Корабль – это не лабиринт – могила.
Одежда и волосы цепляются за торчащие повсюду острые края обломков. Но я бегу все глубже и глубже в разрушенную часть корабля, и в голове бьется отчаянная мысль, что мне отсюда не выбраться – я провалилась слишком глубоко.
Вдруг я задеваю рукой торчащую арматуру, и меня отбрасывает в сторону, к стене. Я хрипло, истошно кричу.
Я нащупываю дверную ручку и, повернув ее, оказываюсь в тесном помещении. Закрыв дверь, сползаю на пол, заставленный ведрами и швабрами, и нахожу на ощупь фонарь. Его теплый золотистый луч, хоть и тусклый, освещает комнатушку – судя по всему, чулан уборщика. На удивление здесь все цело, метлы и швабры выстроены в ряд.
Сердце рвется из груди, и я опускаю голову на колени, стараясь ровно дышать. И думать о чем угодно, только не о том, что ждет снаружи – разбухшие трупы с остекленевшими глазами.
Раз… Господи… Два. Три. Четыре… Что-то хрустнуло, когда я упала на тело. Я что-то в нем сломала. Будто бы хрустнула мокрая ветка. Нет… Нет. Пять. Шесть. Семь… Он презирал бы меня за то, что я убежала. Восемь. А вдруг среди этих тел есть тело Анны?.. Боже мой… Нет. Девять. Десять. Одиннадцать… Соберись, мисс Лару. Двенадцать. От тебя никакой пользы, пока ты сидишь в чулане для метел. Тринадцать. Четырнадцать. Не недооценивай себя. Многие солдаты справились бы гораздо хуже тебя, я знаю. Пятнадцать.
Я считаю до двадцати и только потом открываю глаза. Луч фонаря подрагивает от каждого моего вдоха, и каждый дается мне через силу. Меня бьет дрожь. Но тьма больше меня не душит.
Тарвер – лжец, но он лжет, чтобы заставить меня идти вперед – за это я не могу его винить. По крайней мере, я хотя бы попытаюсь доказать, что он во мне не ошибается.
«Мне хватит девушки, которую я знаю».
Я заставляю себя встать и открываю дверь. Уткнувшись носом в воротник рубашки, глубоко вдыхаю и выхожу в коридор.
Фонарь гаснет.
В горле застревает вскрик, но больше я не ору. Вместо этого я спокойно стою, всматриваюсь во тьму и заставляю себя дышать.
И вдруг чувствую какое-то свежее дуновение, в котором не ощущается висящий здесь смрадный запах смерти. Я иду на него, медленно пробираясь вперед в кромешной тьме, осторожно переступаю через тела и обломки, лежащие на полу.
Оказывается, воздух проникает сквозь длинную и глубокую пробоину в корпусе корабля. Протискиваюсь через нее, стараясь не задеть толстые электрические провода и острые металлические края.
Снаружи ночь, но после темноты внутри корабля для меня она как солнечный день. Воздух никогда не пах так сладко, небо никогда не было так густо усыпано звездами. Облака рассеялись, и на землю льется бледно-голубой свет зеркальной луны. Я падаю на колени и жадно хватаю ртом воздух, будто так можно изгладить в памяти воспоминания о том, что ждет внутри. Я не могу вернуться. Как же мне вернуться? Не могу… Это могила.
Мы знали, что не все пассажиры сумели добраться до спасательных капсул в той безумной давке. Но сейчас, когда я увидела, что это на самом деле так, меня тошнит от одной мысли, что нужно вернуться в корабль. Должно быть, когда я упала, то оказалась совсем рядом с эвакуационным пунктом.
Пять секунд я сижу в темноте, съежившись в комок, и глубоко дышу, а потом поднимаюсь на ноги и возвращаюсь в лагерь.
Тарвер без сознания. Я не совсем уверена, хорошо ли это для него, но все же чувствую облегчение. Он не станет смотреть на меня горящими глазами, нести бред, разговаривать со мной так, будто я его мама, возлюбленная, сержант – кто угодно, но только не я.
Я вытираю ему лицо и грудь и, приподняв ему голову, вливаю в рот воду из фляги. Он несколько раз глотает, но потом стонет и отталкивает меня. Из-под бинтов по его руке поднимаются воспаленно-красные прожилки. Я провожу по ним кончиками пальцев и испуганно сглатываю.
Он такой тихий, такой спокойный. Я убираю волосы с его лба, глажу ладонью по щеке, грубой, как наждачная бумага, от щетины, отросшей за несколько дней. Он выглядит младше, чем обычно, не старше меня. Я опускаю пальцы в воду и провожу кончиками по его сухим и потрескавшимся губам. Даже губы горячие и воспаленные.
– Тарвер, – шепчу я, положив ладонь на его пылающую щеку, – пожалуйста, не… не бросай меня.
У меня сжимается все тело, живот скручивает от страха и беспомощности – даже когда я увидела трупы, было не так страшно. Я не могу дышать, не могу двигаться и просто съеживаюсь в комочек рядом с ним.
