупь.
Она видела луну. Ее круглый золотой лик светился холодом. Неумолимое божество из давно забытого прошлого, настойчиво ожидающее, когда же она вспомнит его имя. Она понимала, что ей снятся чужие сны. Она видит их глазами другого человека. Глазами Сары. Она была одновременно и собой, и Сарой, имя неведомого божества почти принадлежало ей, она была готова произнести его, она чувствовала его вкус…
Телефон звонил, не смолкая. Майкл поднял трубку, его голос еще не окреп со сна. Он встал с кровати и разговаривал уже стоя. Кейт смотрела на него и думала, насколько сильно она любит его обнаженное тело. Она потянулась и провела пальцем по его спине, ягодицам. Он, откинувшись назад, схватил ее руку и не выпускал, давая понять, что разговор серьезный.
— Хорошо, матушка. Да. Разумеется.
Он выслушал то, что ответили на другом конце провода.
— Я приеду первым утренним поездом. Кейт захвачу с собой.
Матушка Эммануэль взяла Кейт за обе руки и внимательно посмотрела ей в лицо. Майклу стало любопытно, что прочтет в нем эта умудренная жизненным опытом женщина, которой было так много известно о сестрах, в судьбе которых она приняла такое искреннее участие, прожив в молчаливом заточении более сорока лет.
— У меня такое чувство, что я хорошо знаю вас, Кейт. Иллюзия, конечно. Хотя, — она покачала головой, — как сказать. Те же глаза… Но в них иное выражение. Иная душа проглядывает. — Она вздохнула и выпустила ее руки. — Нам очень не хватает вашей сестры. С ее уходом в монастыре что-то безвозвратно изменилось. Мы живем здесь маленькой, но очень дружной семьей.
Матушка Эммануэль обернулась к Майклу и окинула его испытующим взглядом. Одно из первых писем, в котором он сообщал о своем решении оставить духовное поприще, было адресовано ей. Ее ответ был проникнут теплотой и сочувствием, хотя она не пыталась скрыть свое огорчение. Она понимала причины, побудившие его принять такое решение, но все же с его стороны это было отступничеством, которого она не ожидала. «Мы многое потеряем с Вашим уходом, — писала она ему, — вряд ли кому-нибудь удастся заменить Вас». Она жестом указала на стулья, сама уселась за письменный стол.
— Вот причина, по которой я пригласила вас приехать сюда, — продолжала она, — хотя спешу выразить надежду, что не потратила ваше время понапрасну. — Она дотронулась до маленького коричневого свертка на подставке для пресс-папье. — Этот дневник мы обнаружили в помещении прачечной. Этого никогда бы не произошло, не одолей сестру Питер очередной приступ артрита. Она не могла справиться с работой в одиночку, и нам пришлось нанять рабочего, чтобы разобрать стену. Он настоял на том, чтобы вся работа была выполнена самым тщательным образом, знаете ли, иногда встречаются такие добросовестные работники, заодно он разобрал часть стены, к которой мы даже не думали прикасаться. Дневник был спрятан за одним из отвалившихся кирпичей.
