Сергей Михалков говорил о детском театре. Центральный детский театр в Москве справедливо гордился своими многочисленными успехами, но в целом картина была далека от удовлетворительной. Перед войной в стране было семьдесят детских театров, но в 1954 году их количество сократилось до тридцати.
Пять лет спустя, в 1959 году, состоялся III съезд советских писателей, уделивший гораздо меньше внимания детской литературе. Алексей Сурков, сменивший в 1954 году Александра Фадеева на посту первого секретаря Союза писателей, коснулся жанра лишь мимоходом. Его речь основывалась на наблюдениях Хрущева, что современным молодым людям не хватает такого жизненного опыта, как у старшего поколения. Писатели должны поэтому помочь партии и обеспечить подрастающему поколению необходимые знания об истории страны. Хрущев также определил, в чем состоят такие знания: это «борьба трудящихся за свое освобождение [до 1917 года] и героическая история Коммунистической партии»[560].
Сурков начал с восхваления «великой, талантливой» литературы для советских детей и юношества, но остановился и на некоторых неотложных проблемах. Слишком много было скучных, серых произведений, не способных взволновать читателя. Некоторые писатели слишком сильно критиковали культ Сталина. Сурков также увидел опасную тенденцию в сочинении чисто приключенческих книг, лишенных художественной ценности, способных только испортить читательский вкус. Главная задача сейчас – изобразить современного героя, «героя семилетки, героя новостроек, героя целинных земель»[561]. Юмористические произведения, такие как стихи Чуковского, Маршака и Михалкова и рассказы Сотника, тоже были желательны, поскольку Советскому Союзу нужно, чтобы молодые росли с «жизнерадостным, оптимистическим настроением»[562].
Лев Кассиль вслед за Сурковым призывал воспевать «трудовое воспитание» и, в свою очередь, указывал на необходимость следовать таким образцам, как М. Ильин, Б. Житков и И. Ликстанов. Один литературный критик заметил, что рабочая тема в детской литературе постоянно повторяет один и тот же сюжет: избалованный ребенок из интеллигентной семьи находит себя в работе. Не стоит обращать внимание на подобную критику, сказал Кассиль, так как такие случаи как раз типичны для советского общества[563].
Сергей Михалков поднял вопрос, на который, как ему казалось, недостаточно обращали внимания в Союзе писателей. Посещая древний киевский монастырь, Киево-Печерскую лавру, он там видел детей, целующих иконы и слушающих «небылицы» монахов. «Дорогие друзья, что сделали вы, да и мы, русские писатели, вместе с вами для того, чтобы этот мальчик и эта девочка жили полной, счастливой жизнью советских детей, а не барахтались в паутине религиозного дурмана?» – спрашивал Михалков. «Наше государство относится терпимо ко всем религиям и церквям, но мы не должны забывать, что мы-то, советские писатели, наша литература – деятельный помощник партии в деле коммунистического, а стало быть, атеистического воспитания детей»[564]. Заметим, что при этом, когда в 2000 году Михалков во второй раз переписал русский (а ранее советский) государственный гимн, теперь уже ставший «гимном православной страны», он подчеркнул значение православия как основы нации и пояснил: «Я верующий человек. Я всегда был верующим»[565].
Атеизм в тот момент оказался весьма своевременной темой, поскольку за год до этого под руководством Хрущева началась антицерковная кампания. Монастырь в Киеве, а вместе с ним десятки тысяч церквей по всей стране закрыли. Михалков не был одинок на баррикаде. Среди детских писателей воинствующим атеизмом славился Лев Кассиль. Незадолго до III съезда писателей вышло несколько произведений с явным антирелигиозным звучанием: «Старшая сестра» (1955) Любови Воронковой, «Чудотворная» (1958) Владимира Тендрякова, «Новые Дворики» (1961) Сергея Баруздина и «Да поможет человек!» (1961) Владимира Железникова. Мать или бабушка соблазняют пионера или пионерку религией, но они противостоят искушению. За образец бралось классическое советское атеистическое стихотворение для детей – «Смерть пионерки» (1932) Эдуарда Багрицкого, где девочка Валя умирает, но у нее хватает сил на то, чтобы оттолкнуть крест, который пытается навязать ей мать. Она черпает силы в веселой песне, которую поет пионерский отряд за окном.
Неудачей для либеральных сил в детской литературе явилась реорганизация, которая происходила в «Детском мире» в 1964 году. Сменилось руководство, издательство получило новое имя – «Малыш». Предполагалось, что «Малыш» будет печатать книги для детей моложе девяти лет, но издательство так и не смогло достичь того успеха, который был при Тимофееве. Другое организационное преобразование в издательском деле коснулось гигантского «Детгиза». Он попал в подчинение издательскому комитету Российской Федерации и снова вернул себе первоначальное имя «Детская литература».
