— Что? Быстро, блять, — огрызнулась я.
Мои нервы напряглись еще сильнее, когда отдаленный звук криков достиг ушей. Не безопасно находиться здесь, частично обнаженной, спустя пятнадцать минут после ограбления и убийства японского наркобарона. Но очевидно, что человек не перестанет звонить, пока я не отвечу.
— Белла[1], — ответил Энзо, растягивая слово. Его итальянский акцент звучал мягко и успокаивающе. Ладонь защипала, когда ногти впились в мозолистую кожу, пытаясь сохранить ясность ума и остроту чувств. Я ненавидела, когда он пытался обезоружить меня такими вот телефонными звонками.
— Энзо, какого хрена тебе от меня нужно? — выпалила я, ненавидя то, что в двадцать семь лет у меня все еще был куратор. Седые пряди, которые настойчиво появлялись среди моих темных локонов, были вызваны стрессом, который он — нет, они — принесли в мой мир.
— Я вчера заходил к тебе домой. А потом еще раз сегодня вечером. Где ты, Белла?
Мои глаза закатились от его любопытства.
— Энзо, я, может, и на побегушках у Доминика, но не обязана отчитываться о своей жизни. Я не сижу сложа руки, ожидая, когда дон мафии призовет меня на работу, — парировала я.
Много лет назад я разнообразила свою карьеру и набор навыков, потому что нью-йоркская итальянская мафия ни черта мне не платила. Доминик сказал, что моя работа — выплата долга моего отца. Итак, в то время как Скарлетта Романо могла находиться под каблуком у мафии, моя вторая личность, Кейн, была доступна для найма любому, у кого огромный банковский счет. Или что-то еще ценное.
Сегодняшний клиент был одним из таких людей.
Два миллиона. Это моя цена за то, чтобы убрать Мацумуру. Бывший член Якудзы совершил ошибку, став слишком влиятельным в японском криминальном подполье, и все это без разрешения. Если бы он не был бывшим членом, моему клиенту пришлось бы искать другого киллера. Ведь положение Якудзы как одной из четырех семей в Нью-Йорке нельзя подрывать. Хотя, по правде говоря, они бы не узнали, кто на них напал, если бы я захотела. Но я все равно сохраняла спокойствие, не желая рисковать тем, что дядя узнает о других моих занятиях.
О моем возможном ключе к свободе.
— Ты слышала меня, Скарлетта? — натянуто спросил он, его слова вернули меня к реальности.
— Нет, я не слушала, Энзо. Я занята. Теперь переходи к сути звонка, — огрызнулась я, высовывая голову, чтобы взглянуть в переулок. Мне нужно двигаться.
— Белла, что, черт возьми, это значит? Занята чем? Или кем? Ты с кем-то?
Беспокойство исходило от него с избытком. Энзо по-прежнему говорил мне всякие нежности, пытаясь провести. Пока мы встречались, я верила в эту милую маленькую ложь. Фальшивые обещания верности, заботы обо мне. Черт, я была такой глупой, что предположила, будто он любит меня. Но все это чушь собачья. Привязанность была ложью, и я поняла, что это крючок, леска и груз. Все для того, чтобы предотвратить мое эмоциональное погружение в чувство одиночества.
Ненужная. Нежеланная.
Он нарисовал все так, будто мы в одной лодке. Но за фасадом фантазии скрывалась правда.
Никто, блять, не спасет меня, кроме меня самой.
Оглядываясь назад, я понимаю иронию его заботы. Он был верен только моему придурковатому дяде. А я была не более чем инструментом для них обоих.
Мои веки закрылись под навалившейся эмоциональной тяжестью. Именно по этой причине я избегала разговоров с Энзо. Разговор с ним посыпал солью все еще свежую рану. Кажется, будто он почувствовал, что рана, наконец, начала затягиваться, и вернулся, чтобы содрать корочку.
— Просто скажи, какого хрена ты взрываешь мой телефон, stronzo[2], — бросила я в ответ, решив продолжать двигаться. Каждый шаг вызывал ощущение жжения в ноге.
У меня бывало и похуже, но ходить с колотой раной все равно ужасно. К счастью, мне не пришлось придумывать, как пройти мимо толпы туристов, будучи покрытой кровью, как в старые добрые времена. Я достаточно поработала в Японии, чтобы обзавестись здесь конспиративной квартирой.
Граффити, отмечающее вход, появилось в поле зрения, пока я ждала, когда заместитель моего дяди скажет, что, черт возьми, ему надо. Это беспокоило меня больше, чем потенциальная гангрена.
— Есть работа… и семейное мероприятие, которое твой дядя просит тебя посетить, — наконец ответил он, когда стало ясно, что я не буду вдаваться в подробности о своем местонахождении.
Я не смогла сдержать снисходительного смеха. Доминик поручал своему лакею связаться со мной только тогда, когда ему нужно меня эксплуатировать. Факт, что Энзо верит, что я приму напускную ложь, был оскорбительным. Хотя я бы поспорила на деньги, что он хмурился на другом конце линии, из-за моей реакции, как послушная комнатная собачка.
— Хрень полная. Он не просит. Он требует, чтобы я это сделала, Энзо, — его молчание меня подстегнуло. — Прекрати врать. Это неприлично. Имей смелость говорить прямо, — сказала я, прислоняясь к гладкой металлической панели. Меня разозлило то, что с первой попытки не получилось нажать большим пальцем на биометрический сканер. Зажегся свет, и мои глаза попытались привыкнуть к переменам, пока я направлялась к аптечке в ванной.
— Может быть, однажды ты поумнеешь, и не будешь кусать руку, которая тебя кормит, Скарлетта, — выплюнул Энзо. От язвительности его слов я запнулась, гнев заструился по моим венам от его обвинения. Он даже добавил гребаный вздох разочарования. Как будто я была капризным ребенком, которая решила показать характер.
Я кусаю гребаную руку, потому что она никогда не удосуживалась накормить меня, и я бы сожрала этого ублюдка, прежде чем снова проголодаться.
Но золотой мальчик не поймет. Если Доминик попросит его прыгнуть под поезд, он бы спросил, под какой именно.
— Может быть, однажды ты перестанешь целовать его жопу, Энзо. Но, честно говоря, ад замерзнет прежде, чем это произойдет, — бросила я в ответ, включив телефон на громкую связь, чтобы снять пропитанную кровью одежду и в тысячный раз поиграть в доктора.
