– Вот как ты думаешь? – Я встала, не знаю почему. – Честно?
– Это то, что ты сама сказала. – Он особо подчеркнул конец фразы. Клянусь, не помню, как именно я выразилась, но в моей речи никак не фигурировали «идиотские приключения» и «тупоголовая подружка». У меня никогда не было тупых подруг. Вот болван-приятель был. – Зови меня дураком, но мысли я читать не умею, сужу по тому, что было сказано.
Ну вот вам и половина проблемы. Мужчины и женщины действительно разные биологические виды. Мы с Дженни телепаты, заходит ли речь о переломном жизненном кризисе или когда одна из нас просто хочет мороженого. Алекс судит по тому, что я сказала вслух? Да, неудивительно, что человек ничего не понимает.
– Слушай, оставь Дженни на минуту в покое, – попросила я, стараясь не наступить на айпод «Нано». Это было непросто. – Позволь мне объяснить.
– Не оставлю, – заявил Алекс, подскакивая и наступая на два больших коричневых пакета из «Блумингдейл»! – Потому что она дура и превращает в дуру тебя.
– Теперь уже я дура? – закричала я вне себя. Разговор выходил из-под контроля, за меня говорили эмоции. – Ну слава Богу, что мы не женаты!
– Просто прочла мои мысли! – прогремел он и пошел в кухню. – Всю дорогу в самолете я думал – может, я смогу сделать вид, что ничего не случилось, может, получится жить как раньше, но, знаешь, не могу. Я не позволю себя использовать. Второй раз этого дерьма мне не надо!
Он грохнул пару раз дверцами шкафчиков, после чего повернулся и посмотрел на меня с выражением, которого я никогда не видела и не хотела бы видеть снова: огорченный, рассерженный, упрямый, словно никакие мои слова не могут поколебать его мнения. Он выглядел… убитым.
– Второй раз? – От злости я не могла кричать, а от испуга – злиться дальше. Мне очень захотелось увидеть его улыбку, что угодно, только не это выражение лица. – Использовать? Алекс, это уже не разговор, а непонятно что. Давай успокоимся.
– Да все превратилось непонятно во что. – Его плечи поникли, и он направился в ванную. – Я не хочу, не могу с тобой сейчас говорить.
Дверь громко захлопнулась, я услышала щелчок замка и шум воды. В полном шоке я стояла посреди рождественского армагеддона, слушая «Последнее Рождество» и сдерживая слезы. Взяв домашний телефон, я нажала быстрый набор.
Дженни ответила на первом гудке.
– Что стряслось? – спросила она с набитым ртом.
– Мне надо приехать, – прошептала я, не доверяя своему голосу. – Прямо сейчас.
– Все нормально? – настороженно поинтересовалась она. – Может, я за тобой приеду?
– Я возьму такси, – ответила я, не отводя взгляд от двери ванной.
– Энджел, ты чего? – встревожилась Дженни. – Что происходит?
– Не знаю. – Глаза наполнились слезами, и голос дрогнул. – Но у меня не все нормально. Я еду к тебе.
Нажав отбой, я разыскала ноутбук под книгой «Гринч, который украл Рождество», резко закрыла его и сунула под мышку. Дверь в ванную была по-прежнему заперта. Коснувшись пальцами деревянной панели, я задержалась на несколько секунд, но не услышала ничего, кроме шума льющейся воды. Уйти из квартиры казалось глупым, остаться – невозможным: я слишком боялась того, что он может сказать, когда выйдет. Я не могла лечь рядом с ним, не объяснившись до конца, и не могла говорить без того, чтобы один из нас не вышел из себя. Поэтому я сделала единственное, что умею делать, когда дела становятся плохи.
Я сбежала.
– А он что?
Дженни сидела на диване, перебирая мои волосы, а я лежала на деревянном полу с бутылкой «Короны» в одной руке и ложкой сливочного мороженого «Нью-йоркское, большая порция» в другой. Слева от меня лежал раскрытый пакет «Монстр манч», незаменимое средство в экстренных случаях, хранившееся у Дженни. Справа стояла открытая бутылка вина. Текилу Дженни вылакала до моего приезда, поэтому пиво запивали белым совиньоном.
Добравшись до подруги, я только и делала, что плакала, лежа лицом вниз на диване и пытаясь сдерживать рвотные позывы. Потом перешла на бессмысленный сопливый лепет. Я пыталась победить суицидальное настроение, одурманивая мозг деликатесами и алкоголем, пока не отключусь. Две «Короны» и полбутылки белого оказались оптимальным объемом выпитого с горя: я рассказала все, что случилось, не рыдая на каждом слове. Даже на пьяную голову у меня хватило ума не повторять Дженни то, что о ней наговорил Алекс: я хотела попасть домой, а не на похороны. Употребление слова «тупоголовая» в отношении мисс Лопес было равносильно вышибанию мозгов из мистера Рейда.
