– Ну а теперь, когда ты, Вальдо, наконец явился, – сухо сказала маркиза, – предложи Друзилле руку и представь ее своим друзьям. Все сгорают от любопытства и очень хотят с ней познакомиться.
Друзилла кончиками пальцев прикоснулась к руке маркиза, и он повел ее в гостиную, освещенную тоненькими свечками в огромных хрустальных канделябрах. Пламя шевелил легкий ветерок, пробиравшийся в дом через высокие стеклянные двери, распахнутые в сад, разбитый позади дома.
В гостиной было уже довольно много гостей. В одном конце комнаты стояла буфетная стойка с шампанским и с самыми разнообразными деликатесами, приготовленными великолепным поваром-французом, служившим у маркизы, – он считался одним из лучших в Лондоне.
Маркиз был слишком ошарашен преображением Друзиллы, чтобы о чем-то говорить, он только представлял ее гостям. Однако он был страшно поражен тем, что его молчания так никто и не заметил.
Говорила Друзилла – весело, живо. Маркиз заметил, что взгляды окружающих привлекает не только ее туалет, но и ее изумительная кожа. Дерзкий вырез платья открывал ослепительной белизны кожу, чистую и безупречную, подобно лепестку камелии. В отличие от Друзиллы, все женщины были нарумянены. Макияж Друзиллы представлял собой только тонкий слой пудры на лице.
Однако губы ее были вызывающе ярки, что лишний раз подчеркивало красоту и блеск ее глаз.
Они переходили от одной группы гостей к другой, и внезапно маркиз заметил герцогиню Уиндлгэм, которая, очень грациозно двигаясь по комнате, направлялась к ним.
Должно быть, маркиз инстинктивно напрягся. Друзилла же, почувствовав его реакцию, тут же обвела взглядом зал. Однако, в отличие от маркиза, увиденное не удивило ее – она знала, что, несмотря на ее протесты, герцогу и герцогине были отосланы приглашения.
«Не глупи, детка, – убеждала ее маркиза. – Если я не приглашу их, пойдут сплетни. Я пошлю им билеты и надеюсь, что у них хватит здравого смысла не прийти».
Именно здравого смысла герцогине и недоставало. Герцог не сопровождал ее, вместо него она повисла на одном титулованном красавце, который, несмотря на то, что его место в сердце герцогини было занято соперником, причем не одним, все еще оставался ее верным рабом.
Герцогиня выглядела великолепно – Друзилла не могла не признать этого. На ней было нежно-голубое атласное платье, подчеркивающее все достоинства ее фигуры и оттенявшее светлые золотистые волосы и синие глаза.
«И в то же время, – подумала Друзилла, – этот туалет старит ее, так как делает ее похожей на «молодящуюся старушку». Хотя, – добавила она про себя, – это только мое впечатление».
Она была уверена, что маркиз смотрит на свою потерянную любовь безумным взглядом.
Герцогиня подошла поближе, и Друзилла заметила, как сузились ее глаза, когда она оглядела присланное из Парижа платье Друзиллы и ее великолепные изумруды. Потом она перевела наполненные слезами глаза на маркиза.
– О, милорд! – произнесла она трепетным голосом. – Примите мои наилучшие пожелания счастья. Не могу выразить, как много это значит для меня.
Маркиз склонился к ее руке и, осознав, что все вокруг наблюдают за ними, с усилием проговорил:
– Позвольте представить вам мою невесту, мисс Друзиллу Морли. Ее светлость герцогиня Уиндлгэм.
Герцогиня не протянула руку для приветствия. Она едва заметно кивнула Друзилле и опять повернулась к маркизу.
– Какой сюрприз, – вкрадчиво промолвила она, – а где и когда вы повстречались с мисс… э-э… мисс… с этой молодой… женщиной.
Слова звучали грубо и оскорбительно, и все свидетели этой сцены прекрасно поняли, что герцогиня публично заявила, будто невеста маркиза не произвела на нее никакого впечатления.
Все знали, на кого было направлено внимание ее светлости в течение последних трех месяцев, и тот факт, что ей удалось пленить неуловимого маркиза Линча, был предметом бесконечных пересудов.
– Я впервые встретилась с Вальдо, – громко начала Друзилла, прежде чем маркиз успел ответить, – еще когда была в колыбели. Он тогда пытался забрать у меня рожок с молоком.
Эти слова вызвали всеобщий смех. Друзилла подождала, когда все успокоятся, и добавила:
– Кажется, молоко ему понадобилось для его любимой морской свинки, и с тех пор он всегда заводил себе любимцев.
У всех на мгновение перехватило дыхание, потом раздался взрыв хохота. Герцогиня с перекошенным от ярости лицом отвернулась.
