Я сглатываю. Голос должен звучать ровно. Отец гордился бы.
– Пойми, Тарвер, всем, кто завязывает со мной знакомство, что-то от меня нужно – всем. Мужчинам – деньги. Женщинам – мое положение в обществе. И мужчины, которые пытаются добиться внимания богатой девушки, потом горько об этом жалеют. За несколько лет мне пришлось научиться так поступать. Возможно, я жестокая, потому что это просто или же… у меня хорошо получается.
Он стоит, не шелохнувшись. Я исчерпала все слова и умолкаю. У меня дрожит рука, будто хочет швырнуть в него отвертку – сделать что угодно, только бы он сдвинулся с места. Сказал что-нибудь. Он стоит, будто его ударили по голове флягой, смотрит на меня, сжав челюсти, и молчит.
Я опускаю отвертку.
– Пойду поищу место для ночлега.
Я чувствую на себе его взгляд, когда подбираю с земли мешок с припасами и иду обратно к ручью.
Когда мы переходили через него, вода была мутной, поэтому я прохожу мимо и ищу, где можно наполнить флягу и умыться. В голове навязчиво крутится мысль, но я ее отбрасываю.
Зачем, зачем я ему рассказала?! С какой стати ему проникаться грустной историей о несчастной богатенькой девочке, у которой забрали парня? Вот он посмеется со своим взводом, когда расскажет эту историю! Так и представляю, как он описывает безумную богачку, которая вешается ему на шею из-за детской травмы, нанесенной папочкой. Но вдруг внутри что-то сжимается. Нет, Тарвер не такой, он не расскажет. Но он, должно быть, думает, что я эгоистка. Он видел на передовой, как его друзей разрывает снарядами на части, а я плачу из-за мальчика, которого отправили на войну.
Но теперь Тарвер знает. Знает, что представляет собой мой отец. И я сама. Знает, что на моей совести лежит смерть мальчика, вина которого была лишь в том, что он меня полюбил. Теперь он знает, как я опасна.
Я так погружена в свои мысли, что чуть не прохожу мимо пещеры.
Вход узкий, Тарверу с его широкими плечами будет трудновато пролезть. Ручей, видимо, вытекает оттуда, но я не слышу, как булькает вода: только вниз по камням стекают тонкие струи. Я нахожу в мешке фонарь, забираюсь на мокрые камни и протискиваюсь внутрь.
Ручей, вытекающий через широкую щель в камнях, теряется в темноте. Я привязываю к камню снаружи ярко-красную футболку, чтобы Тарвер меня нашел, если пойдет искать. Потом снова залезаю в пещеру и иду вглубь – проверить, хватит ли нам тут места для ночлега.
– Вы оставляли мисс Лару одну надолго?
– Поясните, что означает «надолго».
– Вы можете рассказать обо всех ее занятиях и действиях в течение вашего пребывания на планете?
– Вы говорите так, будто мы были в отпуске.
– Майор.
– Мы все время были вместе.
– И с ней не произошло ничего странного за это время? Она вообще не изменилась?
– Думаю, потерпеть крушение на неизвестной планете – очень странно.
– Май…
– Нет. Я не заметил изменений.
Я подбираю камень и с силой бросаю его в металлические ставни. Он ударяется с глухим стуком. Я снова бросаю. Поднимаю – бросаю. Поднимаю – бросаю. Голова идет кругом.
Ошибка в документах, черт подери! Никого не призывают по случайности, а тем более – парня из богатой семьи. Я очень хорошо знаю, как предотвратить такую «случайность».
Но это может случиться, если отец его девушки не одобрял их отношения. Если девушка, которую он любил, – Лилиан Лару.
Я понимаю, как все было.
Бедная девочка. Она держала в себе этот секрет три года. И она никогда не говорила так потерянно – будто и вправду винит себя в смерти того мальчика. Какой отец взваливает на четырнадцатилетнюю дочь столь тяжкое бремя, позволяет жить с мыслью, что на ее руках кровь человека?
Лучше бы она рассказала раньше. Но что бы я сделал, скажи она мне тогда на «Икаре», что слишком опасно ее добиваться? Хватило бы мне ума уйти?
Я уже минуты две бросаю камень в одно и то же место, но все без толку – пробить дыру в ставнях невозможно. Я иду к ручью за Лилиан.
Что же мне ей сказать? Я знаю лишь, что должен ее найти. Все тело у меня будто наэлектризовано.
Тут я замечаю ярко-красную ткань, привязанную к камню. Я так устал, в голове крутится столько невысказанных извинений, что я не сразу вижу вход в пещеру.
Лилиан, с которой мы потерпели крушение, никогда бы не оставила для меня сигнал у входа. Она ушла бы внутрь, даже не задумавшись, как мне ее найти. Но она изменилась с тех пор, как мы здесь оказались.
