Лишь спустя некоторое время в бальной зале все-таки появился Роберт Летбридж, выглядевший элегантно и привлекательно в костюме из голубого атласа, и мисс Уинвуд, заметив его, сразу же узнала в нем того угрюмого джентльмена, который присоединился к ним в театре «Эстлиз». Когда наконец он подошел к Горации и мисс Уинвуд обнаружила, в каких дружеских, если не сказать интимных, отношениях он пребывает с сестрой, ее мгновенно охватили самые черные подозрения. Она испугалась, что фривольность Горации уже не ограничивается экстравагантным платьем, огромный обруч которого и ворох лент и кружев вызвали у нее стойкую неприязнь. Она попыталась взглядом выразить Горации свое неодобрение в то самое мгновение, когда сестра отправлялась с Летбриджем на второй танец подряд, опираясь на его руку.
Горация предпочла проигнорировать этот взгляд, хотя он и не остался незамеченным бароном, который сказал, выразительно приподняв брови:
– Чем я провинился перед вашей сестрой? Она смотрит на меня с явным неодобрением.
– В‑видите ли, – совершенно серьезно ответила Горация, – это было невежливо с вашей стороны не п‑пригласить ее сейчас на танец.
– Но я никогда не танцую, – сообщил Летбридж, кружа ее под музыку.
– Глупый! Сейчас вы танцуете, – укорила его Горация.
– Да, с вами, – ответил он. – Это совсем другое дело.
Движения танца разделили их, но не раньше, чем Летбридж с удовлетворением отметил, что на щеках Горации выступил жаркий румянец.
Она явно не выглядела недовольной. Летбридж действительно почти не танцевал, и она знала об этом. Горация поймала несколько завистливых взглядов, провожавших ее в танце. Она была еще слишком молода, чтобы не ощутить торжества. Рул, конечно, мог предпочитать зрелую красоту Каролины Мэссей, но миледи Рул покажет ему и всему свету, что и сама способна завоевать ценный приз. Помимо простой симпатии, которую она, несомненно, питала к Летбриджу, он идеально подходил для ее замысла. Легкие победы над мистером Дашвудом или молодым Поммероем для этой цели не годились совершенно. Летбридж, с его подпорченной репутацией, едва уловимым высокомерием и предположительно каменным сердцем, был тем самым пленником, обладанием которым можно было бы гордиться. А если Рулу это не понравится – что ж, тем лучше!
Летбридж, прекрасно осведомленный о столь коварных планах, разыгрывал свою партию с большим искусством. Он был слишком умен для того, чтобы выказывать пыл, который, в чем он не сомневался, лишь отпугнет Горацию, и потому обращался с нею с восхищением, изрядно приправленным насмешкой, причиняя ей неизъяснимые страдания. Он неизменно вел себя как человек, умудренный жизненным опытом; откровенно дразнил, отказываясь играть с нею в карты; истязал ее добрую половину вечера, делая вид, что не замечает, посвящая все внимание какой-нибудь благодарной леди.
Когда они сблизились вновь, он произнес со своей обезоруживающей внезапностью:
– Миледи, мушка!
Палец ее невольно коснулся черного пятнышка в уголке глаза.
– Ч‑что с нею не так, сэр?
– Ничего, – сказал он, качая головой. – Но только не «убийственная», умоляю вас. Так не пойдет.
Глаза графини озорно блеснули, и, вновь готовясь разойтись, она обронила через плечо:
– Какая же тогда?
– «Кокетливая», – ответил Летбридж.
Когда танец закончился и она собралась присоединиться к Шарлотте и сэру Роланду, он взял ее под руку и направился к комнате, в которой подавали освежающие напитки.
– Поммерой вас забавляет? Меня – нет.
– Нет, но с ним Шарлотта, и она может…
– Прошу прощения, – твердо заявил Летбридж, – но меня не забавляет и Шарлотта. Позвольте угостить вас миндальным ликером.
Он вернулся через мгновение, протягивая ей маленькую рюмку. Остановившись рядом с ее креслом, он потягивал кларет, глядя прямо перед собой, погрузившись в собственные мысли.
Горация подняла на него глаза, в который раз спрашивая себя, отчего это он вдруг утратил к ней всякий интерес.
– Почему «кокетливая», милорд?
Он взглянул на нее сверху вниз.
– Кокетливая?
– Вы сказали, что я должна носить «кокетливую» мушку.
– Так и есть. Я думал кое о чем.
– Вот как! – ответила Горация, уязвленная.
Неожиданная улыбка осветила его глаза.
– Я думал о том, когда же вы наконец перестанете столь церемонно величать меня милордом, – сказал он.