IV съезд советских писателей состоялся в 1967-м, юбилейном для Советского Союза году, что отмечалось во всех речах. Все проблемы были забыты, делегаты полностью посвятили себя воспеванию пятидесятилетия советской власти. О детской литературе и ее успехах поручили докладывать Сергею Михалкову, который назвал главную задачу писателей: рассказать юному читателю о «дерзновенных и благородных деяниях людей, строящих самое справедливое и самое человечное в истории общество»[566]. Все предыдущие пятьдесят лет три с половиной миллиарда советских детских книг только для этого и издавались: «Можно с полным правом сегодня сказать: духовная пища, которую мы, советские литераторы, даем детям, чиста, высококалорийна, богата витаминами честности, мужества, бескорыстия, патриотизма!»[567] Слова Михалкова были встречены громкими аплодисментами.
В том же году вышла книга Ирины Лупановой «Полвека: Советская детская литература: 1917 – 1967». Это была серьезная попытка проанализировать развитие детской литературы, отдельные произведения, общие темы и повторяющиеся мотивы послереволюционной литературы. Но и Лупанова не могла избежать обычных клише: история советской литературы виделась триумфальным шествием к еще более высоким вершинам мастерства и гуманных идеалов. Книга Лупановой заканчивается благодарностью партии за вдохновляющую поддержку детских писателей, выраженную в резолюции последнего, XXIII съезда.
Наиболее интересные элементы новой литературы проявлялись в поэзии. «Детский мир», издательство, которое в первую очередь хотело печатать новых, нетрадиционных авторов, привлекало таких поэтов, как Борис Заходер, Валентин Берестов, Эмма Мошковская, Роман Сеф, Ирина Токмакова и Генрих Сапгир. Эти авторы находили вдохновение в творчестве детей, фольклоре и поэтическом наследии двадцатых годов. Образцом для них стали заново открытые Корней Чуковский, ранний Маршак и Даниил Хармс с их ребячеством и юмором. Поэты стремились говорить голосом ребенка, воспроизводить его фантазии и чувства. Частым стал заголовок «Веселые стихи». Под него попадали и считалки и скороговорки – два жанра, которые в тот момент переживали ренессанс.
Большое значение уделялось эстетическому воспитанию детей. Новые формы, меняющиеся ритмы, свободная рифмовка и необычная игра слов делали стихи более сложными для восприятия. Детская поэзия снова добилась большей творческой свободы, чем поэзия для взрослых. Некоторые поэты сознательно использовали возможность писать стихи для двойной аудитории, другие же – Генрих Сапгир, Игорь Холин (1920 – 1999) и Евгений Рейн (р. 1935) – публиковали в Советском Союзе поэзию для детей, а их взрослые стихи тайком переправлялись за границу и печатались там.
Старшее поколение писателей безоговорочно признавало талант и техническое мастерство младших коллег. Вместе с тем выражалась озабоченность, что в новой поэзии отсутствует гражданский дух. Барто жаловалась на совещании по детской литературе в 1963 году, что многие молодые авторы занимаются «веселыми пустяками» или, как она полагала, исключительно формалистскими экспериментами[568]. На III съезде писателей РСФСР в 1970 году Барто сетовала на тенденцию создавать преимущественно загадки, скороговорки и словесные игры. Она с неудовольствием цитировала коллегу-поэта, который утверждал, что пишет «эксцентрику для детей»[569]. Ничего такого нет, заявила Барто, это просто безуспешные попытки копировать талантливого Даниила Хармса. Нужны были стихи на политические темы и лирические стихи с положительными героями для читателей в возрасте 11 – 13 лет.
К огорчению приверженцев социалистического реализма, идеологически и политически ориентированная поэзия уже уходила в прошлое. На IV съезде советских писателей в 1967 году Барто требовала, чтобы детям рассказывали об американских бомбежках во Вьетнаме. По ее мнению, современной поэзии для детей грозил полный распад: «Ребенок сначала овладевает звуками, потом словами, потом начинает мыслить. А у иных поэтов обратный ход: мысли, потом слово, потом бессмысленный звук»[570]. Ее поддерживал Сергей Михалков: «Игра словом хороша, когда она – отражение игры ума, когда она осмысленна. А игрословие не только уводит некоторых молодых поэтов в сторону от значительной темы, но вообще лишает их стихи всякого смысла»[571]. Лев Кассиль высказался в том же духе: в прозе молодых писателей его часто раздражал «культ околичности», как будто возможность «писать прямо» исчезла вместе с культом личности Сталина[572].
