Выступления на совещании показали, что пока серьезных изменений ожидать не приходится. Главной задачей советской детской литературы по-прежнему было прославлять героизм советского человека и красоту труда, писать о борьбе за «мир» и «демократию», происходящей под эгидой СССР во всем мире.
Один известный писатель, поэт Лев Квитко, не присутствовал на совещании 1952 года. Его последний русскоязычный сборник поэзии, «Моим друзьям» (1948), показывал, что он по-прежнему умеет сочетать твердые коммунистические убеждения с высокими литературными достоинствами. Ранее в том же году вышел и другой сборник, «Скрипочка», со стихами для дошкольников; тут было все, от детской радости жизни до советского патриотизма. Стихотворение «Урожай», переведенное на русский язык Маршаком, поддерживало миф о советском изобилии: «То грузят на пароходы / И везут из края в край / Для свободного народа / Небывалый урожай».
Квитко не было на совещании, потому что годом раньше его арестовали. Советская кампания против «безродных космополитов», то есть евреев, уже началась, и в августе 1952 года Квитко был расстрелян вместе с 26 еврейскими писателями и другими деятелями культуры. Это был тот писатель, о котором в более поздние советские времена сказано: «Народ и труд, Родина и Партия для поэта святые понятия. Все его творчество пронизано верой в победу коммунизма, и о чем бы он ни писал, взгляд его устремлен в будущее»[533]. Сам Квитко на встрече писателей в 1937 году утверждал, что «только Великая Октябрьская революция освободила меня и дала возможность стать писателем»[534].
Никто не спрашивал, почему Квитко не присутствует на совещании. Вместо этого раздались дружные аплодисменты, когда Маршак предложил, чтобы Политбюро во главе со Сталиным было избрано почетным председателем собрания. Сурков призвал коллег выразить благодарность: «Всеми своими достижениями и успехами наша советская детская литература обязана мудрому руководству великой большевистской партии, отеческому вниманию и доверию гениального зодчего коммунизма, лучшего друга советской литературы товарища Сталина»[535].
Глава девятая. Оттепель в детской литературе (1954 – 1968)
В марте 1953 года умер Сталин. Во всем Советском Союзе люди оплакивали ушедшего вождя. Детские писатели заполняли страницы газет и журналов панегириками. «В мире не было роднее / И сердечней друга у ребят», – утверждал Анатолий Мошковский в стихотворении «Бессмертное имя» (1953)[536]. Валентина Осеева, автор трилогии о Ваське Трубачеве, написала в некрологе, озаглавленном «Великий друг детей», что дети отвечали на заботу Сталина «горячей, искренней любовью»[537].
Три года спустя, в 1956 году, новый Первый секретарь Никита Хрущев прочитал доклад на XX съезде партии. В первый раз публично были упомянуты миллионы невинных жертв сталинского режима. Конечно, советские люди знали об арестах, расстрелах и существовании огромной системы лагерей, но теперь стало ясно, что творец этих ужасов – вчерашнее божество Сталин. Начиналась новая страница в истории Советского Союза.
В культурной жизни наступила пора перемен, время нового мышления, получившее название «оттепели» по одноименной повести (1954 – 1956) Ильи Эренбурга. Появилась возможность уйти от узкого определения социалистического реализма, господствовавшего в сталинскую эпоху. Нашлось место для индивидуальных творческих решений и для социальной критики. В некотором отношении этот период напоминал 1920-е годы: в нем был такой же энтузиазм и оптимизм, такое же чувство ожидания глубокого обновления.
Можно говорить и об «оттепели» в советской детской литературе, хотя она выражалась значительно менее драматично, чем в литературе для взрослых. В детской литературе не было написано ничего подобного сенсационному роману Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» (1956) или запрещенного «Доктора Живаго» (1957) Бориса Пастернака. Попытка разобраться в беззакониях и несправедливостях сталинской эпохи почти не затронула детскую литературу – Александр Солженицын для юного читателя так и не появился. Некоторое исключение составляет «Дневник Нины Костериной» (1962), аутентичный дневник девочки-подростка, описывающий ее жизнь с 1936 по 1941 год. Нина (1921 – 1941) писала о школе и досуге, о первой любви и московских друзьях. Все изменилось, когда волна террора затронула ее семью, и арест отца превратил девочку в «дочь врага народа», парию в сталинском Советском Союзе. Дневник мог стать важной книгой для юношества, но поначалу был опубликован во взрослом журнале «Новый мир» и в брежневскую эпоху постепенно забылся.
Годы оттепели породили новое поколение писателей с их собственным эстетическим видением и литературной программой. Детская литература раскрылась для новых тем и новых стилистических возможностей. Прозе удалось оторваться от проверенных моделей и шаблонов. Это позволило авторам рисовать более точные психологические портреты и мрачные, но более достоверные картины условий, в которых росла советская молодежь. В поэзию вернулась «детскость», детское восприятие мира, фантазия и игра слов. Снова, как в 1920-х годах, появилась возможность экспериментировать.
