Король положил начало реформам, но теперь он стар и слаб и не решается идти дальше. Мне искренне хочется, чтобы он шел вперед. Влияние Стефана Гардинера даже на расстоянии способно задушить любую новаторскую мысль.
Мощь Испании не должна диктовать народу Англии, во что ему верить. Король надеется создать собственную веру, идиосинкратическое, противоречивое сочетание всех убеждений христианского мира, вернее, тех их частей, которые ему нравятся, ритуалов, которые трогают его, молитв, которые не оставляют его равнодушным. Но так нельзя служить Господу. Королю нельзя цепляться за атрибуты детства, потому что они ему дороги; он не может сохранять дорогостоящие старинные ритуалы, которые так любит традиционная церковь. Он должен думать сам, должен рассуждать, должен вести свою Церковь к мудрости, а не ностальгировать по прошлому и бояться Испании.
Мне приходится писать с крайней осторожностью, ни на минуту не забывая, что мои недоброжелатели при дворе обязательно прочтут это и используют против меня. Но я ведома потребностью поделиться правдой, такой, какой я ее вижу. Я собираюсь назвать этот труд «Сетования грешницы» – как своеобразную дань другой работе, написанной еще одной образованной женщиной – Маргаритой Наваррской – и называющейся «Зерцало грешной души». У нее хватило отваги написать и издать эту книгу под собственным именем. Надеюсь, однажды это сделаю и я. Маргариту обвинили в ереси, но это не остановило ее, и она продолжила думать и писать. Я поступлю так же.
Я собираюсь сказать, что единственным способом попасть в рай всегда было лишь прощение грехов, обретаемое через личную веру и полное подчинение жизни Христу. Ни сказки о чистилище, ни заученные ритуалы, ни предрассудки и индульгенции, ни паломничества, ни мессы – ничего это не нужно Богу. Это все было создано человеком для того, чтобы выманивать у других деньги. Все, что важно для Господа, уже сказано Его Сыном в Евангелиях. И для того, чтобы понять это, нам не нужны сложные объяснения теологов, магия и трюки монахов. Нам нужно Слово. Только Его Слово, ничего больше.
Я и есть та самая грешница, о которой говорит название книги, хотя свой самый главный грех держу в тайне. В своей повседневной жизни я грешу своей неиссякаемой любовью к Томасу. Его лицо появляется перед моими глазами, когда я сплю и когда просыпаюсь и, хуже всего, когда молюсь. Единственное, что утешает меня в необходимости отказаться от него, это понимание, что я делаю это ради того, чтобы выполнить работу для Бога. Я отреклась от него, чтобы спасти свою душу и души всех христиан Англии, чтобы они смогли молиться в истинной церкви. Я отдала самую большую любовь своей жизни Богу, и я сделаю все, чтобы в церквях Англии состоялась реформа и моя жертва не была бы напрасной.
Я молюсь за него, я боюсь того, что ему постоянно угрожает опасность. Кораблям Томаса велено отвезти его брата Эдварда в Булонь вместе со свежими силами, и я провела долгую бессонную ночь, представляя себе, как Томас нападает на французский флот, подставляясь под выстрелы береговых пушек, чтобы очистить моря ради безопасности своего брата. На следующее утро я спускаюсь бледной, чтобы проводить Эдварда Сеймура. Он отправляется во главе своих людей в Портсмут, где они сядут на корабль.
– Бог в помощь, – говорю я ему с тоской. Я не могу отправить с ним письма Томасу; не могу говорить о нем даже его собственному брату. – Я помолюсь за вас и вашу кампанию. Желаю вам всего самого хорошего.
Эдвард кланяется, затем поворачивается и целует на прощание жену Анну, а потом садится на лошадь. Он прогоняет ее по двору, рассылая нам всем прощальные приветы, как легендарный герой на портрете, и отправляется по размокшим дорогам в сторону Портсмута, к неспокойным морям, во Францию.
* * *
Мы ждем новостей из Булони долгие несколько недель. Мы узнаем, что они безопасно высадились и готовятся к столкновению с французскими войсками. Мы балансируем на грани войны. Эдвард готовится командовать с суши, Томас – поддерживать с моря, но король решает, что не готов воевать с Францией, и приказывает им вернуться назад. Он приказывает Джону Дадли и Эдварду Сеймуру встретиться с посланцами французской короны и заключить мирное соглашение.
