Анна переводит взгляд с моего бледного лица на искаженное яростью лицо Нэн.
– Я пойду и все узнаю, – говорит она. – Вернусь, как только будет что рассказать. Возможно, мне удастся поговорить с мужем лишь за ужином.
– Иди уже! – рявкает Нэн, и Анна, обычно ревностно следящая за уважительным с собой обращением и с крайней неохотой выполняющая поручения, почти бегом выскакивает из комнаты.
Нэн тут же разворачивается ко мне:
– Твои книги, записи и твоя новая книга, которую ты сейчас пишешь…
– Что ты хочешь с ними сделать?
– Мы должны упаковать их и вывезти из дворца.
– Нэн, никто не станет обыскивать мою комнату и рыться в моих бумагах. И потом, эти книги дал мне сам король. Я читаю его собственные сочинения и его пояснения к сочинениям других. Мы только что закончили совместную работу над литургией. Эту сферу интереса предложил король, это не только моя затея. Он планирует заключить союз с германскими князьями-лютеранами против королей-католиков. Он ведет Англию к реформам, прочь от Римской католической церкви.
– Да, литургия, – перебивает меня сестра, забыв от страха об уважении. – Над ней ты можешь работать без опасений, пока во всем с ним соглашаешься. Но что ты скажешь о своей новой книге? Как думаешь, король сочтет ее содержание совпадающим с тем, что он провозгласил в «Статуте»? В твоей новой книге нет ереси, противоречащей его законам? Законам Гардинера?
– Но закон все время меняется! – восклицаю я. – Снова и снова!
– Это не имеет значения. Закон есть закон, а твои книги ему противоречат.
Мне нечего ей ответить.
– Куда я могу отправить свои бумаги? Где они будут храниться в безопасности? Может, отправить их кому-нибудь в Лондон? Томасу Кранмеру?
– Отправим дядюшке, – решает Нэн. Я понимаю, что она уже все продумала заранее и, судя по всему, давно подозревала о таком развитии событий. – Он сохранит их вдали от чужих глаз, и ему хватит ума умолчать о них или в крайнем случае от них отречься. Я все запакую, пока ты будешь ужинать.
– Только оставь мои заметки к проповедям! И переводы Евангелий! Мне они нужны, я сейчас…
– Я упакую все, – яростно шипит она. – Абсолютно. Все, кроме Библии короля и его собственных записей.
– Ты не пойдешь на ужин?
– Не пойду, нет аппетита.
– Ты никогда не пропускала трапез, – восклицаю я, стараясь взбодрить ее. – Ты же вечно голодная!
– Я почти ничего не ела, пока жила в аббатстве Сайон вместе с Китти Говард, когда ее арестовали. У меня живот сводило от страха. И теперь я чувствую то же самое.
* * *
Король ужинает в парадном зале вместе со своими придворными, рассылая лучшие блюда своим фаворитам, поднимая бокал тостами в честь своих лучших друзей. Стол сегодня переполнен: за ним сидят все члены Тайного совета. Видимо, проголодались, допрашивая Тома Говарда. Здесь найдутся люди, которые с радостью понаблюдают за падением младшего сына такого знатного рода в тишину застенков и за тем, как смиряется гордыня этой семьи. Те, кто с трудом переносил постоянное усиление влияния отца, лишь порадуются унижению его сына.
Сторонники реформации радуются страданиям старших Говардов, а традиционалисты вкладывают всю свою злость в обвинения в адрес младшего. Один быстрый взгляд на места за столом говорит мне, что Тома Говарда здесь нет. Где он может быть? Его отец, герцог Норфолк, восседает на своем месте с совершенно бесстрастным видом и поднимается на ноги, чтобы произнести тост в честь короля, когда тот посылает ему огромный кусок говядины, и кланяется мне.
Я не представляю, что происходит в голове у этого старика. Он всегда был истым приверженцем церковных традиций, но в свое время отрекся от своих убеждений и выступил против Благодатного паломничества. Несмотря на то что он всем сердцем сочувствовал повстанцам, вставшим на защиту своей церкви и сражавшимся под знаменем, изображавшим раны Христовы, герцог провозгласил военное положение и, не обращая внимания на то, что они получили королевское помилование, уничтожил их одного за другим. Он повесил сотни невинных, даже тысячи, и не позволил похоронить их тела на освященной земле кладбищ. Во что бы он ни верил, что бы ни любил, он пойдет решительно на все ради сохранения своего места подле короля, лишь ему одному уступая во власти и богатстве. Он не остановится ни перед чем в достижении своей цели – сделать свою семью самой могущественной в Англии.
