– Нет, он европеец. Он скажет то же самое, что и ты. Я должен обдумать все сам. Пойду в сад.
– Тебе нельзя сидеть в саду. Дождь льет как из ведра. Ты простудишься и умрешь. Пожалуйста, ложись в кровать.
Он качает головой.
– Чтобы подумать, я должен быть один.
– Нет, – умоляю я. – Думай вместе со мной. Мы будем думать вместе. Не выходи под дождь, Доминик.
Но он идет наверх и мгновение спустя приходит в своем shuka.
– Доминик, но ты же не можешь выйти вот так, в этом! – Я показываю рукой на дождь, ручьями стекающий по окнам. – Прими ванну, замечательную теплую ванну. Она поможет тебе расслабиться.
– Ложись в кровать, Дженни, – говорит он. – Я скоро вернусь.
– Ты пугаешь меня, Доминик. Всего лишь одна из моих подруг оказалась злобной. Мы вполне можем обойтись без нее. Мы легко можем обойтись и без остальных. Ты единственный, без кого я не могу жить.
– Может быть, тебе будет лучше без меня. Кажется, они все так думают.
– Но не я. Я так не думаю. Имеет значение только то, что хотим мы сами.
– Иди в кровать, – повторяет Доминик. – Я скоро вернусь.
Я смотрю, как он выходит в ночь под ледяной дождь в одной только тунике. Арчи, неуверенно взглянув назад, в теплую кухню, выходит за ним следом. Даже кот собрался промокнуть до костей!
Доминик тихо закрывает дверь. Из окна, по которому текут струи, я вижу, как он идет по промокшему саду, и с каждым шагом тонкий хлопок его shuka темнеет от воды. В дальнем углу есть скамья под свисающими ветвями дерева – может быть, это ива, – и я вижу, что Доминик устраивается там.
Арчи вспрыгивает на скамью рядом с ним, и я надеюсь, что дерево будет им хоть каким-то укрытием. Ну почему Доминик не взял зонтик или пальто?
– Чертовы мужчины, – бормочу я. – Столько сил на них тратишь, и все впустую…
Но, конечно, на самом деле я так не думаю. Я вовсе так не думаю.
Хотя уже поздно, я сижу на диване и смотрю какую-то пустую передачу. Завтра утром мне надо быть в салоне, и если я не высплюсь, то ни на что не буду годна.
В два часа ночи я просыпаюсь среди диванных подушек. У меня онемели нога и обе руки. Изо всех сил я стараюсь сесть прямо, а потом пытаюсь оживить конечности, массируя их. Дрова в камине прогорели до угольков, и в коттедже холодно. Заставив себя встать, я плетусь на кухню и всматриваюсь в окно. Доминик все еще сидит в саду. С небес по-прежнему льются потоки воды, и я с трудом различаю красный цвет его shuka.
Я вздыхаю, наливаю чашку молока и ставлю ее в микроволновку. Потом иду в подсобку за резиновыми сапогами и большой курткой. Беру зонтик и отправляюсь в сад, по пути раскрывая зонтик. Дождь барабанит по ткани. Доминик поднимает взгляд, когда я приближаюсь к нему.
Я сажусь перед ним на корточки и с улыбкой говорю:
– Должно быть, ты уже достаточно подумал?
Он отвечает мне улыбкой:
– Да, достаточно.
– Теперь вернешься в дом?
Он кивает.
– Я согрела для тебя молоко.
Арчи по-прежнему лежит, свернувшись и подвернув под себя лапки, но теперь смотрит с облегчением, потому что его ночное приключение подходит к концу.
Доминик встает и потягивается. Когда я касаюсь его руки, то чувствую, что его кожа холоднее льда.
– Тебе повезет, если ты не простудишься. – Он не отвечает. – Теперь тебе лучше?
– Да, теперь я знаю, что должен сделать.
– Расскажешь?
Доминик отрицательно качает головой, а потом говорит:
– Ты должна знать, что я люблю тебя, Просто Дженни. Aanyor pii. Всем моим сердцем, навсегда.
Я притягиваю его к себе и заглядываю в глаза.
– Aanyor pii. – Положив голову ему на грудь, говорю: – Пойдем. Выпьешь молока, а потом мы с тобой пойдем спать. В семь часов мне надо вставать.
– Прости, что нарушил твой сон.
– Не говори так, – отвечаю я. – Я беспокоюсь о тебе. Не хочу, чтобы ты один боролся с проблемами. Если мы хотим прожить вместе всю жизнь, то и разбираться с ними нам надо вместе.
Взяв его за руку, я нежно тяну его в дом, в тепло. В кухне заставляю его снять shuka и вытираю теплым полотенцем его крепкое мускулистое тело, поражаясь тому, как оно красиво. Я целую его там, где вытерла воду, и вздыхаю от удовольствия, когда думаю, что могла бы делать это всю оставшуюся жизнь. Тело Доминика отвечает мне, и я понимаю, что он тоже наслаждается.
Арчи сидит у его широких босых ног и ревниво жалуется на недостаток внимания. Закончив с Домиником, я вытираю полотенцем кота, а он жалобно мяукает.
