прислоняю тело и голову к стене и смотрю на нее сквозь тяжелые веки.
Она смотрит на меня проницательным взглядом, а затем ее губы искривляет улыбка.
― Ты пьян?
― Немного.
― Почему?
Я безразлично пожимаю плечами, проводя рукой по волосам.
― Алкоголь заставляет меня мечтать о том, чтобы ты меня простила. ― Я провожу рукой по лицу и по груди, подсознательно прикладывая ее к сердцу, как бы защищая его. ― Но потом я просыпаюсь, а тебя нет в моих объятиях, как я мечтал.
― Значит, пробуждение проходит жестоко?
― Да.
― Тогда почему ты это делаешь?
― Потому что за то время, что длится сон, я могу провести время с тобой. ― Я пересекаю короткую длину коридора, где она стоит спиной к противоположной стене, и мягко опускаю правую ладонь рядом с ее головой. Я наклоняюсь к ней, чтобы приблизить свое лицо к ее лицу, а мой рот нависает над ее ухом. ― Даже если это все в моей голове, даже если это всего лишь галлюцинация, на несколько мгновений это кажется реальным.
Дрожь пробегает по ее телу, когда мое дыхание ударяется о раковину ее уха. Я наклоняюсь ближе и, пользуясь тем, что был пьян, «случайно» касаюсь ее губ своими.
Искры проскакивают между нами при соприкосновении, безумная химия, как всегда, бурлит вокруг нас, опьяняя сильнее, чем алкоголь, текущий по моим венам.
― Не целуй меня, ― шепчет она, ее голос густ от вожделения.
Я сдерживаю болезненный стон. Никогда в жизни мне не хотелось целовать кого-то сильнее. Это пытка ― быть в миллиметрах от ее губ и не иметь возможности сократить расстояние, прижаться губами к ее мягким губам и завладеть ее ртом, как я делал это сотни раз.
― Это пытка ― не прикасаться к тебе. ― Я бормочу, мои слова путаются под действием алкоголя. ― Но боль ― это цена, которую мы платим за любовь. Триш научила меня этому.
― Научила? Когда?
― Когда она была здесь после того, как Беллами ранили. Она была права, что это цена, которую стоит заплатить, но это хуже, чем потерять тебя. Видеть тебя и любить тебя, но не иметь возможности сохранить тебя.
Она хватает руку, прижимающую ее к стене, и отталкивает меня. Когда она освобождается, я жду, что Тайер отпустит меня, но она этого не делает.
Я смотрю вниз, где ее ладонь обхватывает мое запястье, и вижу, что она неуверенно проводит пальцами по пушистой розовой резинке для волос. Я никогда ее не снимал.
― Может быть, тебе стоит ее вернуть, ― мягко говорит она, наклонив голову, чтобы посмотреть на нее.
Я вырываю свое запястье из ее рук.
― Тебе придется снять ее с моего холодного, мертвого тела.
Я отшатываюсь назад, и она поддерживает меня, чтобы я не упал. Мне не следовало так напиваться, но это был самый простой способ забыть о боли.
― Можешь сделать мне одолжение?
Она поднимает на меня бровь.
― Что?
Я подношу запястье с резинкой для волос к носу и вдыхаю.
― Она больше не пахнет тобой. Можешь нанести на нее свои духи?
Она смотрит на меня испытующим взглядом, скрестив руки, и я вижу, что она раздумывает, соглашаться или нет. Наконец, она поворачивается и идет обратно в квартиру, в свою комнату.
Она не велела мне ждать снаружи, поэтому я предполагаю, что могу войти вслед за ней, что и делаю.
Ее кровать зовет меня, пушистые подушки и обещание ее запаха, окутывающего меня, слишком манят, чтобы сопротивляться, и я со стоном опускаюсь на ее матрас.
Она поворачивается с полки с флаконом в руках и видит меня, разлегшегося на ее пледе.
― Не устраивайся слишком удобно.
― Ммм…
Она садится рядом со мной и берет меня за запястье, пару раз брызгая своими цветочными духами на резинку, после чего позволяет ей упасть на матрас.
Я снова подношу его к носу и резко вдыхаю, переполненный ее ароматом.
― Блять, да.
Я закрываю глаза, чтобы побороть головокружение. Мне кажется, что я лежу на кровати на корабле посреди бурных открытых вод, а не в комнате общежития.
Я не представляю, сколько времени я так пролежал, прежде чем потерял сознание, а запах роз и жасмина продолжал щекотать мне нос.
Борясь с головной болью, я открываю глаза.
Меня встречает чужая спальня и прекрасный утренний свет, от которого хочется больше никогда не открывать глаза.
Во рту у меня так сухо, как будто последний раз я пил воду два года назад, и я почти ничего не помню о прошлой ночи.
Я помню, как пошел в бар и пришел к Тайер. Наверное, я вырубился в ее постели, и она разрешила мне остаться у нее. Я смотрю вниз и вижу, что я только в нижнем белье и под одеялом.
Должно быть, она позаботилась обо мне в таком состоянии. Меня пронзает чувство вины за то, что прошлой ночью я был для нее обузой. Я пришел сюда, руководствуясь необходимостью увидеть ее и поговорить с ней, а вместо этого, вероятно, усугубил свое положение.
Я смотрю налево и вижу, что кровать пуста. Одеяло откинуто, на подушке виден отпечаток ее головы ― должно быть, она спала рядом со мной прошлой ночью, а потом рано встала.
Хватаю телефон и вижу, что сейчас десять тридцать утра.
Не так уж и рано.
От нее нет ни одного сообщения, только пара от Роуга и Феникса, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
Я сажусь, опускаю ноги на пол и опускаю голову на руки, пытаясь прийти в себя и побороть похмелье. В конце концов, я беру себя в руки, накидываю одежду и выхожу в гостиную, где ожидаю ее найти.
Ее там нет, но есть ее соседки. Сикс комично замирает с ложкой, наполовину поднятой ко рту, и смотрит на меня.
― Где Тайер?
― Что ты здесь делаешь? ― спросила Сикс, откладывая ложку.
― Он, наверное, вырубился здесь после того, как напился прошлой ночью. ― Заключает Нера.
Беллами бросает на нее вопросительный взгляд.
― Откуда ты это знаешь? Ты его видела?
― О, э…
― Эй. ― Я перебиваю, возвращая их внимание ко мне. ― Где она?
― Ее здесь нет, ― неуверенно говорит Беллами.
Не знаю, то ли это похмелье, то ли недостаток углеводов, то ли