Я не думаю о малых силах английских солдат, пытающихся удержать Булонь. Я даже не думаю о флоте на темных водах с мощными весенними приливами. В моем уме бьется только одна мысль: всемилостивый Господь ответил на мои молитвы и спас Томаса, Бог любит его за безудержную отвагу. Господь спас его потому, что я молилась за него всем своим сердцем, всей своей грешной душою. И я иду в часовню и смотрю на распятие, благодаря Всевышнего за мир и за то, что мы избежали столько смертей и что Томас снова уцелел.
Дворец Уайтхолл, Лондон
Весна 1546 года
Я сижу за столом, обложившись книгами. На кончике моего пера подсыхают чернила, а я стараюсь подобрать правильные слова, чтобы объяснить концепцию повиновения Господу, что является основой долга женщины, возложенного на нее Богом. Вдруг в комнату входит принцесса Мария и кланяется мне. Фрейлины тут же поднимают на нас глаза. У каждой перед глазами лежит книга или рукопись – зрелище, достойное кисти художника, задумавшего написать группу праведников за трудами. Мы все обратили внимание на мрачное лицо принцессы и на то, как она тихо подходит к моему столу и тихо шепчет:
– Могу ли я поговорить с вами, Ваше Величество?
– Конечно, принцесса, – отвечаю я официально. – Не желаете ли присесть?
Она берет стул и придвигает его ближе к моему, чтобы, наклонившись ко мне, можно было разговаривать почти неслышно для остальных. Нэн, всегда готовая защитить меня от неприятностей, говорит:
– Принцесса Елизавета, почему бы вам не почитать вслух?
И Елизавета идет к лекторию, кладет на него свою книгу и начинает читать текст на латыни и свой перевод на английский.
Я замечаю, как Мария быстро улыбается своей умненькой младшей сестре, затем поворачивается ко мне, и лицо ее снова становится мрачным.
– Вы знали о том, что отец собирается выдать меня замуж? – спрашивает она.
– Да, только он был не готов к конкретным действиям, – отвечаю я. – Он как-то говорил со мной о том, что может выдать вас замуж. Кого он выбрал?
– Я думала, вы знаете. Я должна выйти замуж за сына Выборщика.
– Кого? – Я в полном недоумении.
– За Отто Генриха, – поясняет она. – Его Величество желает создать союз с Германией против Франции. Я была очень удивлена, но, похоже, он решил объединиться с немецкими лютеранами против Испании в том числе. Меня выдадут замуж за лютеранина и отправят в Нойбург. Англия станет лютеранской, или по меньшей мере подвергнется серьезным реформам.
Мария видит мое искреннее удивление.
– Мне казалось, Вашему Величеству близки такие перемены, – осторожно поясняет она. – Я думала, вы будете рады.
– Возможно, я и была бы рада реформации в англиканской церкви и союзу с немецкими принцами, но я потрясена тем, что вы отправитесь в Баварию. В страну, где грянет религиозная революция, если ваш отец вступит в союз с императором… О чем он думает? Он отправляет вас прямо навстречу опасности, где вы встанете на пути вторжения вашего же народа, испанцев!
– Как я поняла, от меня потребуется принять вероисповедание мужа, – тихо добавляет Мария. – Никто не собирается защищать мое вероисповедание, веру моей матери. Вы же знаете, что я не могу ее предать. Я не знаю, что делать.
Это противоречит традициям, равно как и нарушает этикет по отношению к принцессе, ее вере и ее церкви. Жены должны растить детей в вероисповедании мужей, но им всегда позволялось сохранить свою веру.
– Король требует, чтобы вы стали лютеранкой? Приняли протестантство?
Ее рука упала в карман ее платья, где, я знаю, принцесса хранит четки ее матери. Я представляю, как она перебирает бусины и распятие, бережно вырезанное из коралла.
– Ваше Величество, леди мать, вы не знали об этом?
– Нет, моя дорогая. Он говорил о вашем браке как об одной из идей, не больше. Я не знала, что он зашел так далеко.
– Он собирается назвать это Христианской лигой, – говорит она. – И станет ее главой.
– Мне так жаль, – шепчу я.
– Вы знали, что мне угрожали смертью, если я не признаю своего отца Верховным Главой Церкви? – шепчет она. – Томас Говард, старый герцог, сказал, что разобьет мою голову о стену и сделает ее мягкой, словно печеное яблоко. Они укрощали меня так, как если бы били плетью. Сам Папа прислал мне записку, говоря, что я могу поступиться убеждениями и что он меня прощает. Тогда я подвела свою мать, предала ее веру. Я не могу сделать этого снова.
Не говоря ни слова, я беру ее руки и крепко сжимаю.
– Вы можете что-нибудь сделать, Екатерина? – шепчет Мария, обращаясь ко мне как к другу.
– Чего вы хотите?
