объяснить его очередное дежурство в наш приезд.
Провожаю жену в кабинет и сам пристраиваюсь на стул при входе.
Стандартная процедура опроса, взвешивания, измерения давления. Пока малышка рассказывает, думаю, чем таким прижать стерву, чтобы забыла даже как дышать в сторону моей семьи.
Кажется…
«Дейв, скинь номерок твоего опера знакомого а?»
«Лови во вложении. Проблемы?»
«Сенкс. Завтра расскажу».
«Звони, если понадобится помощь».
В этом весь друг. Кратко и по делу.
Прислушиваюсь к разговору.
— Всё хорошо?
— Да, Егор Александрович. Ваши жена и ребенок в полном порядке. Распишу рекомендации и отпущу вас.
— Отлично. Спасибо. — Киваю врачу. — Ксюш, в коридоре тебя жду.
Выхожу в холл и набираю знакомого Давида. Мы уже пересекались, поэтому особо расписывать ху из ху не надо. Обрисовываю ситуацию и то, чего хочу. Пару минут обговариваем действия, и я обещаю подъехать примерно через час с готовым заявлением.
То, что отца Светки нет в городе, только на руку. Жестить никто не будет, а вот поставить зарвавшуюся дуру на место надо.
Сурово? Может быть. Но ночь в отделении против того, что она натворила… Если только гипотетически представить возможные последствия… Мотаю головой, отгоняя поганые мысли. Бинковская сама заслужила. Пусть впредь думает, когда захочет что—то сделать.
— Мы всё, — смущенная Ксюня выходит из кабинета. — Долго, да?
— Нормально. А щеки чего красные?
— От стыда, Егор Александрович. — Тарас провожает нас по коридору. — Вместо ожидаемой прибавки в весе опять минус. Некритичный, но минус же. Следите, пожалуйста, за питанием. Или вынужден буду через неделю рекомендовать стационар и насильно «кормить» через капельницы. Мы же все этого не хотим?
Пока малышка шмыгает носом, врач подмигивает мне и наклоном головы прощается.
— Накосячила? — Смеюсь, сгребая руку жены. — Отрабатывать будешь. Белковая пища очень полезна. — Это шепчу в ушко, прижавшись вплотную.
— Егор!
— Здесь я. А теперь поехали в магаз и домой. Мне отскочить надо будет ненадолго. С одним хорошим человечком встретиться.
— А с кем?
— С приятелем Давида. — Вот. И не обманываю же. Просто не договариваю.
К чему расстраивать свою жену? Я её только радовать должен. И буду. До конца жизни буду. Оберегать. Радовать. Заботиться.
Природой изначально это задумано. И кто я такой, чтобы спорить?
Ксюша.
Смотрю на спящее лицо мужа и думаю о том, сколько же силы в этом мужчине. Во сне его постоянно хмурый лоб разглаживается, и он выглядит безмятежным. Спокойный и умиротворенным. Таким, каким я его впервые увидела.
Беззаботный парень, прожигающий жизнь. Улыбчивый, громкий, заводной.
Кто же знал тогда, что мимолетная встреча в итоге перерастет в общее будущее, а за красивой оберткой окажется ранимая душа.
Не могу удержаться и провожу пальчиком по ровным дугам бровей. Перехожу на нос, очерчиваю скулы. Обычно это ласки Егора, но сейчас мне захотелось взять инициативу в свои руки. Знаю, знаю, что он проснется от моих шевелений. Прижмет к себе, набросится и будет нервно дышать, потому я могу к нему прикасаться, а он ко мне — нет. Запрет врача он выполняет строжайшим образом, хотя я порой на стенку лезу. Гормоны и жажда принадлежать мужу — взрывная смесь.
Егор лениво потягивается, улыбаясь одними уголками губ. И в следующее мгновение я уже прижата спиной к матрасу. Как он умудряется в этой позе не давить на живот — загадка.
— Ммм, с ума схожу. Хочу с тобой, малышка. — Шепот пробирается внутрь и мурашки размером со слоников бегут по позвоночнику.
— Ты же знаешь, что нельзя.
Егорка разочарованно смотрит на увеличившуюся грудь. Его не размер удручает, а то, что табу. Приходится ему держать шаловливые ручонки подальше.
Ведёт носом по шее, а у меня внутри всё сжимается. Мягко отталкиваю мужа, потому что сама начинаю сходить с ума. Вечерами он глухо стонет от моих ласк, а потом подолгу стоит у открытого окна, чтобы прийти в себя. Я знаю, ему нужно больше. И ему тяжело. Но от терпеливо ждет. Рождение такого долгожданного малыша компенсирует все ограничения, и он это знает. Порой мне кажется, муж ждет рождения больше, чем я. По крайней мере, с животом разговаривает именно он.
Выскальзываю из любимых объятий как можно изящнее. Сама себе кажусь ланью, но со стороны наверняка больше похожа на бегемота. Или пингвина. Однако обожание в мужском взгляде меньше не становится и это дает мне надежду на то, что изменения в фигуре никак не скажутся на чувствах.
— Ладно, я в душ. Но вечером ты вся моя.
— Я и так вся твоя.
Улыбается. Обожаю эту хитрую мордашку с чуть прищуренными глазами.
— Будем осваивать новые техники массажа для беременных.
— О нет, Егорушка. Помню я твои сказки на ночь.
— Обещаю, что не перейду грани. Не могу не прикасаться к тебе.
— Болтун, — фыркаю.
— Согласен на любое звание. Только с приставкой «любимый». — Снова эта сводящая с ума улыбка. — Ксюнь, а сделай на завтра оладушки с бананом, а?
— Сладкоежка. — Он поднимает вверх указательный палец, и я исправляюсь: — Любимый сладкоежка.
***
Уже второй час я сижу перед экраном и выбираю наряд для праздника на открытие ресторана Давида. Егор с Дашунькой и Маруськой ездил покупать в магазин, а я себя не чувствую достаточно хорошо для таких походов. Впрочем, они и без меня прекрасно провели время. Муж, смеясь рассказывал, что они встретили Давида с его девушкой, и мелкие повторюшки начали опять его величать по имени. Правда, ровно до машины. Там он снова стал «папочкой» и «папулей». В моей жизни был неродной отец, но такой всепоглощающей любви, увы, не было. Егор, конечно, уникален: отдал своё сердце мартышкам безоговорочно.
— Давай такое закажем? — Дашка лезет на колени и тыкает пальчиком в экран.
— Черное? Мне кажется, мрачновато?
Дашунька со знанием дела морщит лоб.
— У Давида принцесса в голубом. Он ей обещал корону купить. Я тоже хочу корону, но папа говорит, волшебницы с крыльями, а не коронами.
— Да—да, а еще у Давида парный браслет на руке. Кажется, он очень серьезно встрял. А крылышки завтра привезут. Выберешь себе, какие понравятся.
Оборачиваюсь на родной голос. Вообще—то кое—кто должен быть на работе. А он про
