– Ты говорил, что уедешь, но так до сих пор и не уехал, – чужим голосом парировала Тимми.
– Я не успел. Я хотел посмотреть на следующей неделе три квартиры вместе с тобой. Или в те дни, когда мы встретимся, – сказал он несчастным голосом.
– Мы бы никогда не встретились, – отрезала она. – Тебе кажется, что встретились бы? Не знаю, может быть, ты и в самом деле в это верил. Но у тебя появилась бы еще тысяча и одна отговорка, чтобы ничего не менять.
– Может быть, ты и права. Может быть, так все и было бы. Я уже ничего больше не знаю, Тимми. Прости… Пусть у тебя все будет хорошо. Надеюсь, тот, другой, сделает тебя счастливой. Я хочу, чтобы ты знала, что я любил тебя всем сердцем. И никогда в жизни не любил никого так сильно, как тебя. А ты в это время развлекалась с другим.
В его голосе почти не было горечи, чувствовалось, что он просто опустошен. Но Тимми должна была сказать ему то, что сказала, чтобы защитить себя и своего ребенка, как бы больно это ни ранило его. После того как он столько времени отказывался с ней встретиться, а теперь они уж наверняка друг друга не увидят, он не имеет права знать, что она носит его ребенка. Ей не нужна его жалость. Она сама сумеет позаботиться о ребенке. А если он однажды захочет узнать, кто его отец, она ему скажет, и пусть ребенок сам решает, что делать. Она скажет их ребенку, что его отец был замечательный, глубоко порядочный, честный и любящий человек, и что она, Тимми, любила его больше жизни. Влюбилась в него с первого взгляда в Париже. А сейчас она сделала то, что казалось ей самым правильным. Им больше нечего было сказать друг другу.
– Береги себя. Я люблю тебя, – прошептала Тимми и положила трубку. Она чувствовала себя виноватой за то, что была так жестока с Жан-Шарлем и ничего не сказала о ребенке. Но альтернативы не было, она это чувствовала. Она ждала бы его всю жизнь и так никогда бы не дождалась. А потом в один прекрасный день он бы ей сказал, что все кончено, он не может оставить жену и детей. Приговор был вынесен, утвержден и подписан, наконец-то у нее хватило мужества прочесть его и уйти от Жан-Шарля.
Тимми думала, что умрет, потеряв его. Она легла в постель и проплакала четыре дня и четыре ночи. В офис она не ездила, на звонки не отвечала. Не ответила Жан-Шарлю, когда он позвонил ей на мобильный телефон. Она увидела, что он звонил три раза. Когда она наконец приехала на работу, то была похожа на привидение. Ни Дэвиду, ни Джейд она не сказала ни слова. Через две недели им всем предстояло лететь сначала в Нью-Йорк, а потом в Милан и Париж; Тимми должна была переделать горы работы, после того как пробездельничала целую неделю, не выходя из дома.
В Лос-Анджелесе выдалась на редкость жаркая неделя, а их кондиционер вышел из строя. В офисе было невыносимо душно, хотя они открыли несколько окон. Тимми изнемогала. И в конце концов она сбросила с себя широченный французский размахай – некая разновидность восточной паранджи, которая стала для нее чем-то вроде рабочей одежды – и стала расхаживать по своему кабинету в тенниске и в джинсах, выставив живот напоказ. Она была в начале седьмого месяца беременности, и Джейд, увидев Тимми, остановилась как вкопанная и так и застыла на месте. Тимми расхохоталась бы, увидев ее лицо, не будь она в таком отчаянии после разрыва с Жан-Шарлем. На самом деле их отношения кончились еще в апреле, когда она зачала их ребенка, и тогда она видела его в последний раз. Дальше последовала нескончаемая вереница отговорок, неоправдавшихся надежд, пустых мечтаний, может быть, даже лжи. Она уже теперь ничего не знала, но все еще любила его, любила всем сердцем.
– Что… это?… – пролепетала Джейд, глядя на Тимми и не веря своим глазам.
– Угадай с трех раз, – предложила Тимми, горько усмехнувшись. И в эту минуту в кабинет вошел Дэвид и тоже уставился на Тимми. Ее живот казался огромным, замаскировать его уже было невозможно. Да она этого и не хотела. Хватит прятаться, пусть все знают. Ну, если пока не все, то по крайней мере ее помощники. Скоро всем все и так станет ясно, скрывай не скрывай – бесполезно. Но Тимми все же надеялась как-то сохранить свою беременность в тайне до конца демонстрации коллекций, не хотелось, чтобы сплетни просочились в прессу.
– О господи… – потрясенно прошептал Дэвид. – А он знает?
У них не было ни малейших сомнений относительно того, кто этот «он», да иначе и быть не могло. Тимми покачала головой.
