Ознакомительная версия.
«Почему этому олуху я должна отдавать все богатство?» – думала Ксюша. То, что олух получал по праву и свое, она во внимание не брала. Завтра к Костику примажется второй Наветов, послезавтра Костика начнут убивать. И все по новой? Плакали ее денежки? Нет, господа хорошие, если не хотите, чтобы ружье стреляло в последнем акте, не вешайте его на стенку в первом.
Она отлично знала больную мозоль Костика – его пламенную любовь к себе и страх за свою драгоценную жизнь – и крепко надавила на эту мозоль, на шпильку каблука перенесла всю тяжесть тела. Ксюша сказала Костику, что восстановление его в гражданских правах, в частности получение паспорта, идет с большим скрипом (чистые враки), что дела компании расстроены и, возможно, его придется объявить банкротом (ложь откровенная). Но самое страшное – охота на Костика не прекращается. Она, Ксюша, не может гарантировать, что через месяц или два Костика снова не закажут. Для убедительности сыпала названиями фирм конкурентов, юридическими и финансовыми терминами. Если бы кто-то сведущий послушал ее со стороны, он бы расхохотался: в огороде бузина, а у рыбы пятая нога. Но Костик сведущим не был, и он испугался – Ксюша своего добилась. Она проявила человеколюбие – так и быть, снова выручу тебя, подскажу, как надо действовать. Передать все движимое и недвижимое имущество, прибыль, акции-облигации… не тебе или мне (видишь, не для себя стараюсь!), а некоммерческой организации «Фонд помощи приемным родителям». Усекаешь? Против фонда и дивизия киллеров ничего не сделает. А тебе назначим хороший пенсион.
Олег, присутствовавший при торге Ксюши и Костика, с трудом прятал усмешку. Драный миллионер требовал десять тысяч долларов в месяц, квартиру в элитном доме, «мерседес» последней модели и дачу в Испании. Ксюша закатывала глаза и напоминала Костику, что в детстве он питался исключительно жареной картошкой, ел со сковороды, потому что в доме не было тарелок. Она говорила, что Костик потерял совесть и хочет шиковать на сиротские деньги. Ксюша разорялась, Олег закрывал ладонью смеющийся рот, а Костик невольно вспоминал погибшую дочь, нашествие саранчи в подземелье, их коллективный рев, карапуза, которого укачивал, Леву с его чудными мыслями. Эти несчастные сироты (почему-то все дети казались ему сиротами) влезли Костику в сердце и мешали жить на полную катушку. Но Ксюша сказала, что если он согласится на пять тысяч и полную медицинскую страховку, включая зубное протезирование, то выполнит свой гражданский, мужской и отцовский долг. Костик долг выполнить согласился.
Журналист Дима подготовил статью о фонде, показал ее Ксюше, но предупредил, что публикацию скоро ждать не приходится – на бесплатные положительные статьи была очередь. Дима оказал Ксюше еще одну услугу, которую она поначалу не оценила. Едва не рассмеялась в лицо, когда Дима заявил: «Пришлю к вам свою маму, она недавно на пенсию вышла». Старенькую маму он хочет пристроить! Но Ксения Георгиевна – полная тезка Ксюши, их потом и звали Две Ксюши – оказалась незаменимым человеком. Она всю жизнь проработала учителем математики в специнтернате, куда помещали детей с неврологическими отклонениями и замешанных в мелких правонарушениях. Контингент не только знала, но и умела с ним обращаться. Самых талантливых проталкивала в вузы по «детдомовской» статье. И в деятельности общественных организаций разбиралась, несколько лет в Комитете солдатских матерей работала. У Ксении Георгиевны-старшей не было сыновей в армии, но однажды, возвращаясь с дачи, она у вокзального туалета увидела несчастного, затравленною солдатика. Он сбежал из части, приехал в Москву пожаловаться на дедовщину и растерялся в столичной кутерьме. Ксения Георгиевна привезла его в комитет, опекала, а потом осталась там добровольной общественницей. Она сразу заявила Ксюше, что требует зарплату, без ста долларов в месяц не согласна. Если ты на бесплатной основе, то тебя и воспринимают бесплатно. В этот момент Ксюша как раз подавила бунт юридического отдела. Когда юристы, с темными кругами под глазами, получив новую вводную – готовьте документы не на Костика, а на фонд, – были готовы объявить демарш (Ксюша помнила голодовку ученых), ей пришлось обещать премию за неурочную и срочную работу. Тысяча долларов для них была что плевок, пришлось Костикову пенсию каждому обещать. Пять тысяч долларов! А тут сотня. Скупердяйка Ксюша решила отнести расходы на публикацию Димы. Пусть его мамаша покрутится, статья выйдет, а потом пенсионерке ручкой сделаем.
