светлую, в прямом и переносном смысле, юную жену…
Море не на шутку разыгралось. По правде говоря, стихия третий день штормит, но сегодня, по-видимому, самый пик. Лёлик разговаривает с мелким парнем, заглядывая малышу в лицо. Тимка же не отводит глаз от облизывающих песчаный берег волн, дёргает ногами и размахивает ручками при каждом шлепке огромного количества воды о большую, гудящую то ли от боли, то ли от наслаждения, землю.
— Вот так, вот так, вот так! — лепечет слабо Оля, прижимая крестника к себе. — Ты мой смелый мальчик? Ты не боишься? Это море. Наша добрая вода. Ты будешь, как твой папочка? Да? — жена потирается своим виском о покрытую светлым пухом детскую макушку. — Как вкусно ты пахнешь, барбосик.
— Барбосик? — я становлюсь плечом к плечу с женой.
— Так его Костя называет. Барбосёнок, барбос, барбосик. Это ласковое прозвище, Юрьев. Тебе, конечно, не понять.
Ну да, ну да! Куда такому жёсткому кретину? А вникнуть в эту азбуку, известно же, не каждому дано.
— Я этого не знал, — хочу другого с ней контакта, поэтому захожу жене за спину и пропускаю свои руки, замыкая их в тугой замок у неё на животе. — Поймал!
— Убери, — Лёля вздрагивает, а в попытках отступить назад, случайно ягодицами упирается мне в пах.
— У-у! — убого вякаю, ощущая слабый, но всё-таки болезненный пинок в постоянно заряженное на нечто большее мужское место. — Это неприятно, солнышко. Лучше уж по лицу. Повернись, пожалуйста.
— Юрьев, пошёл к чёрту! — повернув голову, обращается гордым профилем ко мне, при этом слишком высоко задрав свой аккуратный ровный нос. — Это совершенно неуместно.
— Не пугай сына, — хихикаю, аккуратно приложившись своей щекой к её снующему туда-сюда затылку. — Не крутись, — выскуливаю просьбу. — Я соскучился, жена.
— Отойди.
— Чего тебе ещё?
— Куда пропал писюша?
Я его до умопомрачения довёл! Нет, в таком я признаваться перед этой гадиной не буду. Сказать об этом, означает, сдать необдуманно солидные козыри ей в руки, в которых Лёлечка нуждается, но коими, так уж вышло, ни хрена не обладает.
— У них с Тереховой возникли неотложные дела. А ты чем занимаешься?
— А Ася? Не напирай, — опускает голову, сильно выгибая шею. — Юрьев, кому сказала?
— Молодым супругам понадобилось отлучиться. Чего ты? Стой спокойно и не возникай. Смотри на море, на закат, ласкайся с сыном. Кстати, Фрол тебя приревновал. Не нравится начфину, что Тимка льнёт к тебе, забивая на крёстного отца. Я сказал, что это природный шарм и женская рука. Я не соврал? Оль, хочу забрать слова обратно.
— Пора домой.
— Ты меня услышала?
— Это глупо. Ты изменил и сформулировал прекрасный довод для своевременного и скорого развода.
— Я обманул.
— А я поверила.
— Зачем ты…
— Отойди от меня! — Ольга двигает локтями, пихая крупными костями мои бока.
Вот же… Было всё нормально — она спокойно разговаривала с крестником, ворковала, что-то объясняла, рассказывала, как в этом мире всё устроено, к чему надо бы стремиться, где стоит отвернуть, чтобы не попасть впросак, где жизненно необходимо поднажать, задействовав имеющийся ресурс, к кому пристроиться, а от кого следует держаться, как можно дальше, а после того, как я к ним подошёл, Лёлик спешным образом засобиралась домой. Чудны твои дела, Господь! Чудны и невразумительны.
— Давай заведём ребёнка, — пристроив лоб на Олином затылке, шепчу ей в основание шеи. — Пора, жена. Давай попробуем чуточку иначе. Намеренно пойдем против системы и опровергнем все теории. Плевать на статистику, которой ты бравируешь, словно имеешь к тем цифрам отношение. Дети — не клей?