Мы все идем наверх, и я крепко прижимаюсь к Доминику.
– Ты промерз, – шепчу я. – Как мне согреть тебя?
В полутьме я вижу, как черты его лица смягчаются, и он оказывается надо мной. Мы занимаемся любовью долго, не спеша. Мне вовсе не хочется, чтобы это закончилось. На часы я не смотрю.
Потом я лежу в его объятиях и чувствую себя на небесах, вправду на небесах. Что бы остальные ни говорили об этом мужчине, я точно знаю, что его любовь стойкая, непоколебимая, что он никогда не сделает ничего, чтобы ранить меня, и что мне никогда даже на секунду не придется сомневаться в нем.
– Я люблю тебя, – бормочу я куда-то мимо его ушей. – Я очень люблю тебя.
Доминик убирает волосы с моего лица.
– Я тоже тебя люблю, – говорит он. – Что бы ни случилось, я тебя люблю.
Это последнее, что я слышу, погружаясь в глубокий счастливый сон.
Радио будит меня песней «Тот, кто верит в мечту», которую поют Манкис[73] в своем веселом стиле шестидесятых годов. Я протягиваю руку к Доминику, но нахожу на кровати только пустое место. Заставляю себя открыть глаза – его нет. Мы заснули, должно быть, часа в три или около того, и я чувствую себя смертельно уставшей. Я потягиваюсь, лежа на спине.
Стоит мне лишь подумать о ночных любовных ласках, как все мое тело начинает дрожать. Я все еще чувствую Доминика внутри себя, чувствую его тело, прижатое к моему, и хочу, чтобы он повторил все это снова. Я точно знаю, что никогда в жизни не чувствовала себя такой удовлетворенной, такой любимой женщиной, и мнение чужих людей меня нисколько не волнует. Если это не настоящая любовь, то что же такое настоящая?
Песня заканчивается, и я заставляю себя сесть. Сегодня утром я не буду нежиться в постели. В девять часов, минута в минуту, я должна стричь и укладывать феном волосы моей первой клиентки, а затем у меня расписан весь день – ни одной свободной минуты, даже на обед нет времени.
Надеюсь, что Доминик делает свой обход деревни, проверяя, все ли в порядке у пожилых дам. При этой мысли не могу удержаться от улыбки.
Но тут замечаю Арчи – он лежит, свернувшись клубочком, в ногах кровати, и мгновенно просыпаюсь. Кот здесь, а Доминика нет, – значит, случилось что-то ужасное. У меня проваливается сердце, и я инстинктивно, без тени сомнения, понимаю – Доминик ушел.
Вскочив с кровати, натягиваю халат. Кот неохотно шевелится.
– Где он? – спрашиваю я своего кошачьего друга. – Ты знаешь, куда он пошел?
Но Арчи так же ошеломлен отсутствием нашего мужчины, как и я.
Лечу вниз и просто на всякий случай проверяю все комнаты.
Но я уже поняла. Сердцем поняла, что его здесь нет. В кухне нет его shuka, и ручка от метлы не стоит на своем обычном месте в подсобке. Я должна была еще вчера понять, когда он заговорил о необходимости уйти из деревни и жить в изгнании, если он опозорен. О, черт возьми! Я дура, просто дура! Почему до меня сразу не дошло, о чем он говорил?
И в этот момент рядом с кошельком, вынутым из моей сумочки, я замечаю записку. В ней всего три слова: «Aanyor pii. Доминик».
О, Боже! Я хватаюсь за стол, чтобы не осесть на пол.
Выбегая в переулок, начинаю звать:
– Доминик! Доминик!
Я мечусь по деревне, как угорелая, но его нигде не видно. Сколько времени прошло с той минуты, как он ушел? Куда он пошел? Я ничего не знаю. Мой возлюбленный уходил от меня, а я спала, блаженствовала в грезах и ничего не услышала. Когда я добегаю до почтового отделения, там человек шесть забирают свои утренние газеты, и я спрашиваю их:
– Никто не видел Доминика?
Все качают головами.
– Нет, – говорит из-за прилавка миссис Эпплби. – Все хорошо, Дженни?
– Нет, – отвечаю я. – Вовсе нет.
– Чем-нибудь могу помочь, милочка? – Она хмурится.
– Доминика нигде нет. Если вы его увидите, отправьте домой, пожалуйста.
Я бегу обратно и снова кричу и кричу его имя, но, где бы ни был Доминик, из Нэшли он давно ушел. Что делать? Что мне теперь делать? Как найти его? Как уговорить вернуться?
Я уже задыхаюсь от бега и вижу, как из своего дома выходит Майк, чтобы отправиться на работу.
– Майк! – кричу я.
Увидев меня, он в шоке делает шаг назад.
– Что ты делаешь в одном халате при такой погоде, Дженни? У тебя все в порядке?
Подбегая к нему, я качаю головой.
– Доминик, – говорю я и в изнеможении падаю на Майка. Только теперь из моих глаз начинают литься слезы. – Он ушел.
