Майор пару раз приходил проверить, все ли у меня в порядке, и выпить воды; лицо у него потемнело от пота и пыли, а руки – такие же красные и воспаленные от мозолей, как мои ноги. Непривычно видеть его уставшим: такое ощущение, что наш поход для него не сложнее прогулки по палубе, но сейчас он по уши в грязи и тяжело дышит. Все-таки он человек.
Я молча протягиваю ему флягу и сижу рядом, пока он отдыхает. Потом он снова уходит.
Когда день близится к вечеру, он возвращается, неся в одной руке вещмешок, а в другой – самодельную лопату из ветки и куска металла. Он бросает их рядом с грудой камней и жестом предлагает мне сесть.
– Я хочу, чтобы вы их надели, – говорит он, когда я сажусь рядом на землю. Я в замешательстве от его просьбы, но потом он открывает мешок и достает оттуда ботинки.
Ответ вырывается раньше, чем я успеваю понять, о чем он просит.
– Нет, Тарвер, нет. Не надену.
Он проводит рукой по лицу, и на лбу остается грязная полоса.
– Не спорьте, пожалуйста. Вы не сможете идти дальше в этих колодках. – Он кивает на мои ступни, обмотанные пластырем и засунутые в изуродованные туфли.
Дело не в удобстве. У меня по коже бегут мурашки, я закрываю глаза.
– Пожалуйста, – шепчу я, – ну не могу я надеть ботинки умершей женщины… Пожалуйста… пожалуйста, не заставляйте меня.
Живот скручивает, и к горлу подступает тошнота, хотя желудок пуст.
Я готовлюсь услышать одно из его едких замечаний, которое заставит меня шагать и шагать, как солдата, пока я не свалюсь от усталости. Но вместо этого я чувствую легкое, нежное прикосновение к подбородку, и изумленно открываю глаза.
– Эти люди, если бы могли, попросили бы вас взять ботинки, – тихо говорит он, сидя рядом со мной на корточках и опираясь одной рукой о землю; другой он касается моего подбородка, будто хочет, чтобы я подняла голову. – Им они больше не нужны. А нам – необходимы. Не знаю уж, как вы прошагали так долго в этих туфлях, но теперь их можно снять. Я уверен, что спасательные отряды близко, нужно лишь добраться туда, где нас смогут найти. Я вас не брошу, но и вам нужно стараться не отставать.
У меня кружится голова, я чувствую себя уставшей и опустошенной, но тошнота прошла.
– Я стараюсь.
Внезапно он улыбается, и это ошеломляет меня не меньше его прикосновения.
– Поверьте, я знаю. Ну, давайте посмотрим, подойдут ли они.
Немудрено, что он сумел собрать остатки отряда на Патроне и довести их в целости и сохранности до безопасного места.
На центральных планетах нет никого, кто не слышал бы истории о подвигах майора Мерендсена, хотя, по правде, никто по-настоящему не верит в россказни, которые доходят с границ. Внезапно я вижу в сидящем передо мной человеке того самого майора Мерендсена – героя войны. Стоит ему захотеть, и он, наверное, заставит даже воду течь вверх.
Позже, когда он помог мне снять туфли, содрать пластырь и надеть ботинки (еще он забыл упомянуть, что носки умершей женщины тоже придется надеть), мы по очереди пьем воду из фляги. Потом мы вместе относим собранные камни к месту крушения. Могила – один большой холм, и понять, сколько человек под ним похоронено, невозможно. И я не спрашиваю. Мы кладем камни сверху.
Мне даже не нужно внимательно осматривать капсулу, чтобы узнать, работает ли связь: одна сторона полностью раздавлена, передатчик перегорел, когда «Икар» попал в атмосферу. Скорее всего, эти люди умерли еще до того, как капсула оторвалась от корабля. Это капсула первого класса, и я не имею понятия, откуда взялись ботинки. Возможно, в том хаосе несколько солдат сели в капсулу вместе с элитой.
Мне вдруг приходит в голову, что Анна могла быть среди погибших. Узнал бы ее Тарвер? Нет, наверняка мы все для него на одно лицо. А даже если бы он ее узнал, разве рассказал бы мне?
– Можно мне кое-что сказать? – говорю я неожиданно для себя.
Он моргает, передвигая камень, смотрит на меня и выпрямляется.
– Говорите.
– Нет… наедине. Им, – я киваю на могилу.
– О. Конечно, – отвечает он. – Я буду наверху, у деревьев. Приходите, когда решите идти дальше.
Я смотрю на камни, которые собрала и положила на могилы, и слушаю, как затихают его шаги. Я постоянно прислушиваюсь – не хочу пропустить шум и гудение двигателей. Но их нет, все тихо. Тишину нарушают лишь наши с Тарвером шаги да шепот леса.
Знаю, что ему незачем лгать о погибших. Но все же трудно осознавать, что под этим длинным холмом покоятся реальные люди из плоти и крови.