Но Ксения Георгиевна стала тем буксиром, без которого баржа (фонд) оставалась плавучим складом благих намерений, Диминой маме удалось невозможное – включить фонд в федеральную программу. Несколько месяцев назад выступил президент России и сказал, что с таким позорным явлением, как беспризорничество, надо покончить. Из бюджета отвалили деньги, чиновники их воровали, но открывали зеленый свет энтузиастам. Ксения Георгиевна подсуетилась, привлекла еще несколько теток, вроде нее суматошных и бескорыстных обшественниц.
Помещение, ремонт, общественный совет (только без Киркорова, по просьбе Ксюши) – все понеслось как в мечтах. Ксения Георгиевна даже успела побывать в детских приемниках-распределителях. Она приходила к Ксюше и рассказывала о перспективных детишках, которые правильно отвечали на простейший тест: сколько раз нужно провести ножом по огурцу, чтобы получить пять кусков? Ксюша мысленно отвечала – пять. Умные беспризорные детки – четыре. Ксения Георгиевна была и находкой, и подарком судьбы, и подтверждением сокровенных надежд: в мире, кроме благодушной доброты любимых подруг и иных милых женщин, еще есть мощная и активная сила тех, для кого материнство заключается не в сюсюканье, не в пустышках, воткнутых в орущие рты брошенных родителями младенцев, а в том, чтобы шевелить ногами и руками, чтобы бегать и ругаться, тратить минуты, часы, годы жизни ради настоящего детства ничейных детей.
Ксюша ворочала миллионами (подписывая бумаги), а Ксения Георгиевна наседала: когда вы закончите глупостями заниматься и за конкретное дело приметесь? Учебный год начинается! Первого сентября дети должны сесть за парту!
Поля не могла нарадоваться своей квартире после ремонта. Все чистенькое, свеженькое, пахнет утром новой жизни Поля ездила по магазинам, упорно искала шторку в ванную под цвет рисунка на кафеле или бра в прихожую, как видела в одном фильме. Операция, на которую Поля вышла с рекордными показателями здоровья, уже казалась ей и Васе лишним усложнением прекраснотекущей действительности. Она, он, Джери, и хочется поменять кухонный гарнитур. У Васи перспективы: поездка в Словакию на обмен опытом муниципальных служащих без жен, а потом с женами по той же повестке дня, но в Голландию. Поля, конечно, понимала, что родной ребенок и Голландия – вещи несравнимые. Но Голландия почему-то перевешивала. Из клиники требовали: немедленно ложитесь на операцию, иначе анализы крови и мочи устареют. Поля подходила к телефону, слушала автоответчик и поднимала трубку, только если звонили не из клиники. Минимального толчка Васи, не говоря уже о его настойчивости, хватило бы, чтобы Поля взяла под козырек и легла на операционный стол. Но у Васи существовали четкие границы распределения ответственности: то, что после порога, – он решает; то, что в доме, – жена ответчица. Поля колебалась, он наслаждался семейным спокойствием после бурления страстей в Санлюбе. Джери пребывала в периоде подросткового максимализма – глаз да глаз нужен. То удерет на вечерней прогулке, то начинает кокетничать с кобелями, которым в обед сто лет. Вася возмущался ее девичьей всеядности и чувствовал отцовскую ответственность за эту глупую дочку. А родные дети? Еще и дети? Как Поля скажет – она в доме хозяйка. Поля ловила Васины посылы. Он хвалили ее обеды и мечтал о даче с мастерской, банькой и парником.
Ознакомительная версия.
