Сьюзен Филлипс - Ну разве она не милашка?

Ознакомительная версия.

Каретный сарай выглядел еще более убого, чем она помнила, но поросший мхом кирпич со следами былой побелки, двойной фронтон и острая покатая крыша придавали ему некое сказочное очарование. Выстроенный в то же время, что и Френчменз-Брайд, он никогда не принимал в своих стенах ничего хотя бы отдаленно напоминавшего карету, но ее бабушка считала слово «гараж» вульгарным. В конце пятидесятых строение отремонтировали и приспособили под жилище тети Таллулы. Тут она и провела остаток жизни, а после смерти завещала Шугар Бет в числе другой собственности. Воистину тонкая месть, ибо тетя Таллула никогда не одобряла поступки племянницы.

«Я знаю, Шугар Бет, ты вовсе не хотела быть тщеславной и эгоистичной, благослови тебя Господь. Уверена, что когда-нибудь ты вырастешь и поймешь, как это нехорошо».

Тетя Таллула считала, что может сколько угодно оскорблять племянницу, если при этом просит Господа благословить ее.

Шугар Бет перегнулась через сиденье и открыла дверцу для Гордона.

– Ну же, приятель, давай беги.

Пес не любил мочить лапы, о чем свидетельствовал красноречивый взгляд, призывающий хозяйку внести его внутрь.

– Угу, вот только шнурки поглажу.

Он оскалил зубы.

Шугар Бет схватила сумочку, пакет с остатками самой дешевой собачьей еды, которую только смогла найти, и упаковку с шестью банками коки. Вещи в багажнике подождут, пока дождь не кончится.

Она вышла из машины и пошла к дому, энергично ступая безупречно длинными ногами и не обращая внимания на то, что короткая юбка задралась едва не до пояса.

Гордон, когда хотел, перебирал ногами с редким проворством и сейчас молнией взлетел по ступенькам маленького крыльца, обогнав хозяйку. Зеленая с золотом табличка, прибитая к стене сорок лет назад работником тети Таллулы, гласила:

И не только творил, но и оставил Таллуле один из своих драгоценных шедевров, который теперь принадлежал ее племяннице, Шугар Бет Кэри Тарп Загурски Хупер. Картину, которую Шугар Бет следовало найти как можно скорее.

Она выбрала ключ из связки, присланной адвокатом Таллулы, отперла дверь и вошла. На нее немедленно обрушились запахи из мира тетки: мази «Бен гей», плесени, салата с курицей и недовольства. Гордону оказалось достаточно одного взгляда, чтобы забыть о мокрых лапах и снова выскочить на крыльцо.

Шугар Бет поставила на пол свертки и осмотрелась.

Жилое пространство было до отказа заполнено уютным кошмаром семейных реликвий: пыльные стулья в стиле шератон, столы с поцарапанными ножками в виде львиных лап и шаров, письменный стол эпохи королевы Анны и вешалка для шляп из гнутой древесины, украшенная паутиной. На буфете красного дерева стояли часы Сета Томаса вместе с парочкой уродливых мопсов из китайского фарфора и серебряным сундучком с потемневшей табличкой, благодарившей Таллулу Кэри за многолетнюю преданную службу «дочерям конфедерации».

В обстановке явно не существовало какого-то единого дизайнерского замысла. Старинный восточный ковер состязался по степени изношенности с выцветшей ситцевой обивкой дивана с цветочным узором. Зеленая кожаная, изрядно потертая оттоманка мало гармонировала с пожелтевшим тюлем занавесок. Все же цвета, рисунки, приглушенные временем и старостью, достигли некоей усталой гармонии.

Шугар Бет подошла к буфету и, смахнув паутину, открыла серебряный сундучок. Внутри оказалось двенадцать столовых приборов работы Горэма Шантильи. Сколько Шугар Бет себя помнила, каждые два месяца, обычно по средам, тетя Таллула вынимала отсюда чайные ложечки для приема членов канаста-клуба. Интересно, сколько сейчас могут стоить двенадцать серебряных приборов работы Шантильи?

Вряд ли этого хватит. Ей нужна картина.

Ужасно хотелось писать, желудок сводило от голода, но ей не терпелось добраться до студии.

Дождь не унимался, поэтому она схватила потрепанный старый бежевый свитер, оставленный Таллулой у дверей, накинула на плечи и нырнула на крыльцо. Через дырку в подошве сочилась дождевая вода, но она упрямо шагала по камням дорожки, огибавшей дом и ведущей в гараж. Старомодные деревянные двери обвисли на петлях. Кое-как повернув ключ в замке, она толкала их плечом, пока не развела в стороны.

