Писатели-реалисты
«Черная курица» Антония Погорельского положила начало автобиографической прозе о детстве – значимому жанру русской литературы. Лев Толстой в ранних произведениях рассказывал о формировании характера мальчика с детства до юности. Толстой писал не для детей, но его трилогия о детстве постепенно стала и подростковым чтением. Одним из ее читателей была поэт-символист Зинаида Гиппиус. В статье от 1908 года о любимых детских книгах она перечисляет «Робинзона Крузо», «Путешествия Гулливера», «Дэвида Копперфильда» и «Таинственный остров» Жюля Верна. Огромным открытием для нее, однако, стал Толстой: «Все у меня в душе перевернулось, когда мне дали прочесть в первый раз “Детство” и “Отрочество” Льва Толстого. Сразу стала она, эта книга, самой моей любимой, самой дорогой, a главное, самой мне близкой, – родной какой-то»[129].
Толстой тонко описывает переживания ребенка, и его восхищение детством вдохновило многих других писателей. Их произведения часто считаются детской литературой, – решение не совсем удачное, поскольку многие из этих книг нуждаются в зрелом читателе. В основанном на реальных событиях своего детства романе «Детские годы Багрова-внука» (1858) Сергей Аксаков изображал детство в семье помещика в 1790-х годах. Аксаков хотел писать для детей, используя тот же стиль письма, что и в своих книгах для взрослых. Никаких нравоучений не надо включать, поскольку дети их не терпят. Выбор точки зрения осложнил задачу писателя, так как рассказчик еще совсем молод, когда он оглядывается назад на свое детство, проведенное в поместье. Семейные события перемежаются с описаниями природы.
В произведении Клавдии Лукашевич «Переписка трех подруг», действие которого происходит в 1895 году, роман Аксакова выступает в качестве проверки литературного вкуса и зрелости. В письме к подруге Дези тринадцатилетняя девочка делится впечатлениями от «Детских лет Багрова-внука»:
Это такая прелесть, что и описать невозможно. Я не могла оторваться от книжки. Читаешь, и тебе кажется, что ты познакомилась с большой семьей, и все, что их касается, так интересует, как будто это правда. Как хорошо описаны там разные места, точно все видишь перед собою. Непременно прочитай – будешь благодарна. Я уж не знаю, пожалуй, после этой книжки никакая другая и не понравится.
Ответ подруги обескураживает. Дези – другой тип читателя и совсем иначе относится к литературе:
Ну уж, милая Наташа, подивилась я твоему вкусу. Привезли мне из библиотеки этого Аксакова, и я не могла одолеть двух первых глав. Заглянула под конец – еще скучнее. (…) Разве могут нравиться кому-нибудь такие рассказы? Их хорошо только учить в институте, и то когда заставляет учитель. Вот я тебе привезу в институт роман такой интересный, что ты только ахнешь. Такой таинственный, с убийствами. Только тебе придется читать его потихоньку. Если увидят классные дамы – беда. Пожалуй, нас еще исключат из института[130].
Название романа не упомянуто, но ясно, что Дези читает переводную книгу. Русские писатели не достигали уровня иностранных авторов, когда речь шла о приключенческой литературе; вместо этого они предлагали читателям психологически тонкие портреты, атмосферу и отличное чувство стиля – черты, не всегда желанные для юных.
Важным именем в детской литературе 1860-х и 1870-х годов стал Михаил Чистяков (1809 – 1885). Он писал для всех возрастов, добился некоторой популярности, но критикам его произведения не нравились. В 1872 году Анна Крючникова (псевдоним Анны Сахаровой) в журнале «Семья и школа», жалуясь на недостаток хорошей детской литературы в России, использовала Чистякова в качестве главного примера жалкого состояния жанра: «Нельзя назвать беллетристикой те сладенькие, водянистые разглагольствования г. Чистякова, Июльской et tutti quanti, которые подносятся читателям под заманчивым заглавием детских рассказов, повестей, очерков и т. д.»[131]. В своих рассказах о людях с тяжелой судьбой Чистяков, правда, часто бывал старомодно мелодраматичен и сентиментален. Иногда даже трудно понять, почему он считал свои книги детской литературой.
