Краткое отдохновение среди пустыни отчаяния, раскинувшейся теперь передо мной.
Да, я страдала. И только Господь знает меру моих страданий.
Но я еще и ждала, готовила себя к встрече с тем, кто должен был скоро приехать.
Он появился с осенними ветрами, принесшими войну в долины. От лязга и топота его десятитысячной армии разбегались крестьяне. Он возвращался в Романью. Ему, получившему от отца титул гонфалоньера и защитника веры, а также артиллерию, способную подавить любое сопротивление, теперь нечего было опасаться.
Курьер предупредил о его визите. К вечеру он прискакал со своим избранным сопровождением. Подняли решетку ворот, и он въехал во двор замка.
Я, во вдовьих одеяниях, стояла в зале. Его сапоги тихо, как кошачьи лапы, ступали по плиткам пола. По крайней мере, он явился ко мне один, без оскорбительной компании своих головорезов.
– Моя госпожа сестра. – Чезаре поклонился.
Пламя в очаге высвечивало его фигуру. Он, как и я, был облачен в черное, но изящного покроя; на манжетах сверкали крохотные серебряные блестки, кожаные рейтузы облегали стройные ноги. Он не попытался обнять меня, когда я с вежливым безразличием, словно незваному гостю, протянула ему руку.
– Ты, вероятно, голоден. Приготовить тебе еду?
Он натянуто улыбнулся, чуть обнажив зубы:
– Позднее. А пока только вино, если ты не возражаешь.
Я взяла графин с буфета, наполнила кубок. Когда он брал его у меня, глаза его чуть вспыхнули, как в тот день в вилле под Пезаро, когда я давала ему лекарство. Невысказанное подозрение промелькнуло между нами. Потом он, демонстративно не сводя с меня глаз, поднес кубок к губам. Я чуть не рассмеялась. Неужели он считает меня способной подсунуть ему яд?
Он снял плащ, бросил его на спинку стула у очага. Потом подошел к огню, постоял немного, глядя на пламя.
– Я не хотел, чтобы ты ненавидела меня, – наконец сказал он. – Насколько я понимаю, мои надежды были напрасны.
Я не ответила. Не видела для этого оснований.
Он вздохнул:
– Отец волнуется. Написал тебе несколько писем после твоего отъезда, и ты ни на одно не ответила. – Он оглянулся через плечо. – Ты и его ненавидишь?
– Мои чувства не имеют никакого значения, – ответила я, собирая все свои силы.
Что бы он ни говорил, я знала истинную цель его приезда. Но ярость, которой я ожидала, не обуяла меня. Прежде у меня было хотя бы жалкое утешение – злость и потускневшее чувство вины и стыда за то, что я допустила все случившееся практически так, как оно планировалось, ибо не хотела признавать истинные масштабы угрозы. Но теперь даже это все истлело и превратилось в золу.
Он кивнул, словно и не ожидал иного ответа.
– Я привез новые письма от него. – Чезаре показал на свой плащ. – У нас есть предложения.
– Неужели? Столько предложений, что он решил послать тебя? – опередила я его. – Ты можешь избавить нас от неловкости и передать его святейшеству, что я больше не хочу выходить замуж. Если он еще не заметил, у всех моих мужей печальная судьба.
От его иронического смешка меня пробрала дрожь.
– И в самом деле. Но ты должна знать: несмотря ни на что, многие все еще желают получить твою руку. По крайней мере, говорят об этом, включая и одного, с которым ты уже знакома. – (Я замерла.) – Альфонсо д’Эсте, герцог Феррары. Ты его помнишь?
– Я никогда его не…
Я запнулась, потому что всплыли воспоминания: вечер в моем новом палаццо и мрачный сын герцога, который подарил мне сокола в клобучке. Джулия Фарнезе тогда размякла от его внимания и распустила перед ним волосы на манер сильфиды.
«Луны не бывает без солнца», – сказал он тогда.
– Вижу – помнишь. Он вдовец. Его первая жена умерла родами. Его семья – одна из самых влиятельных в Италии, его сестра, высокочтимая Изабелла, – маркиза Мантуи. Брак с ним принесет значительные преимущества.
– Кому? Мне или моей семье? Или мы для тебя одно и то же?
Он повернулся назад к огню:
– Когда-то мы были одно. И не так давно.
– Это дело прошлое.
Больше я не хотела слушать и повернулась, чтобы уйти.
– Никто не собирается тебя принуждать, – донеслось мне вслед. – Мы просто просим, чтобы ты подумала. Тебе всего двадцать, и со временем память об этом горе сгладится. Но даже если нет, тебе нужно думать о сыновьях.
Я медленно повернулась к нему:
– Это угроза? Вы собираетесь использовать против меня моих же детей?
