что это сигнал для ухода.
— Поспи немного, хорошо? — я склоняюсь над ней и целую спутанные волосы над ее лбом.
— Спасибо, что пришла. — Она сжимает мою руку. — Я скучала по этому.
— Я тоже, но у нас впереди целая жизнь, чтобы наверстать упущенное.
Она зевает, и то, как при этом растягивается ее избитое лицо, заставляет меня съежиться.
— Так ты остаешься в Пейсоне?
Мои мысли возвращаются к Лукасу, ко всем планам, о которых мы говорили между занятиями любовью прошлой ночью, и да…
— Я остаюсь.
Она усмехается, и ее хватка на моей руке ослабевает, когда здоровый глаз закрывается.
— Хорошо.
И с этим мое будущее становится намного ярче.
Шайен
— Ты уверен, что эта та самая? — я моргаю из-за ослепляющего солнечного света, отражающегося от заснеженного дерева.
Бросаю взгляд на Лукаса, одна рука у него на бедре, в другой он держит ручную пилу. Он проводит зубами по нижней губе, обдумывая мой вопрос. Как бы сильно я ни любила его во всех его бейсболках, серая вязаная шапочка, которую он сейчас носит, моя любимая, потому что она не скрывает его глаз, которые так очаровательно щурятся, когда он концентрируется.
— Уверен. — Его ботинки хрустят на белом пушистом снегу, когда он обходит высокую голубую ель. — Эта та самая.
Это уже третье дерево за час, которое он назвал «тем самым» только для того, чтобы передумать и продолжить поиски. Если бы это был кто-то другой, то я бы сказала ему, чтобы он уже выбрал одну, но это первое настоящее Рождество Лукаса, и я хочу, чтобы у него была лучшая елка, которую могут предложить эти горы.
Он подходит ко мне вплотную, его большое тело излучает комфорт. Мало того, что он теплый, я также чувствую отчетливый аромат его кожи, и все это действует как мгновенный релаксант. Шуршащий звук его зимнего пальто привлекает мое внимание к его руке, когда она поднимается, и он потирает грубую щетину на подбородке. Нет, не его челюсть.
Его шрам.
Интересно, думает ли он о них, своих братьях и сестре, которые никогда не могли насладиться даже самым простым праздником.
Мое сердце сжимается.
— Это не должно быть трудно, Лукас. Здесь нет правильного ответа. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал легко и весело, но чувствую напряжение, исходящее от него, как туман.
Его взгляд отрывается от дерева, и выражение лица смягчается, когда он смотрит на меня сверху вниз с небольшой, почти смущенной улыбкой.
— У тебя синеют губы.
— Это всегда происходит, когда мне холодно.
Пространство между нами исчезает, он поворачивается и прижимается своей грудью к моей. Если есть что-то, что я узнала о нем за те несколько месяцев, что мы вместе, так это то, что я всегда для него на первом месте. Когда его большая рука ложится на мое бедро, я поднимаю подбородок, точно зная, чего он добивается.
Его мягкие губы касаются моих.
— Ммм… — еще одно движение его губ. — Холодные.
— Как твои остаются такими горячими?
Он целует сначала уголки моих губ, потом верхнюю губу, а затем нижнюю, делясь со мной теплом.
— Моя внутренняя температура, должно быть, выше твоей.
Проводя руками вверх по его груди, а затем по шее, я проклинаю свои перчатки и всю эту объемную ткань между нами. Наклоняю голову и прокладываю себе путь в его рот.
Звук ножовки, падающей на снег, сопровождается низким стоном, когда он углубляет поцелуй. Его руки обвивают мою талию, и он сдвигается так, чтобы наши тела были как можно ближе друг к другу. Я практически стою у него на ногах, пока он боготворит мой рот своим. Мои пальцы покалывает от потребности прикоснуться, почувствовать, как его сердце бьется рядом с моим, хотя бы для того, чтобы доказать, что он также взволнован нашей близостью. Как быстро его поцелуй может превратить меня из замерзшей в желающую раздеться догола в минусовую погоду.
Ледяной ветер со свистом проносится сквозь деревья, и я дрожу в его объятиях.
Он улыбается мне в губы.
— Мне нужно отвезти тебя домой, пока ты не замерзла окончательно.
Я провожу зубами по его челюсти и опускаюсь к месту чуть ниже уха.
— Мне уже не так холодно. — Я утыкаюсь носом в его шею, вдыхая пряный сосновый аромат.
Он усмехается, напоминая мне Гейджа, но по тому, как нежно он меня держит, могу сказать, что Лукас все еще со мной.
— Твой нос похож на кубик льда.
Вероятно, это правда. Не чувствую свой нос уже около тридцати минут.
Я прижимаюсь к его губам в еще одном поцелуе, прежде чем откидываюсь назад, чтобы встретиться взглядом с этими бушующими серыми глазами.
— Если подумать, то вернуться к тебе домой и снять всю эту одежду звучит неплохо.
— Ко мне домой, — шепчет он, как будто разговаривает сам с собой.
Я открываю рот, чтобы спросить его, что он имеет в виду, но Лукас проводит большим пальцем по моим губам, его перчатки без пальцев позволяют мне наслаждаться прикосновением мозолистых подушечек к моей коже.
Восхитительная дрожь скользит вверх по позвоночнику.
Голод в его взгляде сменяется беспокойством.
— Ты замерзла, Шай. Ты должна была что-то сказать. — Он поднимает пилу с земли. — Позволь мне отвезти тебя домой. Я могу вернуться пешком и добыть дерево позже…
— Эй, эй, эй. — Я хватаю его за руку, смеясь. — Ни за что. Мы пришли за елкой, и я скорее замерзну до смерти, чем вернусь домой с пустыми руками.
Он свирепо смотрит на меня, но ничего не говорит. Вместо этого его глаза устремляются в сторону, как будто он слышит, как кто-то говорит у него в голове.
Что, как я теперь знаю, что именно так и происходит.
Бабочки взрываются в моем животе при мысли о том, что я получу известие от Гейджа.
Проходит так много времени с тех пор, как проявлялась другая личность Лукаса, что я начинаю задаваться вопросом, не прогнали ли мы его полностью. Я не вижу Гейджа уже месяц, и поскольку люблю его так, как ну… люблю, то скучаю по нему.
— Лукас, что такое? — у меня нет ни малейшего шанса скрыть надежду в моем голосе.
Он качает головой и поворачивается обратно к дереву.
— Что он говорит?
Поговори со мной.
Неловко пожав плечами, он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах разгорается война. Лукасу нелегко делить меня со своим альтер эго. Даже сейчас, когда Лукас выздоравливает и больше контролирует личность Гейджа, он все еще нервничает,
