Я сняла с полки пустую баночку и попыталась унюхать хоть намек на ментоловый запах детства, но время стерло все следы. Зачем бабушка хранила эти бутылки? Я покопалась в памяти. Бутылочное дерево. Она наряжала во дворе бутылочное дерево. Там был вкопанный в землю столб с дырками по всей длине. Бабушка вставляла в эти дырки сухие ветки деревьев, так, чтобы вышел странный рисунок, а потом надевала на свободные концы веток вот эти синие бутылки. Такое бутылочное дерево отлично преломляло свет и рассыпало синие радуги на двор, цветы и мое лицо.
Все это я отнесла наверх. Синие бутылки, бутыли для молока, для консервации. Мир бутылочного стекла. Как только у меня появится время, я сделаю во дворе синее бутылочное дерево, а пока я расставила их перед шкафами в гостиной и присмотрелась как к сырому материалу.
Как-то на званом обеде меня усадили рядом с Мартой Стюарт, и я спросила ее о секрете простого декора. Она тогда наклонилась ко мне и гордо, как Орстон Уэллс на премьере «Гражданина Кейна», прошептала:
– Комбинирование.
И я стала комбинировать.
А когда закончила, мои полки засияли чудесными бутылочными темами. Я принесла несколько веток и побегов остролиста, сделала букеты, расставила в бутылки – и вуаля. Произведение искусства из чистого стекла. Ночью я ставила в середину композиции фонарик на батарейках, и вместо жутких свечей у меня появлялся калейдоскоп отраженного света.
А в столовой вдоль одной стены тянулся чудесный встроенный китайский шкафчик. Я чистила и полировала стекла и панели, пока они не засияли, как чистая спокойная вода. А потом нашла китайский фарфор с синими рисунками и тоже отмыла, сначала вымочив в ведре с водой, которую я набирала из коровьего пруда. Когда все засияло чистотой, я расставила сервиз в шкафчике, как раньше.
А потом взяла кофейную чашку, блюдце и одну маленькую тарелку, сделала из пустых коробок подобие стола, принесла складной стул для кемпинга, застелила свой «стол» скатертью с вышитым одноухим Ван Гогом. Налила в чашку воды из бутылки, выложила на тарелку холодного «цыпленка Альфредо» из вакуумной упаковки и, с пластиковыми вилкой и ножом из походного набора, отобедала.
Лучшей находкой стали квилтовые покрывала бабушки, аккуратно свернутые и проложенные бумагой. Осталось только четыре, все размером для двуспальной кровати, а я ведь помнила, что у бабушки было больше. Но все исчезло, когда папа хладнокровно и последовательно избавлялся от ее вещей. Я покачала головой и прижала уцелевшее покрывало к груди.
Три бабушкиных квилта я использовала в качестве занавесок в гостиной, четвертый использовала как одеяло, уложив поверх спального мешка. В гостиной сохранились старые бабушкины держатели для гардин. Я принесла из леса красивые ветки, вставила их в кольца держателей, и у меня получились разноцветные занавески с декором вместо скучных шерстяных одеял.
Мой дом. Мой дом. Здесь все еще было темно и очень пусто, здесь все еще не было мебели, зато на окнах и на полках уже ожили мои воспоминания. Я подкрасила дому глаза, чуть-чуть, только чтобы вернуть в них прежний блеск.
Воспоминания и украшение дома заняли меня на целую неделю. А потом я вдруг поняла, что сижу на спальном мешке в углу гостиной, у заколоченного камина, что я устала и замерзла, что кутаюсь в грязную одежду и понятия не имею, что делать дальше. Утром я уже выходила к «хаммеру» с ключами в руке, кралась к машине, словно пытаясь ее не спугнуть. Мне очень хотелось собрать в кулак остатки мужества и снова сесть за руль. Я не водила машину с момента аварии. И одна только мысль о том, что снова придется вести, вызывала панику и тошноту. Сердце колотилось, руки дрожали. Я смотрела на «хаммер», а видела «Транс-Ам». Ключи упали на землю, я подняла их и почти бегом вернулась в дом. Меня трясло от стыда. Превратившись в уродливую неудачницу, я позволила страху держать меня в заложницах. Позорище. Прижав руки к бокам, я начала мерить гостиную шагами.
Сначала я хотела позвонить Дельте, сказать, что я здесь, взять с нее слово молчать и пригласить в гости, а потом уговорить стать моей посланницей в реальном мире. Я дала бы ей деньги и списки, а она присылала бы мне все нужное. Я могла бы ей сказать, какая мебель мне нужна, и она все купила бы. Но кто бы эту мебель привез? Кто мог бы доставлять, разгружать и собирать все нужное, храня при этом полное молчание?
