Пока Колин объяснял, я сидел молча и внимательно слушал, стараясь запомнить все детали. Задача действительно была не из легких, но моя решимость от этого только еще больше окрепла.
Наконец Колин закончил.
– Я все понял, – сказал я. – А насчет Сэла не волнуйся – все будет в порядке.
– Пришли нам несколько фотографий, как только сможешь, – снова попросил он. – Маргерит будет рада.
Он дал отбой, а я еще долго сидел неподвижно и, обхватив голову руками, думал о том, что еще никогда в жизни не чувствовал внутри такую пустоту.
* * *
Лина провела у постели Сэла весь день, скрупулезно отмечая малейшие изменения в его самочувствии и записывая все, что имело отношение к ходу лечения: температуру, кровяное давление, количество и названия лекарств. Пауло уже давно уехал домой, забрав Изабеллу, а мы остались в клинике. Назавтра мы планировали перевезти Сэла в Валья-Крусес, но прежде нам следовало убедиться, что переезд ему не повредит.
Ближе к вечеру урчание в животе напомнило мне, что мы весь день ничего не ели, и я зашел за Линой в палату, где она выслушивала Сэла при помощи стетоскопа.
– Хочу выйти в город и купить что-нибудь поесть. Что тебе принести?
Лина улыбнулась и кивнула:
– Возьми мне то же, что и себе. Только смотри, не бери блюда с сальсой.
Я засмеялся:
– Постараюсь не забыть.
Выйдя на улицу, я купил в «Месон реале» две бутылки воды и пару дежурных блюд «навынос», которые мне упаковали в коробку. Когда я вернулся в клинику, Лина спала на раскладушке рядом с койкой Сэла. Мне не хотелось ее будить, и я поставил ее порцию на маленький столик. Накрыв тарелки крышкой от коробки и одеялом, чтобы еда не остыла, я отправился в собор, который в этот поздний час был похож на огромную пещеру. Сев на скамью у задней стены, я вооружился пластиковой вилкой и, глядя на цветные витражные стекла, начал не спеша есть. Какое-то время спустя мое внимание привлекла картина, которая висела на стене наискосок от меня. Довольно большая – футов восемь или десять высотой и примерно вдвое меньше в ширину, – она потемнела от времени и выглядела старой и потрескавшейся, хотя и носила следы неумелой реставрации. Насколько я мог судить, на картине был изображен невольничий рынок. Центральное место занимала фигура обнаженного мужчины; его тело покрывали следы от удара бичом, а поза выражала полную беспомощность и покорность судьбе. Раб стоял на деревянной колоде, а над его головой висело на столбе копье, с которого стекали капли крови. Вокруг были изображены искаженные лица каких-то людей, которые наперебой предлагали свою цену. Табличка под картиной гласила: «Проданный под копьем»[65].
Отставив в сторону пустую тарелку, я вытянулся на скамье. Прямо надо мной висела другая картина, а под ней, прямо в массивных камнях, из которых была сложена стена собора, были высечены слова: «За ничто вы были проданы и без серебра будете выкуплены»[66].
Я закрыл глаза и потряс головой. Как я оказался в невидимом рабстве? И кто придет меня освободить?
Ответов на эти вопросы у меня не было.
Лина разбудила меня часов через двенадцать. Она улыбалась. В центральном проходе священник протирал пол намотанной на щетку тряпкой.
– Он зовет тебя, – сказала Лина.
Когда я вошел, Сэл сидел на кровати. Лицо его все еще хранило следы побоев, но выглядел он намного бодрее. Увидев меня, Сэл хрипло спросил:
– Как там Мария?
– Все нормально. Она выздоравливает и уже спрашивала о тебе.
– А ее… лицо?
– Все хорошо. Твой отец говорит, у нее даже шрамов не останется. Спасибо Шелли – это она сделала первую операцию.
Я подошел ближе, но ничего не сказал, давая Сэлу возможность самому высказать то, что́ было у него на душе. Но мальчик только отвернулся, и по его лицу покатились слезы.
– Ты… передашь ей, что я… что мне очень жаль? – почти прошептал он.
– Я думаю, ты сам ей это скажешь.
Сэл упрямо затряс головой:
– Я не вернусь домой.
Сэл был накачанным парнем и старался говорить по-мужски сурово и твердо, но внутри он все еще был ребенком – шестнадцатилетним подростком, которого терзали неуверенность, сомнения и страх перед миром взрослых, где ему пока не было места.
Я достал из кармана мобильник.
– Еще в прошлом веке один очень умный парень изобрел замечательную штуку, – сказал я. – Называется «телефон». Конечно, за сто с лишним лет телефонная связь претерпела значительные изменения, но базовый принцип остался тем же. Иными словами, люди до сих пор пользуются подобными аппаратами, если хотят поговорить с кем-то, кто находится очень- очень далеко, и сказать им, что они их по-прежнему любят и сожалеют о том, что случилось. Не вижу причин, почему бы тебе не поступить так же.
Сэл кивнул, потом несмело засмеялся и вытер слезы краешком простыни.