– Сказал, не хочет, чтобы его снова использовали. – Я судорожно вздохнула, взяла паузу и, отдышавшись, приложилась к бутылке пива.
Мой мобильный остался в мусорной корзине где-то в «Де Лухо», и я была лишена возможности неотрывно смотреть на дисплей в ожидании звонка.
– Снова использовали? – Дженни выхватила картофельный ломтик, сунула в рот и состроила удивленную мину, после чего стащила второй. – Не поняла. Когда ты его в первый раз использовала?
– По-моему, он имел в виду не меня.
Вот бы пивные бутылки были хрустальными шарами! И почему в «Кровать, ванна и остальное» не продают волшебные зеркала? Разве они не подпадают под категорию «остальное»?
– Та гадина французская? – уточнила Дженни, имея в виду пренеприятную бывшую девицу Алекса. За исключением Сисси Спенсер я стараюсь не клеить ярлыки на других женщин, но последняя подружка Алекса сделала все, чтобы заслужить это прозвище. По-моему, она попадет в специальный круг ада, зарезервированный для Гитлера, Джастина Бибера и мужика, придумавшего джинсы с завышенной талией.
– Ну да. – Пиво отказывалось показать, что сейчас делает Алекс, как ни гипнотизировала я взглядом бутылку. – Может, позвонить? Он же знает, что у меня нет мобильного.
– И знает, где ты находишься, – отозвалась Дженни. – Он, наверное, сейчас не меньше твоего с ума сходит. Ты правильно поступила. Иначе наговорила бы ему такого, чего он никогда бы тебе не простил.
– Я и сама так подумала, – надула я губы. Вот вам и «Дженни всегда дает плохие советы».
– Сейчас у него есть время остыть, переварить сказанное. Он поймет, что не сердится на тебя, и завтра позвонит.
– Он позвонит завтра, – повторяла я, пока сама почти не поверила в это, сидя буквально на своих ладонях, чтобы не схватить домашний телефон Дженни. Но я вспомнила выражение лица Алекса, и моя уверенность дрогнула. – Позвонит.
Прошло три дня. Алекс не звонил.
После молчания в первые сутки я позвонила и оставила сообщение. Ничего. Чем дольше это длилось, тем невозможнее казалось сесть в такси, поехать домой и поговорить. На второй день со мной в такси села Дженни, но квартира оказалась пустой. Сверкающая разноцветной фольгой свалка, она же лавочка по заворачиванию подарков, осталась в неприкосновенности. Доказательством того, что Алекс вообще приехал, были разбросанные футляры от дисков около проигрывателя, пустая коробка из-под пиццы и несколько десятков пустых пивных бутылок. Картонный стаканчик из-под жареной картошки на кофейном столике оказался до половины заполнен окурками. Алекс вообще не курил, за двумя исключениями: в состоянии сильнейшего стресса или во Франции. Ободряющее выражение лица Дженни куда-то пропало, когда я на цыпочках обошла квартиру, боясь разбить что-нибудь, что мне не принадлежит.
– Хочешь его подождать? – спросила она. – Я побуду с тобой.
Но я не хотела оставаться. Мне было страшно. Я собрала кое-что из одежды и туалетных принадлежностей и ушла. «Я вернусь, – повторяла я себе. – Я обязательно вернусь».
Я надеялась, он заметит, что я приезжала. Увлажняющий крем исчез со стеклянной полки в ванной у зеркала. С тумбочки я забрала свой ноутбук. Футболка Алекса с «Блонди», в которой я всегда спала, перекочевала из-под моей подушки в сумку. Я хотела, чтобы он заметил и позвонил, приехал за мной. Но звонка не последовало. В четыре утра, лежа без сна в кровати Дженни, я поняла, что он не позвонит.
Та пара дней для нас обеих выдалась не сахар. Дженни разрывалась на работе и переживала из-за Джеффа. После возвращения в Нью-Йорк она не виделась ни с Джеффом, ни с Сиггом, и не из-за отсутствия энтузиазма со стороны последнего: Сигг звонил беспрестанно, но Дженни отпугивала его криками о сверхурочной работе и затянувшимся похмельным синдромом. Сигг вроде купился, но мы боялись загадывать, сколько это продлится. С Джеффом, напротив, творился форменный бардак. До свадьбы, назначенной на канун Нового года, остались всего две недели, но он ничего не отменил. Дженни сходила к юристу и убедилась, что свадьба в Вегасе не имеет законной силы и не требует аннулирования. Джефф сходил к бармену, и тот подтвердил неизбежную в скором будущем пересадку печени. В три утра нас разбудил телефонный звонок. В четыре Джефф уже рыдал в трубку. В десять утра я расписывалась за цветы, из которых торчала карточка с накарябанным от руки извинением, но свадьбу он не отменял, и Дженни не желала с ним разговаривать. Мне страшно было представить, что Алекс может когда-нибудь так рассердиться на меня, как Дженни на Джеффа.
