Ознакомительная версия.
Как подчеркивают недавние исследования, посвященные границам государства вообще и Римской империи в частности, укрепления вроде вала Адриана следует рассматривать скорее как центр зоны межкультурных и экономических контактов, происходящих на некотором расстоянии по обе стороны от собственно границ, нежели как линии обороны на случай нападения. В результате не так давно появилась тенденция недооценивать напряженность ситуации и частоту столкновений в приграничном регионе. В этом есть зерно истины, однако это лишь одна сторона приграничной жизни. Вспомним: народы по обе стороны от границы постоянно контактировали друг с другом, а не просто сидели в своих маленьких мирках, под защитой укреплений, не испытывая ровным счетом никакого воздействия со стороны внешнего мира.
Ритм приграничного сосуществования племен мог быть нарушен в одностороннем порядке – к примеру, римским императором, желавшим снискать большую популярность. Ближе к 70-м годам IV века Валентиниану I захотелось показать своим подданным, владеющим землей и исправно платящим налоги, что он не собирается заискивать перед варварами. Он сократил количество ежегодных даров, посылаемых алеманнским царям, что имело катастрофические последствия. Они передавали часть этих даров своим последователям, чтобы поддерживать свой престиж, и решение Валентиниана стало угрожать их собственной власти над своим народом. Результатом была волна агрессии, дестабилизировавшая алеманнский сектор границы по Рейну[155]. Однако, на мой взгляд, куда более важной была постоянная тенденция, наблюдавшаяся в приграничном регионе, к нарушению мирной жизни, источником которой был не Рим. Причина тому вытекает из того, что мы только что наблюдали. Тесные контакты с более развитой Римской империей открыли для приграничных племен целый ряд новых источников обогащения. В итоге появилась «двухскоростная» Германия, экономика и общество которой развивались тем быстрее и интенсивнее, чем ближе племена находились к римской границе – и, соответственно, наоборот. В результате быстро наметились выраженные различия в уровне благосостояния населения в приграничной зоне и удаленных от нее регионах. На мой взгляд, это неравенство стало очень важным компонентом общей мотивации, спровоцировавшей возникновение миграционных потоков во II и III веках. Вполне логичное следствие более широкого феномена неравномерного развития. Вооруженные отряды из менее богатых внешних регионов стремились захватить силой хотя бы часть весьма привлекательных возможностей, доступных в землях близ Рейна и Дуная.
Эта тенденция начала проявляться еще в I веке. Мы уже рассматривали случай с Ваннием, царем маркоманов, бывших клиентами Рима в I веке н. э., который правил долго и успешно благодаря римским субсидиям и средствам, получаемым от римских купцов, проживающих в его царстве. Это приятное положение, однако, изменилось в 50 году, когда его земли были разграблены отрядом германцев, пришедших из дальних регионов, – они двинулись в поход, собрав достаточно большой отряд, чтобы присвоить его богатства[156]. Все тот же мотив – захват богатств, имеющихся в приграничных землях, – очевиден или по меньшей мере вероятен в событиях III века. Причерноморский регион, к примеру, изобиловал весьма ценными трофеями. Роскошные захоронения, полные драгоценных металлов, были весьма характерными для сарматских царств северного понтийского побережья в ранние века н. э. Есть все причины полагать, что такое изобилие как магнитом притягивало готов, узнавших о нем от путешественников и торговцев, регулярно проходивших через их земли по Янтарному пути. И, наконец переселившись туда, германские иммигранты перешли к дальнейшим действиям, имеющим лишь одну цель – обеспечить себе максимальный доступ ко всем богатствам региона[157].
