Ло-Мелхиин не стал спешиваться. Он сидел в седле, возвышаясь над нами и отбрасывая на песок длинную тень. Я не видела его лица. Подняв голову, я увидела лишь черное пятно на фоне слепящего солнца. Тогда я стала смотреть на его коня. Я не хотела опускать взгляд. За мной стояли остальные девушки, а позади старейшины удерживали их плачущих матерей. Я задумалась о том, кто обнимает мою мать, – ведь ни отца, ни братьев дома не было, – но не стала оборачиваться. Мне хотелось быть решительной и твердой, как камень, но страх начал закрадываться в мое сердце. А что, если, несмотря на все мои усилия, выберут сестру? А что, если выберут меня – и я умру? Я отогнала эти мысли прочь и снова стала думать обо всех тех историях, нити которых вплела в свой план. Их герои не отступали. Они твердо шли избранным путем, не оглядываясь назад, что бы ни ожидало их впереди.
– Сделай меня божеством, – прошептала я сестре. – Когда меня не станет.
– Я сделаю это прямо сейчас, – ответила она под звон сбруи, пока слуги Ло-Мелхиина спешивались и шли к нам. – Какой прок от того, что тебя почитают, когда ты мертв? Мы начнем сразу же, как они заберут тебя, и ты станешь божеством раньше, чем доберешься до касра.
Я молилась богам всю свою жизнь. Отец отца нашего отца был великим скотоводом – у него было столько овец, что не сосчитать и за целый день. Он продавал шерсть деревням по всей пустыне, и мы всегда молились ему, когда отец уходил с караваном. Отец всегда возвращался домой невредимым, с подарками для наших матерей, работой для моих братьев и прибылью для всех нас, но иногда я задумывалась – а было ли это заслугой божества? Впервые мне захотелось, чтобы отец был здесь. Он не смог бы меня спасти, но я могла бы спросить у него, ощущал ли он помощь божества, когда был в пути.
– Спасибо, сестра, – промолвила я. Я не была уверена, что это мне поможет, но вреда это причинить не могло.
Один из стражников Ло-Мелхиина грубо схватил меня за плечо, но я с готовностью пошла за ним к лошадям. Его лицо было закрыто повязкой, но глаза выдавали его. Ему не больше моего хотелось быть здесь, но он исполнял свой долг, как и я.
Поняв, что я не буду сопротивляться, он ослабил хватку. Я держалась прямо и не оборачивалась, хоть и слышала позади себя рыдания своей матери. Я могла бы обратиться к ней, а не к матери своей сестры, но она бы не помогла мне. Она бы сделала то, чего не мог сделать мой отец, – попыталась бы меня спасти. А это стоило бы мне сестры.
– Я люблю вас, – крикнула я. Эти слова предназначались им всем – и соседям, и родственникам, и обеим нашим матерям, но в то же время они были обращены лишь к моей сестре.
Когда меня сажали на лошадь, сестра опустилась на колени. Ее белое платье испачкалось в песке, волосы упали на лицо. Она стала петь на нашем семейном наречии, на котором отец отца нашего отца говорил со своими овцами и которое я слышала, сидя подле отца, пока он обучал ему моих братьев. Я слышала отдельные слова, но не могла разобрать их. Я знала, что поют для меня, потому что чувствовала, как любопытный ветер треплет мое покрывало, чтобы взглянуть на лицо той, что удостоилась столь горячих молитв.
Ло-Мелхиин рассмеялся, решив, что она горюет о разлуке со мной. Но я знала, что он ошибается. Так подсказывало мне сердце.
Кони Ло-Мелхиина были быстры, словно вихри, танцующие на песке. Не успела я оглянуться, как шатры нашего отца и шатры вокруг колодца исчезли из виду. До того, как стражник усадил меня в седло, это был весь мой мир, а теперь я потеряла его навсегда. Никогда больше я не буду рассказывать сказки своей сестре, изображая руками тени животных в свете лампы. Я стану королевой, пусть и совсем ненадолго, и никогда больше не буду жить в шатре.
Ло-Мелхиин ехал впереди, а его стражники выстроились вокруг меня. Это была пустая предосторожность. Я не умела ездить верхом, и все мои силы уходили на то, чтобы не выпасть из седла. Но даже если бы мне и удалось бежать, идти мне было некуда. Вернись я в деревню, стражники просто догнали бы меня, а попытавшись бежать в пустыню, я бы стала добычей пустынных воронов еще скорей, чем если бы продолжила свой нынешний путь. Я поглядывала на стражников, стараясь рассмотреть, как они сидят и как прижимают ноги к бокам лошадей. Я попыталась подражать им, но вскоре у меня разболелись мышцы. Я была рада, что мое лицо закрыто покрывалом. Мне не хотелось, чтобы они видели мои страдания.