Проход очень узкий, но мне удается протиснуться. Впереди я замечаю свет фонаря: узкая пещера расширяется вглубь, как пузырь. Я прохожу туда и чуть не спотыкаюсь о камень на спуске.
Я хватаюсь за каменную стену и удерживаюсь на ногах. Лилиан пока не заметила меня. Она сидит посреди пещеры, достает из мешка вещи и аккуратно раскладывает. Она развела костер прямо под трещиной в своде пещеры, чтобы через нее выходил дым. Это я ее научил или она сама поняла? Забыл.
Плотно сжав губы, она застилает две постели. Плечи решительно расправлены. Когда я болел, когда она полезла на корабль искать для меня лекарства – тогда она была такой же собранной и сосредоточенной.
Как я вообще мог считать ее бесчувственной?
Я осторожно спускаюсь в пещеру, но перед этим задеваю ногой несколько камушков. Лилиан бросает на меня взгляд и возвращается к своему занятию – запихивает в подушку еще одну футболку.
– Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя в первый раз, – когда ты отчитывала офицеров?
В моем голосе слышится сомнение, нервозность. Но я не нервничаю. Я уверен как никогда.
Она снова на меня смотрит. У нее такое усталое лицо… Она вскидывает голову, будто готовясь к удару.
– Что ты подумал, Тарвер?
– Я подумал: вот такая девушка мне нравится.
Выражение ее лица не меняется.
Я робко улыбаюсь и опускаюсь перед ней на колени, превозмогая боль в уставших мышцах.
– И ведь я был прав, Лилиан. Забудь обо всем. Забудь обо всех. Мне нужна именно такая девушка.
– Ты правильно сделал, что остановил меня. – В свете фонаря ее голубые глаза кажутся темными, а волосы тускло сияют. – Этому не бывать.
У нее на лице так ясно написано чувство вины, что у меня сжимается сердце. Я беру ее за руку и тяну к себе. У нее перехватывает дыхание.
– Ты не виновата в смерти Саймона. Твой отец это сделал – не ты. И ты не виновата, что Саймон тебя полюбил.
Он сглатывает и встречается со мной взглядом. Я вижу в нем неуверенность.
Я не могу больше ждать. Я наклоняюсь и целую ее, не успев даже сообразить, что делаю. Когда наши губы встречаются, у меня по всему телу будто пробегает огонь, а она со стуком роняет фонарь. Мгновение она колеблется и потом отодвигается. Мне хочется прижать ее к себе, но я сдерживаюсь, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Но… на равнине – ты вел себя так, будто я тебе совсем не нравлюсь, – шепчет она.
– Ты поверила в этот спектакль? Да ты еще безумнее, чем я думал… Ты мне понравилась с самого начала. Я подумал, что лучше держаться подальше, сосредоточиться на спасении. Я боялся, что потеряю тебя, едва получив. Но это бы стоило того. Прости, я – идиот.
Лицо у нее вспыхивает румянцем, губы алеют на светлой коже.
Мне страстно хочется ее целовать, и больше себя сдерживать я не могу. На этот раз она не отодвигается. Я кладу руку ей на спину и притягиваю к себе. Покусываю ее губу, и она тихонько выдыхает.
– Захочешь, чтобы я остановился, – говорю я, с трудом узнавая свой голос, – скажи.
Она тянется ко мне, и я вижу ее темные глаза и приоткрытые губы. Она обхватывает дрожащими пальцами мою руку. И тут я понимаю, что мои руки тоже дрожат.
– Остановишься, – выдыхает она, – и я никогда тебя не прощу.
Наши тела соприкасаются, и в пещере отдается эхом стон.
Если сейчас на поляне приземлится спасательный корабль, я, пожалуй, останусь в пещере.
– Что скажете насчет физических изменений?
– Прошу прощения?
– Пока вы были с мисс Лару, претерпела ли она какие-нибудь… физические изменения?
– Ну, думаю, она стала чуть выносливее после всех наших походов.
– В какой степени на ваши действия влияли чувства к мисс Лару?
– Средне.
– Прошу прощения?
– А что мне отвечать на этот вопрос?
– Мы хотим выяснить, что произошло. И в интересах всех заинтересованных сторон вы должны отвечать правдиво.
– Все хорошо? – Тарвер поднимает голову и легонько целует мои скулы.
Я вздрагиваю и вместо ответа удовлетворенно мурчу. Через пару секунд я открываю глаза – он смотрит на меня. В тусклом свете угасающего костра видно, что у него прилипли волосы ко лбу.
– Просто прекрасно, – добавляю я, и он довольно улыбается.
– Вот и хорошо.
Опираясь на локоть, Тарвер наклоняется и снова целует меня. Я чуть поднимаю подбородок: оказывается, так ему приходится наклоняться сильнее, и поцелуй становится глубже. Я издаю стон удивления и удовольствия.