Первые книги Чистякова были составлены по материалам «Журнала для детей», который он редактировал вместе с Разиным. В следующих книгах, таких как «Повести и сказки для детей от 12 до 15 лет» (1862), «Рассказы о былом» (1868), «Живое зерно» (1870), «Зима» (1870), «Весна» (1870) и «Былое и возможное» (1875), он писал на разнообразные темы, переходя от одной страны к другой, от одной среды и эпохи к другой. Ему ничто не чуждо, будь то жизнь эскимосов или русских крестьян. Николай Чехов, историк детской литературы, так объяснил эту удивительную способность Чистякова: рецепт автора прост – взять иностранный (чаще всего немецкий) рассказ, изменить имена и географические названия и пересказать сюжет своими словами[132].
Для Чистякова основа жизни и морали в любой исторический период – Библия и христианская вера. Его соотечественники служили наилучшим примером истинно христианского отношения к жизни. Французский солдат, участник Крымской войны, потрясен благородством русских. Только на русской почве встречает он истинную любовь к ближнему, готовность к самопожертвованию и удивительную душевную нежность («Русская душа»). Но не все удостаивались христианской любви Чистякова. В «Колосьях» (1866) он озабочен положением черных рабов в далекой Луизиане, однако же в «Татарской девочке» он радуется высылке татар («ленивый, грязный и беспечный народ») из Крыма, где их земли отдаются истинным европейцам – немецким колонистам. Героиня этого рассказа-были – татарская девочка, которая любит русских за их гуманность даже во время войны. Счастливая развязка состоит в ее крещении и браке с русским офицером. В «Приключениях бедного мальчика» (1883) Чистяков описывает деревенского парня, у которого появляется возможность учиться. Его заветная мечта – стать дьяконом в церкви – сбывается.
Кроме этих упражнений в реализме, Чистяков писал и легенды, в которых за основу брались и русские, и иностранные источники, и сказки. Критики не одобрили и эти его работы. В «Библиографическом указателе» (1870), приложении к «Детскому чтению», о книге «Для малюток» (1868) говорится, что писатель просто заискивает перед читателями. «Почему, говоря с малютками, надо ублажать их всякою чушью, мы решительно недоумеваем», – восклицает критик[133].
Такое отношение помешало критикам разглядеть достоинства сказки «Живая трава» из сборника «Колосья» – удачного пересказа народной сказки о бедном деревенском юноше, женившемся на царевне, или «Приключения молодой белки Бабочки» – чудесную историю, впервые опубликованную в «Журнале для детей» в 1858 году. Это было нечто новое в русской детской литературе: мемуары белки, написанные на листьях деревьев и сшитые в книгу. Книгу находит охотник, и, переведенная на человеческий язык, она издана вместе с автопортретом «сочинителя». Бабочка отправляется исследовать окружающий мир. Далее начинаются приключения любознательной белки среди зверей и людей до момента возвращения домой. В период сугубого реализма эта сказка о животных выпала из общего русла, но читателям она, тем не менее, приглянулась. После переизданий 1868 и 1883 годов она вышла еще раз в «Товариществе М.О. Вольф» в 1912 году. Одному из критиков пришлось согласиться в 1885 году, что сказка Чистякова «и по языку, и по содержанию, и по хорошему изданию» – прекрасная публикация для маленьких детей[134]. Николай Чехов признал, что многие дети плакали над печальной участью белки, несмотря на наивность сказки[135].
Народничество, с его упором на социальную справедливость и моральный долг, оставило огромный след в детской литературе того периода. Неписаное правило гласило, что писатель обязан быть гражданином и пробуждать в читателе социальное сознание и чувство ответственности. Тяжелая жизнь простого народа изображалась с сочувствием, главным героем чаще всего оказывался ребенок, чья недолгая жизнь отягощена бедностью и голодом. Социальное неравенство подчеркивалось сравнением положения богатых и бедных.
В «Гуттаперчевом мальчике» (1883) Дмитрия Григоровича (1822 – 1899/1900) маленький циркач во время представления падает с трапеции и умирает на глазах у детей из богатого семейства. В их мире трагический несчастный случай – небольшая неприятность, о которой надо поскорее забыть, чтобы не расстраиваться. Другое произведение, типичное для этого периода, – «Дети подземелья» (1885) знаменитого писателя-реалиста Владимира Короленко (1853 – 1921). Короленко много писал о детях, но только «Дети подземелья», короткая версия повести для взрослых, адресована молодым читателям. Сын судьи узнает о существовании другого мира и другой жизни, когда сталкивается с осиротевшими детьми, живущими на кладбище. Он видит социальную несправедливость и ужасные условия, на которые обречены многие дети его возраста.