Когда солнце достигло зенита, мы остановились, чтобы напоить лошадей. Это были кони пустынной породы, и они могли бы скакать без передышки весь день, но путь будет легче, если дать им передохнуть. На Ло-Мелхиине не было шпор. Я всегда думала, что лошади очень дороги, ведь даже у нашего отца не было ни одной, – и теперь я окончательно в этом убедилась, потому что Ло-Мелхиин был добр к своему коню. Он сам держал голову животного, поднимая к его губам бурдюк с водой. Рука его нежно гладила морду лошади, и это заставило меня задуматься.
Что это за человек, у которого на руках столько крови, что он может выбрать новую жену, едва взглянув на ее и зная, что она вскоре присоединится к длинному списку его жертв, но при этом останавливается на пути домой, чтобы поберечь лошадей? Я ни на секунду не задумалась об этом, спеша спасти сестру. Я думала о ее жизни, о счастье ее матери, но не думала о том, что ждет меня в этом браке. Одну ночь или тридцать проведу я с этим человеком, который смеялся над слезами моей сестры, но поил лошадь из собственных рук?
Конечно, с сестрой и нашими матерями мы говорили о браке. Расшивая пурпурную дишдашу, что была теперь на мне, мы вкладывали в каждый стежок свои надежды и мечты о будущем.
Мы знали, что однажды наш отец объявит, что нашел жениха моей сестре, а затем и мне, и мы переедем в шатры своих мужей. Будет пиршество, будут песни и все старые обряды. А потом – первая брачная ночь. Теперь же у меня не будет ничего этого – за исключением последнего.
Я огляделась по сторонам, продолжая неуклюже сидеть в седле. Никто не помог мне спешиться, и я твердо решила не пытаться сделать это самостоятельно, чтобы не упасть. Стражник, который увел меня от сестры, был одет в кожаный костюм, куда более подходящий для езды по пустыне, чем мое платье. Он подошел ко мне и протянул бурдюк с водой. Я взяла его, отпила совсем чуть-чуть и отдала назад. Стражник отвел глаза.
– Соли, – приказал Ло-Мелхиин. Это было первое слово, что я от него услышала.
Стражник протянул мне свою солонку – маленькую резную шкатулку, которую он носил на поясе. Взяв ее в руки, я поняла, что она сделана из дерева, а значит, стоит дороже, чем весь мой наряд. Внутри был драгоценный минерал, который поможет нам всем выжить под палящим солнцем. Я облизнула палец и макнула его в россыпь белых крупинок. Я знала, что вкус будет неприятным, но просунула руку под покрывало и заставила себя съесть все. Стражник снова протянул мне воду. На этот раз я выпила побольше, чтобы избавиться от привкуса соли во рту, но успела увидеть, как он бережно, почти любовно пристегнул солонку на место. Она явно была дорога ему не только из-за ценности дерева.
– Спасибо, – поблагодарила я и лишь потом задумалась, было ли это позволено. Некоторые мужчины запрещали своим женам разговаривать за пределами дома, особенно с другими мужчинами. Я еще не была ничьей женой, но по сути была все равно что замужем, а Ло-Мелхиин вполне мог оказаться из тех мужей, которые предпочитают видеть рядом с собой кроткое и безмолвное создание.
– Не стоит благодарности, – отозвался стражник, и в голосе его не было страха. Он по-прежнему избегал смотреть на меня, и я поняла – это потому, что он меня жалеет. Жалеет о моей смерти.
Ло-Мелхиин вскочил в седло, откинув назад развевающиеся полы плотного дорожного плаща и упершись мягкими сапожками в бока лошади. По этому сигналу стражники тоже уселись на коней.
Я пошевелилась в седле, пытаясь найти позу, в которой было бы не так больно сидеть, но это мне не удалось. Я стиснула зубы под покрывалом, и мы поехали дальше.
Время в пустыне – странная штука. Говорят, в городе Скептики придумали способ измерять время с помощью воды и стекла, но в пустыне есть только бесконечный песок, уносящий время с собой. Невозможно определить, как далеко вы проехали и сколько еще осталось. Именно песок убивает того, кто погибает в пустыне, потому что песок – повсюду, и ему все равно, сможешь ли ты спастись. Наш путь тянулся много часов, но казалось, что прошли целые дни. Мы ехали не той дорогой, какой ходят караваны, поэтому не встречали ни других путников, ни деревень. Я подозревала, что мы ехали по прямой к касру Ло-Мелхиина, тогда как другие путники избрали бы более безопасный кружной путь с оазисами. Но направление нашего пути, как и его протяженность, терялось в бескрайних песках.
Когда солнце подошло к горизонту, а небо из ослепительно-голубого стало превращаться в густо-красное, я увидела вдалеке размытый силуэт и поняла, что мы наконец приближаемся.