Студия осталась точно такой, как ее помнила Шугар Бет. Когда каретный сарай переделали под дом старой девы, Таллула не позволила плотникам уничтожить эту часть старого гаража, где Линкольн Эш когда-то устроил студию. Она довольствовалась меньшей гостиной и узкой кухонькой, оставив здесь все в музейной неприкосновенности. На грубо сколоченных деревянных полках все еще стояли банки с высохшей краской, в которую Эш пятьдесят лет назад окунал кисти, создавая свои шедевры. И поскольку два узких окна пропускали минимум света, он работал с открытыми дверями, кладя холсты на пол. Когда-то тетка прикрыла забрызганный красками половик толстым пластиком, ставшим теперь непрозрачным от грязи, мертвых насекомых и пыли, так что непосвященным было трудно различить, что там, внизу. С краю стояла лестница, тоже веснушчатая от краски и закутанная в полиэтилен. Рядом примостился верстак, на котором в живописном беспорядке были разбросаны ящик для инструментов, целая коллекция древних кистей, ножей, шпателей, словно Эш только сейчас на минутку вышел покурить. Шугар Бет, конечно, не ожидала, что ее вздорная тетка оставит картину у самой двери, но все же это было бы неплохо.

Она подавила вздох. Завтра с утра придется первым делом начать поиски.

Гордон покорно побрел за ней в дом. И когда Шугар Бет включила торшер под бахромчатым абажуром, отчаяние, которое грызло ее весь вечер, наконец посмело вцепиться в сердце всеми своими клыками. Пятнадцать лет назад она покинула Парриш в идиотской высокомерной уверенности, что весь мир вертится исключительно вокруг нее. Да и что взять с глупой мстительной девчонки, которая ничего не видит вокруг себя. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. В данном случае последним был мир.

Она медленно подошла к окну и отодвинула пыльную штору. Над высокими кустами живой изгороди виднелись дымовые трубы Френчменз-Брайд. Название осталось от прежней усадьбы. Бабушка Шугар Бет задумала постройку, дед осуществил ее планы, отец модернизировал дом, а Дидди наполнила его своей любовью.

«Когда-нибудь Френчменз-Брайд будет твоим, сладкая детка».

В прежние дни она дала бы волю слезам, сетуя на несправедливость жизни. Теперь же просто опустила штору и отошла, чтобы покормить своего склочного пса.

Владелец Френчменз-Брайд Колин Берн в это время стоял у окна хозяйской спальни на втором этаже. Его внешность на редкость точно передавала мрачную элегантность мужчины из другого, давно прошедшего времени, возможно, даже эпохи Регентства или любой другой, где в ходу были монокли, табакерки и кружевные манжеты. И лицо у него было необычное: длинное, узкое, с острыми скулами и впадинами в виде запятых под ними. Хвостики этих «запятых» переходили в тонкие неулыбающиеся губы. Глубоко посаженные глаза цвета бледного нефрита пронизывали собеседника насквозь. Лицо истинного денди, несколько изнеженное, если бы не нос – длинный, тонкий, можно сказать, аристократический, невероятно уродливый и все же удивительно гармонировавший с остальными чертами.

Фиолетовый бархатный жакет сидел на нем так же естественно, как на ином – спортивная куртка. Костюм дополняли черные шелковые пижамные брюки и домашние туфли с вышитыми на мысках китайскими иероглифами. Одежда безупречно облегала высокую широкоплечую фигуру, но большие рабочие руки с широкими ладонями и толстыми пальцами позволяли предположить, что Колин Берн может быть вовсе не тем, кем кажется на первый взгляд.

При виде вспыхнувшего в каретном сарае света и без того суровая линия рта стала еще жестче. Итак… значит, слухи верны. Шугар Бет вернулась в родные места.

В последний раз они виделись пятнадцать лет назад. Тогда он и сам был почти мальчишкой. Двадцать два, целиком поглощенный собственными переживаниями, экзотическая птица, прилетевшая в маленький южный городок, чтобы писать свой первый роман и… ах да… в свободное время преподавать в школе. Ничего не скажешь, было нечто утешительное в том, чтобы так долго лелеять обиду. Как все дорогие французские вина, она накапливала градусы, вкусовые качества, приобретала оттенки и нюансы, которых быстрое разрешение конфликта просто не допустило бы.

Его губы тронула легкая улыбка. Пятнадцать лет назад он был бессилен против нее. Не то что сейчас.

Он прибыл в Парриш из Англии, чтобы стать учителем в местной средней школе, хотя не имел ни таланта, ни призвания к этой профессии. Но Парриш, как и остальные мелкие городки штата Миссисипи, отчаянно нуждался в преподавателях, и комитет, состоявший из наиболее известных представителей штата, стремившихся показать молодежи другую жизнь и мир во всем его многообразии, связался с английскими университетами, предлагая лучшим выпускникам места в школах вместе с рабочими визами.

Ознакомительная версия.