В Лондоне ей пришлось ждать два часа до рейса на Дублин, потом она села на самолет местных авиалиний. В Дублине она дрожащими руками набрала номер телефона своей матери и прямо из аэропорта ей позвонила. У нее был заказан номер в гостинице «Шелбурн», но сначала она хотела увидеть Мэри О’Нилл. Покончить со всем сразу и освободиться. Как и вчера, трубку сняла мать Тимми, и у Тимми вдруг пропал голос, она не сразу смогла заговорить. Все оказалось гораздо труднее, чем она себе представляла. Однако она решила, что не надо устраивать матери сюрпризов, лучше сначала позвонить. Вполне возможно, что мать Тимми вообще не пожелает встретиться с ней.
– Алло? – сказал тот же голос, что Тимми слышала вчера.
– Миссис О’Нилл? – У Тимми прерывалось дыхание.
– Да.
– Мэри О’Нилл? – Тимми хотела окончательно удостовериться, что говорит со своей матерью, но Мэри О’Нилл уже узнала голос американки, которая звонила ей накануне.
– Да. Вы опять звоните из приюта Сент-Клер?
– Я звоню… – Тимми старалась унять дрожь в голосе. Она стояла в автоматной будке, ее дорожная сумка рядом с ней на полу. – Я звоню из аэропорта. Не из приюта Сент-Клер. Из дублинского аэропорта, – объяснила она.
– Зачем вы прилетели?
Женщина испугалась, может быть, подумала, что ее хотят наказать за то, что она бросила своего ребенка, разоблачить перед всем миром.
– Хочу повидать вас, – тихо сказала Тимми, и весь ее гнев вдруг исчез без следа. Голос у женщины был такой несчастный, такой бесхитростный, такой старый. – Я Тимми. Я в Дублине. Прилетела, чтобы встретиться с вами. Можно зайти к вам на несколько минут?
Тимми затаила дыхание. Мать молчала, и Тимми услышала, что она опять плачет. Обеим было тяжело.
– Вы меня ненавидите? – спросила она, захлебываясь рыданиями.
– Нет, – грустно ответила Тимми. – Не ненавижу. Я просто не понимаю. Может быть, нам стоит поговорить. Вам потом вовсе не надо будет со мной встречаться. – Тимми не хотела вторгаться в ее жизнь. Хотела просто увидеть ее и уйти с миром. Хоть это мать обязана для нее сделать. Может быть, это окажется подарком, который они друг другу сделают, – взамен той любви, которую Тимми не получила от нее.
– Мы были чуть ли не нищие. Голодали. Твоего отца посадили в тюрьму за то, что он украл для нас бутерброд и яблоко. Ты все время плакала, потому что хотела есть. А работу найти не удавалось. Образования у нас никакого не было, мы ничего не умели, нашего выговора никто не понимал. Иногда мы ночевали в парке, ты все время простуживалась и болела, а на врача у нас не было денег. Я боялась, что ты умрешь, если останешься с нами. В тот вечер, когда случилась авария, ты могла разбиться насмерть. Твой отец взял машину у приятеля и сел за руль пьяный. Он был еще совсем мальчишка. Я поняла, что тебе нужны настоящие родители, а не такие непутевые, как мы. И решила отдать тебя в приют. Полицейские предложили отвезти тебя в приют Сент-Клер.
Вот так все просто. Просто для них. Но не для нее, Тимми. Полицейский предложил пьяной парочке отдать их ребенка в приют, и Тимми стала сиротой. Тимми слушала свою мать, и по ее спине бегали мурашки. Ведь они чуть ее не погубили!
Мэри всхлипнула, вспоминая, какая беспросветная жизнь у них была почти полвека назад. Тимми с трудом верилось, что у них до такой степени не было средств, чтобы не прокормить своего ребенка. Но может быть, и в самом деле не было? Зачем этой женщине лгать ей сейчас? Недоброе дело они совершили, и с тех пор прошло очень много времени. И Тимми во многих отношениях сумела пережить свою детскую травму и создала себе достойную жизнь. И никто ей никогда не помогал, и уж тем более ее родители.
– Почему вы не взяли меня с собой в Дублин? – грустно спросила она.
– У нас не было денег. Родители не могли купить нам билеты. У нас хватило только на два билета до дому, и здесь тоже мы не смогли бы тебя прокормить. После того как мы вернулись, у нас десять лет не было детей, а потом мы родили двоих. Потом твой отец заболел туберкулезом, а я нанялась прислугой к богатым людям. Мы всегда жили на гроши. И я мечтала, что тебе одной из всех нас повезло, ты живешь в роскошном доме, у богатых людей, получила хорошее образование, стала настоящая леди.
Она почти все правильно намечтала, только эту мечту Тимми исполнила сама, никто ей не помогал.
– Сейчас у меня все хорошо, – грустно сказала Тимми, смахивая слезы. – У меня уже давно все хорошо, – стала убеждать ее Тимми. – Я преуспела в жизни. Но тогда, раньше, мне пришлось нелегко.
Как же она была несчастна в приюте Сент-Клер все свое детство и раннюю юность!
– Простите! – зарыдала мать. Потом робко попросила: – Может быть, вы зайдете выпить чашку чаю, раз прилетели в такую даль?
