– Вот в это я верю охотно! – с жаром вскричала она. – Вы были настолько любезны, что сообщили свое мнение обо мне, и в это я тоже верю! Вы приехали в Остерби, чтобы оценить меня, словно я была молодой кобылой, и решили, что я вас недостойна! Разве не так?
– Что вы еще скажете? – осведомился он, невольно рассмеявшись.
– Разве не так?!
– Так. Но неужели вы забыли о том, как вели себя? Откуда мне было знать, какая вы на самом деле, когда вы настойчиво пытались внушить мне одно лишь отвращение? И только много позже…
– Конечно-конечно! – язвительно подхватила Феба. – И только много позже, когда я сделала вас жертвой, впутав в свой неприличный побег из Остерби, а потом и уязвив вашу гордость так, как никто не осмеливался ранее, вы начали подозревать, что я могу стать именно той женой, которая вполне устроит вас! То пылкое предложение, что вы сейчас любезно сделали мне, проистекает, естественно, из той глупости, которую я совершила, впутавшись в ваши дела, отчего вам пришлось пуститься в путешествие при обстоятельствах, крайне вас недостойных! О, как же глупа я оказалась, если не смогла предвидеть, что именно этим все и закончится! Вы должны простить меня! Знай я о том, что отсутствие манер заставит вас взять меня под опеку, я бы превращалась в образчик пристойности и чопорности всякий раз, когда попадалась бы вам на глаза! И тогда вы были бы избавлены от унижения, если бы ваше предложение отвергли, а я избежала бы нестерпимого оскорбления!
– Никакого оскорбления не было, – сказал он, побледнев как смерть. – Если я выразил его… Если оно прозвучало для вас таким образом, будто я намеревался оскорбить вас, – поверьте, это не так! Я сказал то, что сказал, только потому, что те безумства, которые вы совершали, убедили меня: вы не та супруга, которая мне подошла бы! После бала у Кастельро я хотел только одного – никогда больше не встречаться с вами… Так я думал тогда, но все оказалось иначе, потому что, увидев вас вновь, я почувствовал невероятную радость.
Эта была не та речь, которую можно было услышать от прославленного сердцееда, но Сильвестру еще не доводилось признаваться в любви женщине, кипящей от гнева и презрения.
– Неужели? – сказала Феба. – Но вы быстро пришли в себя, не так ли?
Уязвленный, он парировал:
– Нет, потому что я всего лишь попытался прийти в себя! Перестаньте цепляться к моим словам, вздорная вы девчонка!
– Феба, ты собираешься переодеваться или нет? – осведомился Том, в этот самый неподходящий момент входя в комнату. – Кигли принес твой саквояж… – Оборвав себя на полуслове, он пробормотал: – П-прошу извинить меня! Я не знал… Мне лучше уйти!
– Уйти? Зачем? – беззаботно воскликнула Феба. – Да, я собиралась переодеться и сделаю это немедленно!
Том распахнул перед ней дверь, думая про себя, что, если бы Сильвестр, которого он явно прервал в тот самый момент, когда герцог признавался в любви, отбросил бы осторожность и открыл ему хотя бы калитку в своих оборонительных бастионах, юноша рассказал бы ему, как надо обращаться с ней. Закрыв дверь, Том обернулся к герцогу.
– Боже милостивый, Томас! Какое портняжное величие! Ты что, хочешь вогнать меня в краску? – насмешливо поинтересовался Сильвестр.
Они выехали из Дувра в самом начале двенадцатого, и к тому времени мисс Марлоу успела перессориться с обоими своими сопровождающими. Появившись из своей спальни в образе высокомерной модной молодой леди, она столкнулась с Томом и немедленно поинтересовалась у него, нашел ли он деньги, оставленные в своем саквояже. Получив утвердительный ответ, девушка спросила, не наймет ли он для нее карету, которая бы доставила ее в Лондон.
– Нет, – ответил Том, не любивший деликатничать и ходить вокруг да около. – Своей наличности я могу найти и лучшее применение!
– Я верну тебе деньги, обещаю! – настаивала она.
– Премного благодарен! Когда? – без обиняков поинтересовался он.
– Бабушка…
– Неважная гарантия вклада! Нет, благодарю покорно!
– Если она этого не сделает, я продам свои жемчуга! – заявила Феба. – Уж за них-то я смогу выручить кругленькую сумму, не так ли? Том, я не желаю, чтобы Солфорд оплачивал мое возвращение в Лондон! – выпалила она.
– Это очень легко уладить: продай свои жемчуга и верни ему деньги!
Она через силу произнесла:
– Коль ты не хочешь выполнить мою просьбу, то не мог бы, по крайней мере, узнать у герцога, какую именно сумму он потратил на меня со времени нашего выезда из Аббевилля?
