Оказавшись внутри, Эдмунд моментально перестал кричать. Первые несколько миль он перенес вполне нормально благодаря завлекательной игре в «Дорожный пикет»[71]. Но, поскольку количество гусиных стай, викариев на серых осликах или старух, сидящих под заборами, на почтовом тракте из Кале в Булонь было ограничено, то эта забава вскоре ему прискучила и малышом вновь овладело нетерпение. К тому времени как они достигли Булони, Феба уже пересказала ему все известные ей сказки, а Эдмунд, все чаще погружавшийся в молчание, вдруг напряженным голосом заявил, что его тошнит. В Булони, где путники сделали получасовую остановку с целью освежиться, малышу дали немного передохнуть, однако выражение отчаяния, появившееся на его личике, когда его вновь усаживали в карету, заставило Тома проворчать:
– Это дьявольски жестоко – тащить за собой бедолагу в такую даль!
В Аббевилле, до которого они добрались часом позже, у лучшей в городе гостиницы их поджидал Синдерби. Известия, сообщенные им, вызвали у сэра Ньюджента сильнейшее раздражение, к которому примешивалось недоверие. Синдерби доложил о постигшей его неудаче. Он не сумел убедить владельца лучшей гостиницы ни выселить остальных постояльцев из занимаемых ими комнат, ни продать свое заведение сэру Ньюдженту целиком.
– Я предупреждал вас, сэр, о том, что такое может произойти, – добавил Синдерби голосом, лишенным всяческого выражения.
– Отказывается продавать? – переспросил сэр Ньюджент. – Любезный, а вы сообщили ему, кто я такой?
– Похоже, это его ничуть не заинтересовало.
– А вы сказали ему, что я – обладатель самого крупного состояния в Англии?
– Разумеется, сэр. В ответ он попросил меня передать вам его поздравления.
– Должно быть, он окончательно спятил! – провозгласил ошеломленный сэр Ньюджент.
– Любопытно слышать подобные речи от вас, сэр, – отозвался Синдерби. – Именно это сказал мне и он – только, разумеется, по-французски.
– Это уже переходит всяческие границы! – вскричал сэр Ньюджент, лицо которого побагровело от гнева. – Сказать такое мне! Я покажу этому чертовому кабатчику, что не привык к отказам! Ступайте и передайте ему: когда Ньюдженту Фотерби что-нибудь нужно, он покупает это не торгуясь!
– В жизни не слыхала подобной ерунды! – заявила Феба, у которой в конце концов лопнуло терпение. – Перестаньте скандалить, сэр Ньюджент, и будьте добры сообщить мне, остаемся мы здесь или нет! Быть может, вас это совершенно не волнует, но у меня на руках несчастный ребенок, едва живой от усталости, а вы стоите и надуваете щеки, демонстрируя собственную значимость!
Такая неожиданная отповедь настолько ошеломила сэра Ньюджента, что он не нашелся с ответом; Синдерби, глядя на мисс Марлоу с легким одобрением в холодных глазах, сказал:
– Помня о ваших указаниях обеспечить ее милости полный покой, сэр, я устроил ее размещение в куда более скромном заведении. Оно не претендует на звание фешенебельного, но благодаря своему расположению вдали от центра города может оказаться вполне приемлемым для ее милости. С радостью сообщаю, что мне удалось убедить мадам хозяйку предоставить всю гостиницу в ваше исключительное распоряжение, сэр, и на такой срок, какой вы сочтете необходимым и желательным, при условии, что те три постояльца, которых она уже поселила у себя, выразят желание съехать.
– Вы же не хотите сказать, будто они выразили такую готовность, а? – пожелал узнать Том.
– Поначалу – нет, сэр. Однако, стоило им осознать, что оставшуюся часть своего пребывания в Аббевилле – надеюсь, не слишком продолжительного – они смогут провести в тех самых апартаментах, кои я забронировал для сэра Ньюджента в этом самом отеле, причем за его счет, они сразу выразили полное согласие поступить в соответствии с его желаниями. Итак, сэр, если вы присоединитесь к ее милости в дорожной колеснице, я сопровожу вас в «Poisson Rouge»[72].
Сэр Ньюджент недовольно нахмурился и застыл на месте, оттопырив нижнюю губу. В роли побудительной силы довелось выступить Эдмунду.
– Я хочу домой! – плаксиво провозгласил он. – Мне нужна моя Баттон! Мне плохо!
Сэр Ньюджент вздрогнул и без дальнейших возражений полез в колесницу.