Если бы Тимми говорила злобно и враждебно, вряд ли Мэри согласилась бы повидаться с ней, тем более что и сама не знала, хочет ли она увидеть дочь, но Тимми разговаривала с ней по телефону спокойно и вежливо, и она решила побороть свой страх и пригласила ее. Она чувствовала, что обязана сделать хотя бы это.
– С удовольствием.
Тимми записала адрес и через полчаса приехала. Мать жила в одном из бедных пригородов Дублина в стареньком домишке, который, судя по его виду, давным-давно не ремонтировали, да и не было у него надежды, что его когда-нибудь отремонтируют.
Тимми позвонила у двери. На ее звонок долго не отзывались, потом появилась женщина. Тимми сначала увидела ее в окно. Она медленно отворила дверь и уставилась взглядом на Тимми. Она была почти такая же высокая, такого же сложения, как Тимми, те же черты лица. На ней были халат и шлепанцы, волосы стянуты на затылке в тугой узел. В глазах покорная тоска, руки изуродованы артритом. Лицо покрыто морщинами. Видно, она и правда прожила нелегкую жизнь. На вид ей было не меньше восьмидесяти лет, а на самом деле всего шестьдесят пять.
– Здравствуйте, – мягко сказала Тимми. – Я Тимми.
И она нежно обняла женщину и прижала ее к себе, прощая за все, что она сделала и чего не должна была делать, за то, что в двадцать два года была глупой трусливой девчонкой и бросила свою пятилетнюю дочь. Тимми ее смутно помнила, но почти все ее воспоминания выцвели, как старые фотографии. Мэри О’Нилл долго стояла, не в силах шевельнуться, а Тимми ее обнимала. Потом она повела ее в кухню, положив руку ей на плечи. Мэри радостно улыбнулась и сказала, что Тимми рыжая в отца, а красавица в свою бабушку. Трудно было поверить, что этих двух женщин связывают какие-то узы, да и на самом деле их не связывало ничего, что можно было бы счесть важным. Судьба повела их разными путями. И слишком они были разные, у Мэри никогда бы не достало мужества преодолеть то, что выпало на долю Тимми. Она поняла это, глядя на свою дочь.
– Какая ты красавица, – сказала она и засмеялась сквозь слезы. – И мне кажется, ты богатая. – Она заметила бриллиантовый браслет на руке Тимми, золотые серьги-кольца, дорогую сумку, хотя на Тимми были джинсы и тенниска. А потом обратила внимание на выступающий животик. Во время полета на Тимми был свободный жакет, но в Дублине было жарко, и она его сняла. Здесь ей было безразлично, видят люди ее живот или нет. – Ты беременна? – удивилась мать, и Тимми кивнула. – Правда? Ты замужем? У тебя есть еще дети?
Им надо было многое узнать друг о друге, пока они пили чай.
– Была замужем. Я уже одиннадцать лет, как развелась. У меня был сын, но он двенадцать лет назад умер, у него была опухоль в мозгу. У меня есть в Париже любимый человек, это его ребенок. Не знаю, поженимся мы с ним или нет. Но у меня будет от него ребенок, и я счастлива. Больше у меня детей не было, и все эти годы после смерти сына мне было очень тяжело.
Вот и все, что матери следует знать о Тимми, и она кивнула, отпив глоток чая.
– Надеюсь, на этот раз у тебя родится здоровый ребеночек. Несколько лет назад мой внук умер от лейкемии. Всякое бывает. Дочка тоже очень сильно горевала. – Как странно, что она рассказывает Тимми о своей дочери словно бы чужому человеку. Но Тимми ведь и правда им всем чужая. – Наверное, у тебя хорошая работа.
Как ни просто была одета Тимми, даже мать поняла, что и ее драгоценности, и аксессуары стоят больших денег.
– Да, хорошая, – спокойно ответила Тимми.
– Я рада за тебя. Где ты живешь?
– В Лос-Анджелесе.
Мать кивнула. Сколько всего нового она узнала, голова идет кругом.
Они старательно избегали воспоминаний о детстве Тимми, и Тимми поняла, что матери не хочется о нем слышать, не хочется ничего знать. Ну что ж, не хочет – и не надо, теперь это уже не имеет никакого значения. Зачем Тимми казнить мать своими рассказами, она просто рада, что приехала сюда и видит ее. Пустота внутри ее начала худо-бедно заполняться. Пока они пили чай, в дом вошла довольно молодая женщина с двумя детьми. На вид ей было лет тридцать семь – тридцать восемь, и волосы у нее были такие же рыжие, как у Тимми, но этим сходство и ограничивалось. Женщина была в джинсах, на ногах вьетнамки; дети были очаровательные. Женщина приветливо улыбнулась Тимми, но не узнала ее. Да и почему она должна ее узнать, спрашивала себя Тимми. В жизни этих людей она не существует и никогда не существовала. О ней забыли много лет назад, она для них – глухая тайна, которую они унесут с собой в могилу. Мать поглядела на Тимми с тревогой, и Тимми кивнула. Она все поняла. Она не расскажет своей сестре, кто она. Сестре этого не надо знать.
