Нам не дано знать, как обернулось бы дело, не будь поблизости кровожадных прелатов, проповедовавших святость нападения на собратьев-христиан; но если что-то возможно показать документально, так это роль Константинополя как культового центра в византийской дипломатии. Можно также показать, что религиозный авторитет города сознательно повышался, что составляло часть имперской политики.
Когда Константин ещё только основал свою столицу, она не особенно притязала на то, чтобы стать центром паломничества. Правда, в ней пребывал император (а он был не просто светским главой Церкви, ведь императоры могли высказываться и по вероучительным вопросам и действительно высказывались), а также Вселенский патриарх, самый старший из членов назначенного им духовенства, уступавший лишь епископу-патриарху Римскому согласно порядку первенства, установленному на Халкидонском Вселенском Соборе в 451 г., до того как стать первым среди всех православных патриархов после разделения Церквей, происшедшего спустя шесть веков.
Но, как город новый, Константинополь не мог вступить в состязание с христианским престижем Рима с его многочисленными церквями и кафедрой преемника св. Петра; не мог он состязаться ни с Александрией, ни с Антиохией, ни с Иерусалимом. Александрийский и Антиохийский патриархаты следовали за Константинопольским в халкидонском распорядке, но и тот и другой были епископствами задолго до Константинополя, а их Церкви были гораздо древнее. Иерусалимский патриархат в порядке старшинства шёл последним, но только в его пределах паломники могли посетить места рождения, жизни и смерти
Иисуса, от церкви Рождества в близлежащем Вифлееме до храма Гроба Господня на Храмовой горе в Иерусалиме. Уже хотя бы потому, что иудеи, предшественники паломников, периодически съезжались со всех краёв империи и из-за её пределов, чтобы отмечать свои главные праздники в Иерусалимском Храме, паломничество было чрезвычайно важным как акт веры, а Константинополь не мог притязать на какое-либо религиозное значение (с неизбежной политической составляющей), если бы он не привлекал к себе паломников.
С таким вызовом столкнулись и справились императоры и патриархи. Благодаря значительным усилиям и крупным затратам Константинополь превратился в христианский город по преимуществу и в центр притяжения паломников, не уступающий Риму или Иерусалиму, причём в течение долгого времени его посещали даже больше, чем Рим и Иерусалим.
Началом послужило строительство церквей, прежде всего нового кафедрального храма св. Софии-Премудрости, который стал мечетью первостепенного значения после завоевания города в 1453 г., был секуляризирован в 1935 г. и с тех пор стал самым посещаемым памятником Стамбула. Прежняя Святая София, бывшая уже второй церковью, построенной на этом месте, была сожжена во время восстания «Ника» в январе 532 г. По приказу Юстиниана Анфимий Тралльский и Исидор Милетский тщательно спроектировали новое здание, ставшее тогдашним чудом света, с поразительно большим и высоким куполом в 31,87 м в поперечнике и высотой в 55,6 м (182 фута) над землёй, который поддерживала новоизобретённая система парусов, и барабана, прорезанного окнами; кажется, будто он парит над посетителем, поддерживаемый то ли волшебством, то ли чудом. (В качестве ещё одного чуда эстетики спустя более века после того как завоеватели-османы впервые замазали мозаики внутри храма, превратив храм святой Софии в мечеть, лишённую запрещённых изображений, архитектор Ходжа Мимар Синаи Ага (1489–1588 гг.) добавил четыре высоких, относительно тонких цилиндрических минарета, поражающих своим контрастом с массивной округлостью изначального здания. Таким образом, столкновение цивилизаций привело по крайней мере к культурному сплаву.)
Почти триста церквей были со временем выстроены в Константинополе, но со дня своего освящения 27 декабря 537 г. именно Святая София, Айя-София, в первую очередь привлекала паломников в Константинополь. Этот храм с его обширным внутренним пространством, не пестрящим поддерживающими своды колоннами, ибо сама его конструкция таинственным образом поддерживалась за счёт математически рассчитанного сопротивления распору, из-за чего внутренних опор не требовалось; храм со сводами, полностью выложенными золотом, разноцветным мрамором и яркими многокрасочными мозаиками (а многие посетители были просто не знакомы с этим видом искусства), украшенный, кроме того, роскошными шелками, мозаиками и фресками, он в течение многих веков был, вне всякого сомнения, самым впечатляющим зданием в мире.