Когда же он узрел, что представляет собой «Poisson Rouge» в смысле размеров и элегантности, то негодованию его не было границ. Если бы не леди Ианта, которая сердито заявила, что не сделает более и шага отсюда и готова, если потребуется, провести ночь в коровнике, то очередное препирательство выглядело бы неминуемым. Пока леди бережно высаживали из колесницы, приветствовать своих эксцентричных гостей-англичан вышла мадам Бонне, немедленно принявшаяся выражать столь неподдельный восторг красотой миледи и ее очаровательного маленького сынишки, что Ианта сразу же прониклась расположением к небольшой уютной гостинице. Эдмунд, недоверчиво глядя на мадам, попытался было спрятаться за Фебу, но, стоило из дверей гостиницы выскочить щенку, чело малыша чудесным образом прояснилось и он заявил:
– Мне здесь нравится!
Здесь понравилось всем, за исключением сэра Ньюджента. Гостиницу ни в коем случае нельзя было назвать роскошной, однако она отличалась чистотой и каким-то домашним уютом. И пусть в буфетной стояли простые лавки да несколько очень жестких стульев, зато спальня Ианты окнами выходила на небольшой садик, отчего в ней казалось покойно, что, как наивно заметила леди, только и было значимо для нее. Более того, мадам, узнав о том, что ее милости нездоровится, не только предоставила в ее распоряжение собственную перину, но и приготовила для нее травяной отвар. Да и вообще она настолько преисполнилась сочувствия к Ианте, что несчастная страдалица, невзирая на головную боль и ломоту в руках и ногах, оживилась и даже потребовала, чтобы к ней привели сына, дабы он поцеловал свою мамочку перед сном. Мадам заявила: подобная сцена пробуждает в ней белую зависть и, когда она видит ангельские лица миледи и ее очаровательного маленького сынишки, в памяти ее сразу же всплывает дивный образ Святой Девы Марии.
Правда, эту идиллическую картину нарушила Феба. Войдя в комнату Ианты, девушка заявила – она не привела с собой Эдмунда, поскольку подозревает, что его любящую мамочку свалило не что иное, как приступ инфлюэнцы[73].
– И, если он заразится ею от вас, особенно после всего, что ему довелось вынести, это будет уже чересчур!
Ианта, одарив ее слабой, страдальческой улыбкой, сказала:
– Вы совершенно правы, мисс Марлоу. Мой бедный сыночек! Поцелуйте его за меня и передайте – мамочка думает о нем каждую минуту!
Феба, знавшая, что Эдмунд беззаботно играет со щенком, сказала:
– О да! Непременно передам, если он станет спрашивать о вас! – после чего удалилась, оставив Ианту в куда более приятном обществе ее новой обожательницы.
На следующий день к одру больной вызвали врача. Он подтвердил диагноз Фебы и после легчайшего намека заявил: людям со столь нежной конституцией, как у миледи, требуется полный покой и уход, ей ни в коем случае нельзя переутомляться.
– Что ж, полагаю, мы застряли здесь не меньше чем на неделю, – предположила Феба, когда они вместе с Томом, захватив с собой Эдмунда, отправились покупать для мальчика белье. – Том, ты успел оставить послание в том отеле, где нас должны были искать? Для Солфорда, я имею в виду!
– Оставить послание! – презрительно откликнулся Том. – Нет конечно! Ты же не думаешь, будто они быстро забудут Фотерби, а? Пытался купить все заведение! Это же каким болваном нужно быть!
– Болван, – повторил Эдмунд, явно запоминая новое и столь красиво звучащее слово.
– О господи! – вырвалось у Тома. – Только не вздумай повторять его, малыш! И вот еще что! Ты ни в коем случае не должен называть сэра Ньюджента изобретателем! – Подождав, пока Эдмунд вновь убежит вперед, юноша строго заявил Фебе: – Знаешь, ты не должна подбивать его грубить Фотерби!
– И вовсе я не подбиваю его, – возразила девушка, виновато глядя на юношу. – Вот только я не могу отделаться от мысли, что было бы глупо останавливать его, потому что сэр Ньюджент может захотеть удержать его при себе. А ты не станешь отрицать, Том, что, если он невзлюбит малыша, то будет намного легче… будет намного легче убедить Ианту расстаться с ним!
– Ох уж мне эти беспринципные дамочки! – проворчал Том. – Смотри, как бы Фотерби не возжелал прибить его! Он не в настроении продолжать дальше безропотно сносить насмешки вкупе с издевательствами. А то, как этот юный дьяволенок интересуется у него, способен ли он снять муху с лошадиного уха или еще что-нибудь в этом роде, после чего заявляет, будто его дядя Вестер проделывает такие штуки с закрытыми глазами, запросто может отправить в сумасшедший дом кого угодно, а не только нашего досточтимого болвана!
Феба захихикала, но согласилась:
– А что тут удивительного? Учитывая, что молодая жена больна, а пасынок презирает его, у Ньюджента получился прелестный медовый месяц, ты не находишь?