Небо, как всегда, пустое, вокруг тишина. Ухо улавливает только свист ветра, шелест листвы и щебетанье птиц в отдалении. Безмятежное безмолвие девственной природы. Скоро ли холм зарастет травой, а деревья пустят в него корни? Скоро ли от могилы не останется никаких следов? Скоро ли эта планета поглотит и нас с Тарвером?
– Я никого из вас не знаю, – шепчу я, и на глаза наворачиваются слезы, затуманивая взгляд. – Но хотела бы. Хотела бы и дальше притворяться, что все не взаправду. Что мой папа прилетит, заберет нас всех отсюда, и все снова будет хорошо. Что все происходящее – просто дурной сон.
Я сажусь на корточки и кладу руку на согретый солнцем камень. Поверхность его одновременно шершавая и гладкая, грубая и мягкая. Он совсем не похож на камни в наших садах – отшлифованные и красиво разложенные.
Я устала, умираю с голоду и обливаюсь по́том. Слезы бегут по щекам, капают с подбородка и разбиваются о серый камень, оставляя на нем темные неровные разводы.
– Нужно было взять больше людей в нашу капсулу. Может, ими бы оказались вы. Простите меня.
Я встаю и оглядываюсь на Тарвера, который ждет меня под деревьями – он копается в мешке. Отсюда путь до «Икара» кажется бесконечным: горы вообще не видно, равнины с трудом различимы, как и оставшийся лес – все это лежит между нами и единственной надеждой на спасение. Возможно, было бы лучше, если бы я разбилась в этой капсуле. Это куда проще, чем медленно умирать здесь в одиночестве, вместе с человеком, который меня ненавидит, вдали от того, кто на самом деле за меня беспокоится. Живот скручивает от страха, холода и тошноты.
Тарвер поднимает голову, будто почувствовав на себе мой взгляд. Если он и слышал, что я сказала, то виду не подает: просто поднимает свой мешок и предлагает идти дальше.
Я сглатываю и в последний раз смотрю на свежую могилу.
– Думаю, вам все же повезло.
Мы идем.
Ноги ноют от тупой боли, а Тарвер все ведет и ведет меня через лес. Иногда он протягивает мне руку и помогает перелезать через пни и камни; когда мы подходим к речушке, он на руках переносит меня на другой берег. В иной раз наливает мне воды из фляги. Я позволяю ему – что мне еще остается? День превращается в бесконечный ночной кошмар, от которого я не могу пробудиться. Часы медленно тянутся, и я уже даже не вздрагиваю от звуков леса. Я вижу лишь землю под ногами. Не оборачиваюсь, потому что позади ничего нет; идти нужно только вперед, шаг за шагом, шаг за шагом.
Раньше я думала, что благодаря своему имени всегда буду в безопасности. Что два этих слова – Лилиан Лару – в любой беде послужат мне спасительной соломинкой.
Я была уверена, что отец за мной прилетит, но теперь верится в это с трудом. Эта глушь только и ждет, чтобы поглотить меня, но я и не собираюсь отбиваться. Здесь нет правил, по которым я привыкла жить, здесь некого превзойти, нет возможности раскрыть чей-нибудь обман. Это ад, о существовании которого я даже и не подозревала.
Думаю, здесь я встречу свою погибель.
– Не случилось ли той ночью, когда вы разбили лагерь, чего-нибудь примечательного?
– Просветите меня: что вы считаете примечательным, тогда я отвечу наверняка.
– Значит, ничего необычно не случилось?
– Нет, совсем ничего.
Я просыпаюсь и вижу, что костер уже прогорел до углей. Открываю глаза и, как всегда, требуется пара мгновений, чтобы сообразить, где я. Но на этот раз все вспоминается почти сразу: мы разбили лагерь неподалеку от края леса рядом с равнинами; перед тем как лечь спать, я соорудил большущий костер, памятуя о том огромном звере, едва не убившем Лилиан.
Переворачиваюсь на спину и понимаю, что Лилиан стоит рядом: она загораживает небо с незнакомыми звездами и нависает надо мной будто призрак в ночи. Должно быть, ее что-то испугало, раз она переместилась на мою сторону костра (она до сих пор настаивает на том, чтобы спать раздельно), и я тянусь к пистолету.
– Мисс Лару? – тихо и осторожно спрашиваю я. Не хочу ее напугать и получить пинок в качестве благодарности за свою заботу. Она маячит передо мной как призрак, но даже в этом образе она прекрасна.
– Там кто-то есть, майор, – шепчет она. – Слышите? Женщина кричит в лесу.
Меня пробирает дрожь от дурного предчувствия, и я поворачиваю голову в сторону леса, удивляясь, что крик не разбудил меня. Вокруг царит безмолвие, и я ничего не слышу. Я сажусь и замечаю, что не снял ботинки. Припоминаю, как решил лечь спать обутый.