– Похоже, я наделал немало глупостей.
Я придвинул стул и сел.
– Да, – сказал я и положил руку на ему плечо. – Но твои глупости – пустяк по сравнению с ошибками, которые совершил я.
Сэлу нравилось притворяться взрослым, крутым, но у него было мягкое и нежное сердце Маргерит. Он пытался скрывать его за татуировками, пирсингом, накачанными анаболиками мышцами и грубыми словечками, которые то и дело срывались у него с языка, но я-то видел его насквозь. Все это была просто маскировка, камуфляж, необходимый Сэлу для того, чтобы скрывать от окружающих неуверенность в собственных силах. Сейчас эта защитная оболочка треснула, и Сэл предстал передо мной таким, каким он был на самом деле: нежным, любящим, ранимым. Он еще не знал, что доброта, нежность и способность ощущать чужую боль как свою и есть главная сила настоящего мужчины, но я надеялся, что со временем он к этому придет. Обязательно придет, хотя, если судить по первым шагам, его путь будет труден и извилист. Ну а в том, что свои первые шаги Сэл сделал не туда и не так, его следовало винить в последнюю очередь. В каком-то смысле он был как пятилетний малыш, который напялил отцовские ботинки и пальто, но запутался в по́лах и упал, а рядом не оказалось никого, кто бы мог его поддержать. Теперь ему предстояло залечить ушибы и попробовать снова, на этот раз – в одежде, которая была ему по росту. На это тоже требовалась определенная смелость, но теперь я был намерен проследить за тем, чтобы у Сэла все складывалось как следует, по крайней мере на первом этапе.
Лишь бы только он не догадался, что я его опекаю.
Сэл глубоко вздохнул и тут же схватился за ребра. Жалко улыбаясь, он с виноватым видом пробормотал:
– Чувствую себя так, словно попал под грузовик.
– Что вообще с тобой произошло? Нет, если не хочешь, можешь не рассказывать, но…
Он снова вздохнул:
– С чего начинать?
– Как насчет того, чтобы начать с самого начала, с того момента, когда я сделал закладку?
Сэл метнул настороженный взгляд в сторону Лины, не зная, насколько откровенно он может говорить при ней, но я успокаивающе похлопал его по здоровому плечу:
– Все в порядке, она знает. Я ей все рассказал.
Набрав в грудь побольше воздуха, он начал говорить. Оказывается, Сэл уже довольно давно следил за моими закладками, используя отцовский мобильный телефон. Он точно знал, когда, куда и сколько кокаина я должен доставить. Его задача еще больше упростилась, когда однажды утром он заметил, как я достал из своего шкафчика в прихожей новую сим-карту, а старую выбросил в мусорный бак (сам я, замечу, даже не подозревал, что за мной следят). С тех пор парень следовал за мной как тень, пытаясь таким образом научиться тому, что́ я делал и как. Кроме того, Сэл надеялся узнать, где Колин держит основной запас наркотиков, чтобы потихоньку брать из тайника некоторое количество и продавать на стороне. О том, что недостача обязательно обнаружится и подозрение падет на меня, он не подумал, как не думают о подобных вещах многие шестнадцатилетние мальчики. Впрочем, мне кажется, произошло это главным образом потому, что Сэл отнюдь не ставил перед собой задачу по-быстрому заработать несколько сотен тысяч, чтобы потихоньку тратить на личные нужды. На самом деле он собирался отдать заработанные деньги отцу в надежде, что тот сумеет по достоинству оценить смекалку, сообразительность и инициативу сына.
Но, к сожалению, это было еще не все. Прежде чем Сэл обнаружил, что он играет в покер совсем не так хорошо, как ему казалось, он уже проиграл довольно значительную сумму и набрал долгов, по которым предстояло расплачиваться. В принципе, он мог бы вернуть все, что́ был должен, за счет денег, которые выделяли ему родители, но только при условии, что больше не будет играть. Однако остановиться Сэл уже не мог. Им овладел азарт, и после недолгих поисков он связался с парнями, которые тренировали питбулей и организовывали нелегальные собачьи бои. Ему казалось, что это верные и легкие деньги и что свои карточные долги он с легкостью оплатит, если сделает безошибочную ставку. Сказано – сделано, и он купил собаку, а также заплатил какие-то деньги одному из своих новых знакомых, чтобы тот подготовил пса к боям. Но в первой же схватке его пес проиграл, проиграл и Сэл, причем довольно крупно, так как поставил на своего фаворита значительную сумму. Таким образом, его долг – и карточный, и за собачьи бои – всего за несколько часов вырос в несколько раз, а это означало, что кредиторы, скорее всего, потребуют вернуть им деньги в срочном порядке. Так и произошло. В ту ночь, когда Сэл повез Марию «прокатиться при луне» (хотя на самом деле он собирался изъять сделанную мной закладку и продать), за ним уже следили. Его застали врасплох, а когда он попытался сопротивляться, спустили на него одного из питбулей, но тут неожиданно вмешалась Мария. Нападавшие поспешили скрыться, а Сэл позвонил по 911, чтобы вызвать сестре помощь.