– Пожалуйста, не бросай меня здесь одну.
Я целую его в лоб, потом в висок. Меня бьет дрожь, и я заставляю себя успокоиться, с усилием дышу.
– Я вернусь, – шепчу я ему на ухо. Говорю это каждый раз, когда ухожу. Это обещание не только ему, но и себе. Я пытаюсь подняться на ноги, чтобы мои слова не были пустым звуком, но я так устала… Так хочется свернуться калачиком рядом с ним…
Пошатываясь, я отхожу и вытираю глаза, но тут замечаю что-то возле костра. Минуту назад этого там не было, потому что в ту самую минуту я лежала рядом с Тарвером.
Цветок.
Я беру его дрожащими пальцами и сразу узнаю – два сросшихся лепестка.
Единственный в своем роде. Вот только я видела его раньше. И того цветка уже нет: он погиб под дождем, раздавился под моим платьем. Я оставила его у реки, где мы разбивали лагерь.
Как он здесь оказался?
Я держу его в ладонях и закрываю глаза. Вожу пальцем по сросшимся лепесткам и вдруг вспоминаю легкую улыбку Тарвера в то прекрасное мгновение, когда он дал мне этот цветок. Воспоминания, будто огонь, бегут по всему телу, и ко мне возвращаются силы. Я смогу.
Кто или что бы за нами ни наблюдало, мне послали этот цветок как дар. И точно так же нам вернули флягу. Я не знаю, зачем они все это делают, но понимаю, что это значит для меня.
Я здесь не одна. А может, и никогда не была одна – даже в глубине разрушенного корабля, полного трупов. Эти шепоты, чем или кем бы они ни были, читают мои мысли. Они могут заглянуть мне в сердце.
Я закрываю глаза, отворачиваясь от Тарвера.
За лагерем на темном небе вырисовывается черный зловещий силуэт разбитого корабля, заслоняющий звезды. Могила. Хранилище трупов. Я заставляю себя не смотреть на Тарвера. Если посмотрю, то не смогу уйти, я знаю. Ведь в этот раз я могу оступиться, упасть и больше не выбраться оттуда.
Я возвращаюсь в могилу.
– Как вы распределяли работу?
– В смысле? Нести вещи, найденные на корабле?
– Да.
– Большая часть обязанностей лежала на ней.
– Ваш сарказм совсем неуместен. Как вы распределяли работу?
– По мере наших возможностей.
– Какие возможности были у мисс Лару?
– Делать прически, макияж, подмечать чью-нибудь оплошность с пятидесяти шагов.
– Майор. Мы занесли в протокол ваш отказ содействовать.
– Она могла за чем-нибудь сходить и принести – всякие простые задачи.
– Что насчет вас?
– Мне это очень помогало.
Когда рядом со мной появляется Алек, я понимаю, что это странно, но не могу вспомнить почему. Эта мысль ворочается у меня в голове и назойливо зудит. Нет, не получается. Я снова закрываю глаза.
Я видел Лилиан, но сейчас она ушла. Она все приходит и уходит, приходит и уходит и приносит всякие вещи. Очень много вещей. Откуда они берутся? Здесь нет стольких вещей. Ни вещей, ни людей, ни смысла, ни надежды. Только Лилиан. Я очень надеюсь, что, когда смерть будет близко, Лилиан умрет первой. Если первым умру я, ей туго придется.
– Мрачные у тебя мысли, Тарвер. – Алек лежит рядом со мной на постели, опираясь на локти – он всегда принимал такую позу, когда мы летними ночами лежали возле дома.
– Мрачные или не мрачные, но суть не меняется. Разве для нее есть надежда?
– На меня не смотри, она твоя девчонка.
– Ничего подобного.
И вдруг, будто мне в лицо плеснули холодной водой и перекрыли кислород, меня осеняет.
– Ты мертв.
– Эй, можно и не тыкать меня в это носом, – Алек беззаботно ухмыляется. – Смерть забирает лучших, Тарвер.
Мгновение я стараюсь сосредоточиться, жду, когда меня начнет колотить дрожь, а во рту появится металлический привкус. Но руки не дрожат.
– Ты не видение.
– Нет, я плод твоего воображения. У тебя бред. А значит, я могу ненадолго вернуться к жизни. Знаешь, я думал, будет хуже. Но это я могу пережить. Прости, не хотел острить.
– Ужасно получилось.
– Но тебе не хватало моих шуток.
– Да. Каждый день.
– Прости, что ушел, Тарвер. Я не хотел. А что это за место?
– Понятия не имею. Какая-то заброшенная планета.
– Заброшенная? После того как вложили кучу денег в видоизменение? И из-за чего люди смотались отсюда?
– Не знаю, но тут что-то не так. Лилиан думает, что некая жизненная форма пытается с нами связаться. Болезней тут нет. Возможно, они безобидны.
– Как-то это неправдоподобно, Тарвер.