Томас мог бы. Но только если я дам клятву не менять ни гвоздя во всем этом доме.
Проклятье.
Размышляя, как бы совместить одинокое отшельничество и необходимость пройтись по магазинам, я упала в коровий пруд. Это случилось вечером шестого дня. Да, с прудом у меня были проблемы: гладкая серебристая поверхность спокойной воды отражала мое лицо, и я старалась не смотреть в пруд, зачерпывая воду ведром. А земля у пруда замерзла, ледяная кромка покрывала края, и понять, где заканчивается берег, а где начинается вода, было почти невозможно. Я нагнулась, чтобы зачерпнуть воду из полыньи, которую пробила во льду, а смотрела при этом на ястреба, который качался на сухой верхушке высокого тополя. И наступила на лед.
Который сломался, и я полетела вниз головой в ледяную воду. Тяжелая куртка и ботинки тянули вниз. Дергаясь и отплевываясь, я выбралась на берег, неуклюжая и мокрая, как плюшевый медведь после стирки. До дома я дошла, но меня так трясло, что я с трудом смогла снять с себя мокрую одежду. Вытершись шерстяным покрывалом, я натянула сухие вещи, но согреться так и не получилось. Наступала ночь, столбик маленького термометра, который я прикрутила к перилам крыльца, опускался все ниже.
Если я согреюсь, все будет хорошо. Нужно только перезапустить собственный термостат. Я посмотрела в окно, на «хаммер». По крайней мере, мне хватит смелости включить печку и посидеть внутри.
Прихватив одеяла, несколько бутылок воды и протеиновые батончики, я забралась в машину, как только золотой закат погас за Хог-Бэк. Повернув ключ, я прогрела машину и выставила обогрев на минимум. Всего на несколько минут, сказала я себе, когда меня окутала уютная волна тепла, которого я не чувствовала уже много дней. Мне удалось поймать радиостанцию WTUR-AM, Голос Тартлвилля с 1928 года. Где-то вдали, почти что из космоса, пели колядки и рассказывали о фермерских достижениях.
Портер Вагонер пел серенаду. «Как хорошо шагнуть на зеленую траву у дома». Песня человека, которому снится старый дом накануне казни. Как раз мой тип музыки. Я снова мысленно отметила, что нужно бы и завтра забраться в «хаммер», потому что будут передавать Гранд Оле Опри из Эшвилля.
У бабушки были очень простые вкусы, это шоу она любила всей душой. Обожала кантри, шотландские напевы, мелодии из мыльных опер и баллады Пэтси Кляйн. Это была музыка моего детства. Когда я приезжала сюда, мы с ней слушали старое радио на батарейках, которое бабушка держала в гостиной. Радио стояло на древней коробке радиолы, которую дедушка заказал по каталогу Сирса еще в 1920 году.
– Я помню первое Гранд Оле Опри, его начали транслировать, когда я была подростком, во времена Великой Депрессии, – рассказывала она. – Убегала из воскресной школы и бежала в кафе у дороги. Пила домашний джин с бутлегером из Чикаго, слушала Билла Монро и Его Блю Грасс Бойз по радио. Можешь представить, как я подпеваю «Синей Луне Кентукки» с бутлегером, который тут же переводит ее на родной идиш? Ту ночь я никогда не забуду.
Она не забыла ту ночь, а я помнила бабушкин рассказ. Она умела так живописать, что я сама словно оказывалась в прошлом, могла прикоснуться к тем людям. У меня появится новое хобби, я буду слушать Гранд Оле Опри по субботам. А вдруг Фейт Хилл, или Гарт Брукс, или Тревис Тритт вдруг заговорят на идиш? Ну а вдруг?
Тепло, музыка и мягкое свечение приборной панели убаюкивали меня. Ночь смыкалась вокруг, и просто невозможно было устоять. Я сползла по спинке сиденья, закуталась в одеяло и закрыла глаза. Чуть-чуть подремать. Совсем чуть-чуть, чтобы согреться.
Яркие лучи утреннего солнца заставили меня сонно моргать. В «хаммере» было подозрительно тихо и холодно. Я дернулась на сиденье и попыталась завести мотор. Мотор ответил звуком, с которым кошка избавляется от проглоченной шерсти.
Я посмотрела на наручные часы:
– О господи.
Я проспала в «хаммере» больше двенадцати часов, оставив мотор работать. А бензобак, когда мы с телохранителями приехали, был полон всего на четверть, сейчас там было пусто, а что еще хуже, аккумулятор, по всей видимости, сдох. Я вышла из машины, пытаясь не паниковать.
– Ладно, я все равно не собиралась никуда ехать. Не проблема. Подумаю об этом позже. К тому же позвать на помощь можно и по телефону.