Друзилле было известно, что в гневе маркиз очень груб, но она мысленно пожала плечами, решив не обращать внимания на его бешенство. Если он не защищает ее, она будет защищать себя сама.
С этого мгновения надобность в защитнике отпала, успех ей был обеспечен. Всего несколькими словами ей удалось завоевать самую привередливую, самую трудную в мире аудиторию – пресыщенный, испорченный, скучающий бомонд, только и желавший, чтобы кто-то развеял его скуку.
– Поздравляем!
Почти все друзья маркиза говорили эти слова с неподдельной искренностью. Даже члены Клуба Холостяков сказали, что при сложившихся обстоятельствах они прощают ему нарушение холостяцкой клятвы.
– Прощая тебя, мы подаем пример, не так ли, молодые люди? – спросил один из старейших членов клуба, тыча маркиза в ребра и глядя с неподдельным восхищением на Друзиллу. – Да, будь я помоложе, я бы постарался обставить тебя!
Была почти полночь, когда в гостиную вошел принц Уэльский. Его появление, как всегда, предварял гул, прокатившийся по толпе придворных.
Принц был один и уже успел извиниться перед маркизой за отсутствие госпожи Фицхерберт, с которой он возобновил отношения и для которой опять открылись двери всех салонов.
Однако не только отсутствие госпожи Фицхерберт заставляло хмуриться его королевское высочество и побудило его обставить свое появление на приеме с большей помпой, чем обычно. Еще по дороге на Керзон-стрит сэр Энтони Хедли спросил маркиза:
– Что там с принцем? Мне кажется, он недоволен, что ты не сообщил ему о своем намерении жениться.
Маркиз промолчал, хотя знал, что сэр Энтони говорит правду. Он был слишком близок к принцу, чтобы не понять – его королевское высочество сочтет подобную скрытность оскорблением со стороны одного из тех избранных молодых щеголей, кому он щедро дарил свою дружбу.
Наконец маркизу удалось добраться до принца, который, успев перемолвиться несколькими словами с гостями, с ноткой явного неудовольствия и гнева в голосе воскликнул:
– Почему мне не сказали? Ты ни разу не упомянул о помолвке.
Маркиз почувствовал, как все затаили дыхание в ожидании его ответа. Но прежде чем он успел что-то сказать, Друзилла взяла дело в свои руки. Очень грациозно присев перед принцем в реверансе, она подняла на него глаза, в которых отражался неровный отблеск свечей.
– Молю вас не сердиться на бедного Вальдо, сир, это все моя вина. Я, вопреки его самым благим намерениям, настояла на том, что надобно следовать великолепному правилу, высказанному вашим королевским высочеством: «Неожиданность – наилучшее оружие в битве».
– В битве? – переспросил принц.
Друзилла бросила на него озорной взгляд, на щеках у нее появились ямочки.
– Да, сир, в битве за одобрение нашего королевского высочества.
Этот дерзкий ответ понравился принцу. Он откинул голову и рассмеялся, потом поднес руку Друзиллы к губам.
Принц никогда не мог устоять перед лестью, а когда же лесть касалась битв, которые он никогда не вел, хотя считал себя большим знатоком в подобных сражениях, он воспринимал ее как нечто неотразимое.
– Позвольте проводить вас к столу, мисс Морли, – проговорил он. – Мне кажется, вы должны рассказать мне, какие из моих высказываний заинтересовали вас в наибольшей степени.
– У меня не хватит времени, сир, – сказала Друзилла, – если, конечно, вы не останетесь до завтрака.
И опять она заставила его рассмеяться, а маркиз изумленно смотрел им вслед, наблюдая за тем, как они, живо обсуждая что-то, направляются в столовую. Выражение полного непонимания исчезло с его лица только тогда, когда маркиза резко окликнула его, недовольная тем, что он не предложил руку герцогине Девонширской.
Теперь каждая шутка Друзиллы вызывала всеобщее веселье и смех – не тот презрительный, циничный смех, которого так боялся маркиз, а настоящий веселый смех, сопровождающийся доброжелательным вниманием.
Принц отбыл только в два часа ночи, что свидетельствовало о большой чести, так как еще ни разу в отсутствие госпожи Фицхерберт он так поздно не задерживался на приемах.
Пожелав доброй ночи маркизе, он добавил:
– Вечер мне понравился гораздо больше, чем я мог предположить, сударыня. Я действительно очень рад – чего я совсем не ожидал от себя, – что ваш внук и мой друг решился наконец связать себя узами брака. Позволю себе высказать пожелание, чтобы он и эта очаровательная молодая дама – если это возможно – обвенчались до того, как госпожа Фицхерберт и я отправимся в Брайтон. А отпраздновать бракосочетание можно было бы в Карлтон-Хаусе.