Мне никак не понять, зачем такому человеку, главе такого древнего и благородного рода, отдавать свою дочь замуж за Сеймура. Ее первой партией был бастард Генриха, который мог стать наследником престола, и с этим уже ничто не может сравниться. Томас Говард всегда думал одно, но делал другое. О чем же он думал, когда предлагал эту партию? Чем придется расплатиться за такую роскошную партию Томасу Сеймуру? И как может герцог, зная о том, что его второго сына сейчас допрашивают в Тайном совете, спокойно ужинать и принимать угощения от короля, словно его ничто не беспокоит? Как может поднимать бокал в недрогнувшей руке и произносить здравицы королю? Мне никак его не понять, как не получается представить, какую сложную игру затеял этот человек при дворе, полном старых, опытных игроков.
Сегодня после ужина должны быть танцы с маскарадом. Кресло короля с подставкой для ноги уже стоит на возвышении, и я становлюсь рядом с ним. Танцоры выстраиваются для танца, и, как только начинает играть музыка, Уилл Соммерс отскакивает в сторону, чтобы освободить им пространство.
Ко мне тихо подходит Анна Сеймур и становится позади меня. Музыка и так заглушила бы ее голос, но она все равно предпочитает шептать:
– Они предложили Тому снять с него обвинения, если он признает, что был свидетелем проповедования ереси в ваших комнатах. Они пригрозили ему судом, если он откажется им помогать. Им нужны имена тех, кто проповедовал вам и о чем они говорили.
У меня такое ощущение, будто я упала с лошади. Все вокруг меня странно замедлилось, и мне кажется, что теперь я понимаю, как это все начиналось, и что все закончится очень скоро, прямо сейчас, где-нибудь между тактами звучащей мелодии. От слов Анны Сеймур о том, что Тайный совет ведет расследование, намереваясь обвинить меня в ереси, расставляя ловушки и ловя на слове, мне кажется, что время во дворце остановилось. Том Говард – не цель, а всего лишь средство достижения цели. Цель – это я.
– Они требовали от него назвать меня среди еретиков? – Я быстро смотрю в сторону, на мужа, который улыбается, глядя на танцоров, и хлопает в такт музыке, не ведая о том, что я погружаюсь в пучину страха. – Король был там? На собрании Тайного совета? Этот допрос происходит в его присутствии? Король сам просил его назвать меня еретичкой? Это он велел найти доказательства моей вины?
– Нет, хвала небесам. Это не король.
– Кто же тогда?
– Ризли.
– Лорд-канцлер?
Анна кивает, тоже дрожа от ужаса.
– Высочайший лорд королевства велел сыну герцога признать вас еретичкой.
* * *
Я отменяю визиты проповедников, которых мы ожидали, и вместо них приглашаю королевских капелланов, чтобы они почитали нам из Библии. Я не приглашаю к дискуссиям и не прошу что-то объяснить; мои фрейлины молча слушают священников, словно не обладая способностью самостоятельно размышлять. Даже если отрывок, выбранный для чтения, затрагивает интересную для нас тему, такую, которыми мы обычно занимаемся, иногда обращаясь к оригиналу на греческом, чтобы составить новый перевод стиха, мы все равно киваем, как группа монашек, слушающих о законе Божьем и мнениях человеческих, словно не имеем собственного представления об этом.
Перед обедом мы направляемся в часовню, и Екатерина Брэндон, новая фаворитка короля, идет рядом со мной.
– Ваше Величество, боюсь, у меня для вас есть плохие новости.
– Продолжай.
– Один мой знакомый торговец книгами, который много лет продавал мне разные книги, арестован по обвинению в ереси.
– Мне очень жаль это слышать, – спокойно произношу я. – Мне жаль, что твой друг попал в неприятности. – Я намеренно даже не замедляю шага, и мы так и продолжаем идти по коридору, ведущему к часовне, и я все так же наклоняю голову, принимая приветствие придворных.
– Я не прошу вашей помощи, Ваше Величество. Я вас предупреждаю. – Ей приходится спешить, чтобы успеть за моей быстрой походкой. – Этот человек, хороший человек, был арестован по приказу Тайного совета, причем арестовать хотели именно его, по имени. Его зовут Джон Бейл. Он возит сюда книги из Фландрии.
– Не надо мне ничего говорить! – Я поднимаю руку.
– Это он продал вам экземпляр Нового Завета на французском и Новый Завет в переводе Тиндейла[20]. Обе эти книги теперь под запретом.
– У меня их нет, – отвечаю я. – Я отдала все свои книги и советую тебе сделать то же самое со своими.
Я вижу в ее лице тот же страх, который ощущаю сама.