После долгих лет принужденной, но самодовольной изоляции приоткрылось окно в мир. Издавались произведения новых иностранных авторов, некоторые давно забытые знаменитые имена были реабилитированы с помощью новых переводов. Лучшими шансами на перевод обладали авторы, как-то связанные с революционным движением, коммунисты и друзья Советского Союза. В этом смысле идеальным кандидатом оказался Джанни Родари, который вступил в Итальянскую коммунистическую партию в 1944 году, участвовал в итальянском сопротивлении и смог добиться исполнения заветной мечты – посетил СССР в 1952 году. Стихи Джанни Родари, и абсурдные, и политические, были немедленно переведены на русский язык Маршаком. В статье признанный советский поэт объяснял, почему ему так нравится итальянский коллега:
Сочинять стихи, достойные стать рядом с народной песней и считалкой, умеют только те поэты, которые живут с народом общей жизнью и говорят его языком. Таким поэтом представляется мне Джанни Родари. В его стихах я слышу звонкие голоса ребят, играющих на улицах Рима, Болоньи, Неаполя[538].
Любимейшим произведением Джанни Родари у советских детей стала сказка «Приключения Чиполлино» (1951). Перевод, выполненный под редакцией Маршака, появился в 1953 году. К концу ХХ века книга выдержала в России около шестидесяти изданий общим тиражом в несколько миллионов экземпляров. К этому следует добавить постановки на театральной сцене, мультфильм (1961), балет (1973) и музыкальный фильм (1973). Частично невиданным успехом книга Родари была обязана иллюстрациям детского писателя и художника Владимира Сутеева.
Чиполлино – маленький веселый мальчик-луковка, которая возглавляет борьбу за свободу против Принца Лимона, Синьора Помидора и их приспешников. В сказочном мире овощей, фруктов, насекомых и животных царит несправедливость. Честные «люди» попадают в тюрьму, а вырождающиеся аристократы наживаются на труде бедняков. Успешная революция прогоняет всех представителей высших классов или вынуждает их жить жизнью простого населения. Судьба Барона Апельсина – стать «худым, как хлыстик», образ абсурден, но весьма выразителен. В утопии, которой кончается книжка, семейный замок Графинь Вишен превратился во Дворец Детей с кинотеатром, кукольным театром и комнатами для игр и занятий спортом. А главное все-таки школа, где изучаются предметы, которые надо знать, «чтобы защищаться от всяких плутов и угнетателей и держать их подальше от родной страны».
Другим просоветским писателем был Юлиан Тувим, польский еврейский поэт. Лучшие стихи Тувима – «Про пана Трулялинского», «Слон Хоботовский», «Птичье радио» и «Паровоз» были написаны в 1930-х годах, но к советским детям они добрались как раз во время оттепели. По всей видимости, именно Маяковский, посетив Варшаву в 1927 году, посоветовал Тувиму, своему польскому переводчику, обратиться к детской поэзии[539]. Почти все известные поэты в конце пятидесятых занимались переводами веселых стихов Тувима, изобилующих неологизмами, легко запоминающимися рифмами и игрой слов. Тувима переводили Маршак, Михалков, Благинина, Тараховская, Борис Заходер, Эмма Мошковская. Благодаря им и самому Тувиму эксцентрика снова стала частью советской русской поэзии.
В результате хрущевской оттепели пришли к читателю и переводные детские книги, не содержавшие особых «прогрессивных тенденций». «Маленький принц» (1943) Антуана де Сент-Экзюпери с весьма скептическим отношением к взрослому миру появился в 1958 году. Новыми знакомыми юных читателей были и «Винни-Пух и все-все-все» (1926) А.А. Милна, и «Мэри Поппинс» (1934) Памелы Трэверс, переведенные выдающимся поэтом Борисом Заходером соответственно в 1960 и 1968 годах. В том же 1968 году появился новый перевод «Питера Пэна» Джеймса Барри, сделанный Ниной Демуровой (р. 1930). «Алису в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла перевел Александр Оленич-Гнененко (1893 – 1963) в 1940 году, но вышла книга сначала только в родном городе переводчика Ростове-на-Дону. В Москве кэрролловский абсурдизм был дозволен только в 1958 году. Позже увидели свет два других перевода Кэрролла: перевод Демуровой вышел в 1967 году, а пересказ Заходера – в 1972 году. Перевод, сделанный Владимир Набоковым в 1923 году, нельзя было публиковать; в СССР творчество русских эмигрантов по-прежнему оставалось под запретом. Этот перевод вышел только в 1989 году, санкционированный горбачевской политикой гласности.