– Я ничего такого не говорил. В них течет наша кровь. По крайней мере, в одном из них. Другой, – он поморщился, – заботит меня в меньшей мере. Но в любом случае им необходима нормальная жизнь, если они хотят избежать нашей…
Он не успел закончить. Я выбросила руку и отвесила ему пощечину.
– Чудовище! – выдохнула я. Бедром я чувствовала в кармане холодок кинжала Санчи. – Попробуй только как-нибудь повредить им, и я клянусь тебе своей бессмертной душой, что ты умрешь. Я убью тебя своими руками.
Он не поднес руки к щеке.
– Мама нас предупреждала, что мы станем роком друг для друга. Я хочу одного – избавить тебя от такой судьбы, поскольку ни от чего другого избавить не сумел.
– Ты не избавил меня ни от чего. Ты сделал все это с нами – ты! И никто другой.
Он наклонил голову:
– Не могу этого отрицать. Все это сотворено моими руками. Я сделал нас тем, что мы есть. – Он поднял голову, его рот искривился в холодной ухмылке. – Но ты не можешь не признать, что когда-то и я был невинен. Отец постарался избавить меня от невинности. Он сделал то, что всегда делали отцы: искал свое бессмертие через собственное семя. Он взял на себя бремя слепить из нас то, что считал нужным, прежде чем у нас появилась возможность решить это самим. Формировал нас своими иллюзиями, своими недостатками, даже не отдавая себе отчета в том, что создал всего лишь искаженное подобие самого себя. Он нас уничтожил. Но твоим сыновьям вовсе не обязательно болеть нашей болезнью.
– Вашей болезнью. Не моей.
Я снова повернулась к дверям, но он схватил меня. Я ощутила его гнилое дыхание, увидела кровяные ниточки в его глазах, ощутила под его бархатным и кожаным облачением цену, которую он заплатил своей неизлечимой болезни.
– Я знаю: моя смерть не за горами. – Как и прежде, он прочел мои мысли. – Я слышал все предсказания о том, что не задержусь на этом свете. У меня не лихорадка, а скорее клеймо смерти. Пока я жив, я должен взять все, что могу. Мечом или договором, плахой или цепями, но я их подчиню. Они будут дрожать, услышав имя Чезаре Борджиа, брошенного ребенка, про которого никто не думал, что он станет чем-то бо́льшим, чем тень своего отца. Теперь никто не может меня остановить, нет меча сильнее моего. Я прорублюсь через любую преграду. Я сломаю и переделаю Италию так, как считаю нужным. Она станет моим наследством. – Он неожиданно подался ко мне, словно собираясь поцеловать, но остановился. В его горле родился смех. – Это ты иголкой Санчи колешь меня?
Я нажала на рукоять:
– Ты говоришь, что нет меча сильнее твоего. А я?
Он посмотрел мне в глаза. Самоуверенность в них поблекла. На миг я обессилела, увидела перед собой образ любимого брата, спутника моей жизни, чья судьба настолько переплелась с моей, что само мое существование казалось неполным без него.
– Ты его не вернешь, – сказал он. – Что бы ты ни делала – не вернешь. – Он поднял голову, показывая длинную шею. – Во искупление я предлагаю тебе мою жизнь – мою кровь за его. Я как-то сказал тебе, что ради твоей безопасности готов умереть тысячу раз. Чтобы отомстить за него, тебе нужна только одна смерть. Ты заслужила это право. Мы должны сделать это, чтобы доказать нашу силу. Так давай. Докажи миру, что ты настоящая Борджиа.
Желание переполняло меня – горячее и яростное, безудержное, как выпущенный на арену бык, нападающий с опущенными рогами, изогнутыми и острыми. Острыми как кинжалы. Как мне хотелось вонзить в него клинок, почувствовать жар его крови на своих пальцах! Увидеть его удивление, потрясение, туман в его глазах, веки, смыкающиеся навсегда.
– Сделай это, Лючия, – прошептал он.
И тут я услышала то, что давно хотела услышать, не зная этого: его отчаянную мольбу избавить его от того, чем он стал. Только через меня может он когда-либо найти искупление. Забрав у меня любимого мужа, он приковал себя ко мне цепью, которую только я и могла разрубить.
Я отшвырнула кинжал:
– Я не такая, как вы. И больше никогда не буду такой.
Все его тело обмякло, словно превратилось в мешок костей. Он стоял неподвижно, а я отпрянула от него. Расстояние между нами стало непреодолимым, и в глазах его заблестели слезы. Я оставила его одного – бич, который может посеять разорение, но уже не властен над моим сердцем.
Когда я проснулась на следующее утро, моего брата не было в доме.
* * *
Я не знаю, что меня ждет в будущем. Я запечатываю письмо для его святейшества, но неуверенность переполняет меня. Как я стану жить вдали от своего города, в краю, где грехи моего прошлого можно скрыть, но забыть – никогда?