Конечно, для многих верующих он был чем-то большим, то есть божественным чудом, достойным местопребыванием самой Святой Премудрости. Дав подробное описание новаторского проекта и не применявшегося ранее способа строительства, Прокопий Кесарийский передаёт современное событиям сообщение о впечатлениях первых посетителей собора:
И всякий раз, как кто-нибудь входит в этот храм, чтобы молиться, он сразу понимает, что не человеческим могуществом или искусством, но Божьим соизволением завершено такое дело; его разум, устремляясь к Богу, витает в небесах, полагая, что Он находится недалеко и что Он пребывает особенно там, где Он сам выбрал. <…> Никого никогда не охватывало пресыщение от этого созерцания, но находящиеся в храме люди радуются тому, что они видят, а уходя восхваляют его в своих беседах о нем[210].
Приезжие, знавшие о соборе святой Софии только по слухам, по прибытии в Константинополь обычно первым делом отправлялись осмотреть этот храм, независимо от того, для чего они прибыли в город. Но многие паломники приезжали для того, чтобы поклониться Богу именно там, причём их поток не прерывался в течение целых веков, что повышало престиж империи во многих странах, куда паломники возвращались.
Но ни самая впечатляющая архитектура, ни самые роскошные украшения не так сильно притягивали паломников, как знаменитые святые мощи. В православии и христианстве святые суть доступные посредники, каждый из которых способен пробуждать особую преданность жителей той или иной местности либо представителей того или иного слоя общества. Поэтому у многих верующих были и есть свои особые святые, которых они почитают наиболее благоговейно, кому они могут совершать подношения, чьи могилы или мощи они стремятся посетить, чтобы поклониться им, но также и для того, чтобы извлечь выгоду из духовных эманаций, нигде более не присутствующих.
Вот почему мощи могли привлекать набожных людей даже издалека, повышая при этом престиж той церкви, того монастыря или святилища, где они хранились. Некоторые из них изначально были святилищами над могилой святого или над его мощами, тогда как другие приобретали мощи, если могли себе это позволить: шла оживлённая торговля, и цены могли быть высокими, поскольку мощи, кроме их духовной ценности и обеспечиваемого ими престижа, служили ещё и источником доходов от пожертвований паломников. Правители, властвовавшие над такими местами, получали долю со всех этих доброхотных приношений; так же, несомненно, поступала и Византия, потому что её международный авторитет среди христиан, живших как недалеко от её границ, так и весьма далеко от них, постоянно укреплялся благодаря всё большему накоплению знаменитых мощей в столице империи. Мощи подробно перечисляются в собрании рассказов о Константинополе, составленном в XII веке в Скальхольте, в отдалённейшей Исландии.
Свидетельством притягательной силы константинопольских мощей может послужить «Сага о Книтлингах» (“Knytlinga Saga”). Повествуя об истории датских конунгов, автор саги описывает длительное пребывание Эрика Эйегода (Ejegod, «вечно добрый») в Константинополе на пути во Святую землю (ему довелось умереть в Пафосе, на Кипре, в июле 1103 г.). Когда он готовился покинуть столицу, чтобы продолжить путешествие, император, согласно «Деяниям данов» (“Gesta Danorum”) Саксона Грамматика, спросил Эрика, чего тот желал бы в качестве прощального подарка. Эрик отвечал, что ему желанны только святые мощи. Ему дали часть мощей св. Николая и кусочек Креста Господня, которые он отправил к себе домой в Роскильде, а также в церковь в родном для него местечке Слангеруп в Северной Зеландии[211].
Не все мощи были одинаково ценны, ибо существует иерархия святых, начиная с первых учеников Христа. Кроме того, легко опознаваемые конечности всегда превосходили своей ценностью какие-нибудь обрывки ткани. Хотя пределом мечтаний оставался обломок Креста Господня, всё же хорошо сохранившаяся рука или нога, приписываемая одному из первостепенных святых, также ценилась очень высоко. Императоры, как и духовенство, не жалели ни труда, ни денег на то, чтобы приобрести эти «руки помощи империи»[212], хотя рук было недостаточно: головы, руки, ноги, сердца, носы, простые куски ткани и, в общем, любая часть тела (за легко предсказуемыми исключениями) пользовались огромным спросом.
