Я закрываю глаза, пытаясь изгнать воспоминание из памяти. Это не она.
Прижимаю щеку к системному блоку компьютера. Если задержать дыхание, то слышно, как он тихонько вибрирует.
Здесь до сих пор есть энергия. У меня гора падает с плеч, и я прислоняюсь к монитору. Можно отправить сигнал. Еще не все потеряно.
Лампы мигают одна за другой и светят тускло из-за нехватки электричества и долгого неиспользования. Поначалу из-за скудного освещения кажется, что стены оклеены пестрыми обоями. Но потом у меня пропадает дар речи.
Это рисунки.
Она поворачивается, и мы вместе недоуменно на них смотрим. Стены исписаны словами и числами, непонятными уравнениями и обрывками бессмысленных предложений. Они начинаются аккуратно и написаны фломастером ровными строчками. Но тут и там строчки вдруг сползают, фломастер заменяет краска, и вот уже слова превращаются в нарисованных пальцами животных, деревья и людей. Отпечатки ладоней. Повсюду среди землисто-красной и коричневой красок выделяются голубые спирали: они везде одинаковой формы. Голубые спирали, видимо, важнее всего, но я не вижу в них смысла. Краски такие яркие, будто их нанесли только вчера. И тут я понимаю, что эти красные, голубые и желтые краски мы видели в ангаре, когда осматривали космолет, – только там они стоят в банках засохшими.
Рисунки сбегают со стен на мониторы. Некоторые изображения очень аккуратные, можно сказать, произведения искусства, и нарисованы очень вдумчиво и с чувством. На них все ясно видно. Но поверх этой живописи намалеваны грубые рисунки: они изображают кровавую бойню и смерть, людей и зверей, сошедшихся в схватке.
У одного из горла хлещет потоком красная краска. Другой пронзен толстым черным копьем. Над грудой тел полыхает красное пламя.
– Они сошли с ума, – шепчет она испуганно, и я засовываю руки в карманы, чтобы невзначай не взять ее за руку.
Мне ясно, что девушка имеет в виду: что-то обитающее на этой планете свело с ума работавших здесь людей. Раз ученые, исследователи и прочие, кто здесь был, сошли с ума, то что будет с нами? По крайней мере, теперь мы понимаем, почему это место заброшено, почему вся планета пустует. Я отрываю взгляд от стен и смотрю на лампы над головой. Нужно идти дальше.
Я откашливаюсь, и она вздрагивает.
– Раз здесь есть генератор, можно его выключить. Если за станцией следят, то заметят сбой и могут сюда прилететь, чтобы все проверить. Или же, если приборы передают какие-то данные, мы можем взломать систему и отправить какие-нибудь числа. Тогда они поймут, что тут кто-то есть.
– У меня есть идея получше, – говорит она, с трудом сглатывая. Веснушки выделяются на бледной коже, но голос звучит тверже. Ей до сих пор трудно владеть собой – я это замечаю. Но, как и моей Лилиан, ей интересно говорить об электронике и источниках питания. – Думаю, мы сумеем отправить настоящий сигнал.
Девушка отводит взгляд от рисунков и подходит к выключателям питания. Она медленно закрывает дверцу, и я вижу наклеенную на ней эмблему: каждый человек во вселенной знает этот символ, даже я его знаю, хотя меня постоянно забрасывают в самые дальние уголки Галактики, – это греческая лямбда. «Компания Лару». Это был не просто заброшенный проект по видоизменению – это проект отца Лилиан.
Она молчит и отворачивается от эмблемы. Мы обходим всю комнату, рассматриваем все двери и оборудование, старательно не замечая, что люди на примитивных рисунках следят за нами. Одновременно поворачиваемся к следующей двери, и будь эта девушка моей Лилиан, я взял бы ее за руку, переплетая наши пальцы. Но я просто останавливаюсь и пропускаю ее вперед.
Коридор ведет в комнату, заставленную двухэтажными койками, и душевую: я нажимаю на кнопку и жду; трубы, отвыкшие от работы, булькают и возмущенно постанывают, но потом выдавливают из себя струю воды. Через полминуты она выравнивается, а потом нагревается. Мы оба смотрим на нее так, будто никогда в жизни не видели льющейся воды.
– Что-то не то, – говорит девушка. – Свет, горячая вода. Генератор не даст такой мощности, тем более если его долго не использовали. Здесь должен быть другой источник питания.
Я засовываю руку под воду и зачарованно смотрю, как она льется по руке и стекает с пальцев. Казалось бы, такой пустяк – душ, – однако нам очень этого не хватало.
Чистота и еда на тарелках, стулья вместо камней. Цивилизация, безопасность. Вот только безопасность запоздала.
Она рассматривает провода, подключенные к системным блокам молчащих компьютеров.
– Эти провода ведут вниз. Нужно посмотреть куда.