Первые вооруженные отряды готов, появившиеся в Причерноморском районе, не только разграбили один из его городов, Гистрию, в 238 году, но и пообещали в дальнейшем соблюдать мир, если им будут дарованы ежегодные римские субсидии[158]. Эта группа с готовностью ухватилась за возможность получать регулярный доход, который мог стать следствием более тесного контакта с римским миром. Мотив был ровно тем же, что и при набегах (что на Балканах, что на побережье Черного моря), – заполучить ценное движимое имущество во всех его возможных формах, в том числе в виде рабов. Следы новых королевств, образованных там, где господствовали германцы, хорошо заметны в черняховской культурной системе и служат наглядным подтверждением этого мотива, особенно по сравнению с вельбарскими остатками. Драгоценные металлы теперь попадаются гораздо чаще. В черняховских остатках конца III – начала IV века серебряные фибулы являются обычным явлением, в то время как в вельбарских захоронениях I и II веков они встречаются редко. Римская керамика также очень распространена в черняховских поселениях и захоронениях – как столовая посуда, так и остатки амфор из-под вина или оливкового масла. У нас нет ни местных, ни готских письменных источников, в которых говорилось бы о мотивах иммигрантов, однако я уверен, что они организовывали вооруженные отряды именно для того, чтобы получить доступ к богатствам приграничного региона. Более тесные связи с римским миром не только сделали тамошние племена богаче, чем те, что обитали на периферии, но и в то же время превратили их в мишень для последних, которые объединялись в вооруженные отряды с целью получить свою долю.
Таким образом, в III веке основной мотив для добровольной миграции был преимущественно экономическим, однако в нем имелся и политический элемент. Это не негативная политическая мотивация, стоящая за современными потоками беженцев, но, скорее, хищническое стремление положительного (за неимением лучшего слова) свойства. Богатство, скапливавшееся среди преимущественно германских обществ на границах Римской империи, нельзя было запросто отнять или потребовать себе его долю, как, например, происходит в том случае, если современный мигрант находит работу в индустриальном секторе экономики или сфере услуг. Новое богатство не создавалось на заводах, которым требовалось большое количество рабочих. Напротив, оно оседало при дворах правителей государств-клиентов, и они сами перераспределяли прибыль, полученную в результате взаимодействия с Римской империей, которая всегда вела самые разные дела со своими сторонниками. Именно эти цари получали субсидии, доходы от налогов, оплату за военную службу и, вполне вероятно, долю от набегов на Рим. Несколько чужаков, возможно, сумели благодаря своим заслугам получить место в королевских войсках, но это не говорит о спросе на труд иммигрантов. Войска были не столь многочисленными, и в них требовались только профессиональные воины. Для более крупных групп иммигрантов единственным способом заполучить хотя бы долю чужих богатств были вооруженные нападения – причем достаточно большими отрядами, чтобы сместить царя-клиента и перехватить контроль над всеми его доходами. В III веке многие иммигранты ухватывались за эту возможность, и цари государств-клиентов так быстро и часто сменялись, что это полностью преобразило политическую географию граничащих с Римом земель.
Этот важный момент объясняет, почему, несмотря на преимущественно экономические мотивы, добровольные по своей природе, германское население во второй половине II и III веке нередко мигрировало большими группами. Это обстоятельство резко контрастирует со схожими потоками добровольных мигрантов в современном мире, где их группы, как правило, невелики – один человек либо с несколькими спутниками. Однако то, что кажется противоречием, объясняется фундаментальными различиями в экономических контекстах. Современные миграционные потоки, как правило, обусловлены экономической перспективой – потребностью в рабочих. Тот же принцип применялся и в римский период, однако природа тогдашней экономической перспективы была совсем иной. В современном мире иммигрант может получить доступ к части благ, порождаемых экономическим развитием, устроившись на завод или найдя работу в сфере услуг. Во II и III веках можно было преуспеть, либо став правителем, либо заполучив место в военной элите государства-клиента, занимающего выгодную позицию близ римской границы. Здесь та или иная миграционная группа – даже несмотря на то что переселенцы действовали добровольно, а их мотивы были преимущественно экономическими – должна была быть весьма многочисленной, чтобы преуспеть в своем начинании. Еще с тех времен, когда Рим только примеривался к землям близ Рейна и Дуная, свободным в этом регионе не был ни один мало-мальски привлекательный район. Если чужак хотел стать частью весьма прибыльной приграничной системы, у него был только один выход – прийти туда с достаточно крупным отрядом и вытеснить уже имеющихся жителей. Хищническая активность обитателей периферии, возможно, началась с незначительных налетов – вроде нападения на Ванния в I веке (хотя даже оно кажется довольно масштабным). Но для того чтобы поселиться в том или ином регионе, были необходимы войска численностью в несколько тысяч, а не сотен человек[159].
Ознакомительная версия.