– Когда я захочу выставить себя на посмешище, то сделаю это ради себя самого, а не тебя, мисс Самоуверенная Глупышка!
К поездке были подготовлены два экипажа. Одним из них являлась взятая напрокат карета, а другим – собственный фаэтон Сильвестра; оба запрягли четверками лошадей. Их наняли, но выбирал коней Кигли, так что, как заметил своему дяде мастер Рейн, лошадки были что надо. Когда Том препроводил свою высокомерную подопечную из гостиницы на улицу, то оказалось, что мастер Рейн уже восседает в фаэтоне, а рядом с ним, натягивая перчатки, стоит Сильвестр. Том подошел к ним и воскликнул:
– Вы сами собираетесь править всю дорогу до Лондона, Солфорд?
– Да, собираюсь, – ответил Сильвестр. – Я бы предложил и тебе присоединиться к нам, но, боюсь, тогда не останется места для Кигли.
– Да, я понимаю, однако зачем вы берете с собой Эдмунда? Разве не будет ему лучше в карете с нами?
– Дорогой Томас, я распорядился, чтобы Кигли доставил в Дувр мой фаэтон только для того, чтобы этого негодника поменьше укачивало! В закрытых экипажах его начинает тошнить, а в открытых с ним такого не случается. Ты согласен составить компанию мисс Марлоу? Надеюсь, дорога не слишком утомит ее: мы немного задержались с отъездом, но доберемся до города к ужину.
Том, хотя и нисколько не сомневавшийся, что Сильвестр будет рад избавиться от племянника уже к концу первого перегона, понял – дальнейшие возражения бесполезны, и подал Фебе руку, подсаживая ее в карету.
На протяжении первых пяти миль они не обменялись ни словом, но в Лиддене Феба (перестав наконец, по мнению своего верного друга, дуться) поинтересовалась у Тома, где он намерен остановиться в Лондоне.
– В городском особняке Солфорда. Он пригласил меня погостить у него несколько дней. Точнее, столько, сколько захочу.
– Боже милостивый! – воскликнула Феба. – Какая честь для тебя! Неудивительно, что ты не пожелал уважить меня! Теперь общаться со мной – ниже твоего достоинства!
– Очень скоро ты сама захочешь оказаться ниже моего достоинства, девочка моя, если не придержишь свой язычок! – заявил ей в ответ Том. – Если же у тебя еще остались мудрые советы, прибереги их для Солфорда! Он слишком хорошо воспитан, в отличие от меня, чтобы отплатить тебе той же монетой!
Молчание длилось всю следующую милю.
– Том, – жалким голосом проговорила наконец Феба.
– Что?
– Я сама не знаю, что говорю. Это было ужасно! Прости меня, пожалуйста.
В ответ он по-дружески пожал ей руку.
– Гусыня! В чем дело? – Выждав несколько мгновений, юноша продолжил: – Я знаю, что вошел в самый разгар твоей ссоры с Солфордом. И что ты пытаешься сотворить теперь? Свернуть себе свою глупую шею?
Она отняла у него руку.
– Том, не сердись на меня, пожалуйста! Но с моей стороны было бы верхом неприличия пересказывать тебе то, что произошло между нами. Прошу тебя, не будем больше говорить об этом!
– Очень хорошо, – согласился Том. – Только смотри, не лопни от гордости, Феба!
В Ситтингбурне им пришлось сделать остановку, и путешественники перекусили в «Розе». Когда они вновь вышли из гостиницы и Том уже собрался подсадить Фебу обратно в карету, Сильвестр вдруг осведомился:
– Не желаешь ли пару перегонов прокатиться в моем фаэтоне, Томас?
– Клянусь Юпитером, еще бы! Если только вы уверены, что я не опрокину его! – со скорбной улыбкой отозвался Том. – А если… – Он замялся, неуверенно глядя на Фебу.
– Поступай как знаешь! – тут же отозвалась она. – Я преспокойно могу проделать остаток пути в одном из гостиничных экипажей!
Сильвестр развернулся и зашагал к своему фаэтону.
– Залезай! – коротко скомандовал Том, после чего добавил, устраиваясь на сиденье рядом с Фебой: – Знаешь, сейчас я впервые рад тому, что ты не моя сестра!
Она не ответила. За время, остававшееся до конца пути, они обменялись едва ли полудюжиной фраз; но, хотя Феба старательно притворялась, будто дремлет, сон бежал от нее, настолько сильны были бушевавшие в душе девушки эмоции. Рядом с ней сидел юноша, глядя в окно и спрашивая себя, что такого сказал ей Сильвестр, отчего она так разозлилась, и сожалея о том, что не может ничем помочь герцогу, пусть даже освободить его от общества Эдмунда.
Но избавить Сильвестра от Эдмунда взялся Кигли.