– Вниз? – Я оглядываю тесную комнату. – Вообще на таких станциях, как правило, нет подвального помещения. Ты уверена, что они не уходят просто в пол?
– Да, – говорит она и достает клавиатуру. – Их слишком много. Под нами точно что-то есть.
Она все подмечает и тщательно обдумывает – прямо как моя Лилиан. Я с трудом могу смотреть на нее, но и не смотреть мне тяжело. Каждое ее слово, жест, взгляд – я вижу в ней Лилиан. Но это не она.
«Я же видел, как ты умерла, – кричит на нее мой разум. – Держал тебя, когда ты истекала кровью».
В конце концов я ухожу под предлогом, что нужно поискать подвал. Через двадцать минут я его обнаруживаю. В одном месте пол в коридоре не сильно затерт, и, сев на корточки и приподняв резиновый настил, от чего в воздух взвивается пыль, я нахожу люк.
Он закрыт, и я пытаюсь подцепить и вытащить крышку пальцами. Но все без толку, и после нескольких попыток я сдаюсь. Пора применить силу, как говаривал мой старшина.
Я покрепче хватаюсь за петли, тяну что есть мочи, и пластен трескается. Но все-таки мне приходится сходить в ангар за ломом. Проходя через наблюдательную комнату, я замечаю рыжие волосы, мелькающие за системным блоком: она пытается понять, что там внизу, и не поднимает головы, когда я прохожу мимо нее.
Срываю ломом крышку люка. Вниз в темноту ведет лестница.
Я видел очень много наблюдательных станций – эта отличается от них.
Я глубоко вдыхаю.
– Открыл! – кричу я, и через пару минут она приходит и, встав рядом со мной, всматривается во тьму. Нигде не видно выключателя: должно быть, свет включается внизу. Я беру свой мешок: мне уже случалось застревать в полуразрушенных зданиях – никуда не пойду без запаса пищи и воды. Я спускаюсь первым, а потом жду ее, готовый поймать, если она упадет. Она дышит учащенно.
Девушка спрыгивает рядом со мной и отходит в сторону подальше: она до сих пор боится, что я дотронусь до нее. Внизу так темно, что я не вижу даже собственной руки, когда подношу ее к лицу. И здесь ни дуновения ветерка, но затхлости и духоты не чувствуется. Воздух такой холодный, что дрожь пробирает до костей.
Мы ощупываем стены, пытаясь найти выключатель в кромешной тьме, и то и дело натыкаемся друг на друга. Я вздрагиваю от каждого ее возгласа.
– Черт, где же выключатель? – Я ковыляю к лестнице и, больно наткнувшись на нее локтями, прикусываю язык, чтобы не выругаться.
И вдруг, словно в ответ, над головой загорается свет. Он исходит от флуоресцентной панели на потолке и такой тусклый, что видно только на расстоянии вытянутой руки.
Судя по всему, мы стоим в конце коридора – дальше все теряется в темноте.
Застыв на месте, мы, моргая, смотрим на свет.
– Ты его включила? – спрашиваю я, хотя она стоит посреди коридора и рядом с ней нет ни одного выключателя.
Она качает головой. В тусклом свете лампы она выглядит еще бледнее, чем при дневном свете.
– Такое чувство, что тебя кто-то услышал.
Свет мигает – на мгновение мы оказываемся в темноте – и снова медленно загорается. Я разворачиваюсь и снова ищу выключатель, но она находит его первой. Когда я к ней подхожу, она стоит у другой стены и смотрит на выключатель.
– Он выключен, – шепчет она и смотрит на меня, широко раскрыв глаза.
Тусклый свет мигает.
– Но как…
Девушка вдруг выпрямляется и пристально смотрит на свет. Я знаю этот взгляд: он означает, что Лилиан что-то задумала. Но она ведь не Лилиан, а ее копия. Она не настоящая.
– Если вы нас слышите, – говорит она медленно, – мигните светом три раза.
И как по приказу свет мигает один раз, второй… Мы молча ждем. Я задерживаю дыхание… И тут он мигает в третий раз, и у меня сердце уходит в пятки.
– Один раз – «да», два – «нет». – У меня пересохло во рту, и я с трудом сглатываю. – Вы хотите нам навредить?
Свет мигает два раза – «нет».
– Предупредить?
Секундная задержка, и свет мигает три раза. Что это значит – может быть?
– Сказать нам что-то?
«ДА».
– Где вы? Почему вы не показываетесь? Поговорите с нами!
Не верю я тем, кто не показывает свое лицо.
Свет горит ровно: у них нет ответа на этот вопрос. Я тру руками лицо.
– Вы можете выйти и поговорить с нами?
«Нет».
Я ловлю взгляд Лилиан. Она тоже на меня смотрит, бледная как никогда. Потом заговаривает, и ее голос эхом отдается от стен коридора.