— Нет и да.
— Предлагаю проверить это мнение обычным опытным путём. Забеременеем, родим и склеимся.
— Ты эгоист, Юрьев!
Никогда этого не скрывал. Странно, что до жены только вот сейчас дошло.
— Никто ведь не будет в накладе.
— Торгуешься?
— Если по-другому не выходит, почему бы не приобщить к благому делу торг.
— То есть я тебе ребёнка, если что-то вдруг пойдёт не так?
— Нет. Ради мелкого мы будем стараться и не нарываться на межличностные неприятности, растрачиваясь по ни хрена не стоящим пустякам. Торг в этом состоит, Лёлик. Мы не будем растягивать кроху по сторонам, но начнём держаться вместе.
— Играть в семью?
— Как угодно.
— Врать?
— Только лишь во благо.
— Юрьев, ты заболел?
Скорее, наоборот. Ах, как важно и заумно я заговорил! Вещаю, как на профсоюзном митинге, а коленки-то, как у алкаша, дрожат. Чем чёрт не шутит! А вдруг жена на сговор с совестью нечаянно пойдет. Или просто залетит по небольшому недоразумению и моему хотению.
— Я хочу домой.
— Там и попробуем?
— Мы пробуем, Юрьев. Ты, видимо, забыл. Уже об этом говорили.
— По-настоящему, — мотаю головой, лицом закапываясь в тёплых и душистых волосах. — Чем пахнет твоя копна? Очень вкусный запах, Лёлик.
— Отпусти.
— Ты была у врача?
Я помню про двадцатидневную задержку и тошноту в машине по пути на дачу. Но, так уж вышло, не могу восстановить в мозгах тот эпизод, когда моя жена своим визитом в поликлинику закрыла запись, о которой заявляла, пока блевала в придорожные кусты и меня на чём неблагодарный свет стоит сумбурно костерила.
— Да.
— Что он сказал?
— Ничего хорошего.
— Ты больна?
— Да.
— Чёрт! — сжимая ткань платья, царапаю её живот ногтями. — В чём дело?
— Это несмертельно.
— Что нужно делать?
— Смириться и закончить с никому не нужной половой жизнью. Я хочу домой…
У мальчишки очень тёмные глаза. Чайный добрый взгляд. Тёмно-коричневая радужка и иссиня-чёрный, как будто угольный зрачок. Закрученная щеточка ресниц, обрисовывающая контур детских глаз. Тимоша смотрит на меня, пока я пялюсь на его направленный ко мне на встречу лоб.
— Не верю! — сжимаю в правом кулаке обручальное кольцо, которое она мне отдала, когда я неожиданно восстал перед её лицом. — Надень сейчас же. Какого хрена вытворяешь? Именно сегодня? Именно сейчас? Снимешь, когда гадкую бумажку подпишешь. Ты моя жена, Лёля, если об этом вдруг забыла.
— Через пару дней мы разведемся, Юрьев. Оно мне натирает, под ним мозоль и кожа пламенем горит…
— Потому что? — подаюсь немного на неё, при этом детские ступни странно упираются в мой живот. — Я слушаю! — шиплю, медленно настраивая свой взгляд, поднимаю голову и устремляю на неё глаза.
— Всё кончено.
— Кончено?
— Да.
— Сука! — сморгнув, отворачиваюсь, чтобы посмотреть куда угодно, только не в ненавидящие женские глаза.
— Вот так, вот так! — подначивает мальчугана, слабенько отталкивающего меня. — Ты мой защитник, детка. Бежишь, малыш?
— Развода не будет, Юрьева, — скриплю зубами.
— Об этом надо было раньше думать. Хочу напомнить, Юрьев, что мы давным-давно договорились, — мягко, но всё же лицемерно, начинает Оля, но внезапно замолкает, когда я