– В самом деле? – Горация воспрянула духом. – И как же п‑прикажете вас называть?
– У меня есть имя, дорогая моя. Как и у вас. Ласкательное имя, которым я воспользуюсь, с вашего позволения.
– Не д‑думаю, что вам так уж нужно мое п‑позволение! – заявила Горация.
– Не очень, – признался его светлость. – Ну, давайте закрепим сделку рукопожатием, Хорри.
Она заколебалась, увидела, что он смеется, и улыбнулась в ответ, отчего на щеках у нее заиграли ямочки.
– О, очень хорошо, Р‑Роберт!
Летбридж наклонился и поцеловал ладошку, которую она вложила в его руку.
– Я поражен тем, что до этого мгновения не представлял, как очаровательно может звучать мое бедное имя, – сказал он.
– Фи! – сказала Горация. – Не сомневаюсь, что до меня его произносили многие женщины.
– Но ни одна из них не называла меня Р‑Робертом, – пояснил его светлость.
Тем временем виконт, отлучившись ненадолго из игорной залы, вынужден был повиноваться мисс Уинвуд, которая подозвала его к себе. Он пересек комнату и небрежно осведомился:
– Да, Шарлотта, в чем дело?
Шарлотта взяла его под руку и направилась к одному из оконных проемов.
– Пелхэм, я хочу, чтобы ты не возвращался обратно в игорную залу. Я беспокоюсь о Хорри.
– Что еще натворила эта несносная девчонка? – без особого интереса полюбопытствовал виконт.
– Думаю, что это ее обычное легкомыслие, которое нам, увы, так хорошо знакомо, а не что-либо иное, – честно призналась Шарлотта. – Но танцевать два раза подряд с одним и тем же джентльменом, после чего гулять с ним под ручку… Все это выглядит очень странно, чего, я уверена, не одобрили бы ни мама, ни милорд Рул.
– Рул не настолько нетерпим. С кем же ушла Хорри?
– С джентльменом, которого мы встретили в театре «Эстлиз» вчера вечером, – ответила Шарлотта. – Его зовут лорд Летбридж.
– Что? – вскричал виконт. – Этот малый здесь? Этого еще не хватало!
Мисс Уинвуд обеими руками схватила его за руку.
– Значит, мои опасения небезосновательны? Мне не хотелось бы отзываться дурно о человеке, которого я совсем не знаю, но с момента первого знакомства с его светлостью я питаю к нему недоверие, которое его поведение нынче вечером ничуть не рассеяло.
Виконт озабоченно нахмурился.
– Недоверие, говоришь? Это не мое дело, но я предупреждал Хорри, и если Рул не проявит твердость в самом скором будущем, значит, он не тот человек, кем я его полагал, так и передай Хорри.
Мисс Уинвуд растерянно заморгала.
– И это все, что ты намерен сделать, Пелхэм?
– А что еще я могу сделать? – пожелал узнать виконт. – Или ты предлагаешь мне подойти к Летбриджу, пригрозить ему шпагой и увести Хорри силой?
– Но…
– И не надейся, – решительно заявил виконт. – Для этого он слишком хорошо фехтует. – С этими словами, которые ничуть не удовлетворили его сестру, он отправился прочь, оставив мисс Уинвуд в некотором беспокойстве и большом негодовании.
Она могла счесть виконта бессердечным, но, тем не менее, он решил затронуть эту щекотливую тему в разговоре со своим зятем, проделав это, как ему представлялось, самым что ни на есть деликатным образом.
Выходя из игорной залы в «Уайте», он едва не налетел на Рула, после чего радостно воскликнул:
– Черт побери, какая удача! Вы тот самый человек, который мне нужен!
– Сколько, Пелхэм? – устало полюбопытствовал его светлость.
– По правде сказать, я искал кого-нибудь, кто сможет ссудить меня некоторой суммой, – признался виконт. – Но разрази меня гром, если я знаю, как вы об этом догадались!
– Интуиция, Пелхэм, всего лишь интуиция.
– Что ж, в таком случае, одолжите мне пятьдесят фунтов, и завтра вы получите их обратно. Удача непременно вернется ко мне.
– Что заставляет вас так думать? – поинтересовался Рул, передавая виконту банкноту.
Молодой человек сунул ее в карман.
– Премного обязан. Клянусь, вы славный малый. Мне не везло на протяжении всего последнего часа, а неудача не может длиться вечно. Вот, кстати, Рул, я как раз собирался сказать вам кое-что. Ничего особенного, разумеется, но вы же знаете, каковы они, женщины, дьявол их забери!
– Еще бы, – согласился его светлость. – Так что можете преспокойно предоставить это дело мне, мой дорогой Пелхэм.