– Не знает. И я не хочу, чтобы знал. Не хочу быть жалкой, отвергнутой любовницей, которая ждет его ребенка. Я заслуживаю лучшей участи. Хотела рассказать ему при встрече, а встреча так и не состоялась. В последний раз он позвонил, чтобы перечислить еще один список отговорок, почему он не может со мной встретиться, и тогда я сказала ему, что у меня роман с другим, мы начали встречаться еще в апреле. Если он прочитает в газетах о моем ребенке, то не подумает, что отец – он.
– Зачем ты на такое решилась? – в ужасе закричала Джейд. Сама она не очень-то хотела иметь детей, и уж конечно, не дай бог в таком возрасте, как у Тимми, да еще от женатого человека, которого вряд ли когда-нибудь еще увидит. Ничего ужаснее Джейд и представить себе не могла.
– Решилась, потому что люблю его, – спокойно объяснила Тимми, – пусть я даже никогда его больше не увижу и он никогда не узнает о ребенке. Я любила его так сильно, что мне захотелось родить от него ребенка. У него не хватило духа уйти от жены, но это ничего не меняет. И еще я решилась из-за Марка. Я похоронила одного ребенка. Убить другого я не могла. Этот ребенок – великий дар. И этот дар я сохраню, хоть и потеряла Жан-Шарля навсегда, – сказала Тимми и смахнула слезы, а Дэвид обнял ее за плечи.
– Да, Тимми, ты настоящая женщина, – с нежностью сказал он. Он всегда знал, сколько в ней мужества, и сейчас был сильно взволнован. – Мне кажется, ему следует знать. Это и его ребенок тоже. Скажу тебе честно: я уверен, что он тебя любит. Просто ему потребовалось больше времени, чтобы уйти, чем хотелось бы.
Это была единственная уступка, на которую Дэвид был готов пойти.
– Дерьмо все это, – фыркнула Джейд. – Он и не собирался уходить от жены. Они никогда от жен не уходят.
– Некоторые уходят, – стоял на своем Дэвид. Однако он выписал ей чек, поскольку проиграл пари. А Джейд купила себе ту самую сумочку от Шанель, о которой мечтала. И стала щеголять с ней каждый день. Дэвид страшно досадовал, что проиграл пари. Не из-за себя, из-за Тимми.
Он обнял ее еще раз, и все разошлись по своим кабинетам. Тимми села за письменный стол. До рождения ребенка оставалось три месяца. И целая жизнь, которую ей придется прожить без Жан-Шарля. Воображение отказывалось все это представить. Тимми знала, что никогда больше не полюбит никого так сильно, как любила его, и не хотела никого любить. Жан-Шарль поистине был любовью всей ее жизни. А она с ним рассталась. Ее самый мучительный кошмар стал явью.
Все две недели перед поездкой в Европу с показом коллекций готовой одежды в их кабинетах царила зловещая тишина. Тимми почти все время молчала, они ходили вокруг нее на цыпочках. Она работала допоздна, дверь в ее кабинет всегда была закрыта, а в обоих ее домах было мрачно, как в гробницах. Один раз Тимми поехала к себе на виллу в Малибу, но долго там не выдержала. Приехала к сестре Анне в приют Святой Цецилии и все ей рассказала, а сестра Анна ответила, что будет по-прежнему молиться о счастливом разрешении, и напомнила Тимми, что она должна думать о ребенке, который уже скоро родится. Монахини очень волновались за нее, дети клали руки на ее живот. Спрашивали, есть ли у ребенка отец, и она объяснила им, что отца у него нет, как и у многих из них, и они ничуть не удивлялись. Когда Тимми уезжала, сестра Анна обняла ее и повторила, что будет за нее молиться.
Тимми печально посмотрела на сестру Анну и сказала, что молиться за нее уже поздно, во всяком случае, о ее встрече с Жан-Шарлем.
– Молиться никогда не поздно, – бодро ответила сестра Анна. Тимми лишь покачала головой и уехала.
Они с Джейд приобрели для Тимми несколько свободных фалдистых накидок и широких бесформенных жакетов, что-то из них Тимми смоделировала сама, они искусно драпировали ее живот, и она надеялась, что хотя бы во время показа никто не догадается о ее беременности и пресса не устроит из нее сенсацию. Но Тимми знала, что после показа ей уже не удастся скрывать свое положение. Уже и сейчас для этого приходилось прилагать немало усилий. Ей надо только продержаться еще несколько недель, а там она сможет вздохнуть с облегчением, уедет в Лос-Анджелес и там затаится. Будет жить тише воды, ниже травы. Ей совсем не нужно, чтобы все до единого журналисты модных изданий начали наперебой гадать, кто же отец ребенка. Она была счастлива, что никто не знал о Жан-Шарле. В конечном итоге это обернулось великим благом. Тимми также тревожила мысль, что вдруг она случайно встретится с Жан-Шарлем, когда будет в Париже, но оснований для тревоги, в сущности, не было. Она будет по горло занята демонстрацией своих коллекций, а времени разгуливать по Парижу, что она всегда любила, у нее не будет.
