Ознакомительная версия.
Станем ли мы тем самым смешивать политику с наукой? С одной стороны, решительно «да»; потому что если знание дает предвидение, а предвидение означает власть, то настаивать на том, что научные результаты никогда не принесут пользы или же что ими не воспользуются те, кто обладает влиянием, – значит выставлять их на вселенское посмешище. Важность культурных контактов и изменений в качестве предмета исследования признана в большинстве тех стран, где вопросы колонизации имеют практическое значение и антропология переживает расцвет. Исторически пальма первенства, вероятно, принадлежит Голландии. Здесь достаточно назвать таких первопроходцев, как К. Снаук Хюргронье, который смог как проповедью, так и практической деятельностью показать ценность антропологии для выработки справедливого и разумного отношения к туземцам, и К. ван Волленховен, чей интерес к обычному праву принес как открытия в теории, так и полезные достижения на практике. Стоит упомянуть и этнографические исследования миссионеров и представителей колониальной администрации, так же как и более недавние достижения таких опытных административных служащих, как ван Эрде и Схрике.
До войны этнографические исследования поддерживало колониальное управление Германии, хотя у него и не было времени, чтобы усовершенствовать административное управление в сколько-нибудь значимом масштабе и привести его в соответствие с результатами научного познания. Но в Германии такие ведущие исследователи первобытных культур и языков, как Вестерман и Турнвальд, уже в самом начале своей научной деятельности пришли к выводу о важности – и теоретической, и практической – исследований в области культурных изменений.
Во Франции работы Делафосса, Лабуре и Монье показывают, что культурные изменения и проблемы культурных контактов неизменно принимаются во внимание как учеными, так и практиками.
Наконец, в Великобритании и Соединенных Штатах интерес к культурным изменениям в последнее время стал доминировать. Имена У. Х. Р. Риверса и капитана Дж. Х. Л. Ф. Питт-Риверса стоят во главе списка первых британских исследователей. Работа отделений антропологии в Сиднее и Кейптауне по инициативе A. A. Радклифф-Брауна; преподавание дисциплины и исследования в Кембридже, Лондоне и Оксфорде; проявление особого интереса к проблематике культурного изменения и прикладной антропологии со стороны Королевского антропологического института, – все это началось почти одновременно по инициативе американцев и связано в первую очередь с именами Уисслера, Роберта Редфилда, Элси Клуз Парсонс, М. Дж. Херсковица, Радина, а также П. Х. Бака (Те Ранги Хироа) и Феликса Кисинга, работающих в Гонолулу. Международный институт африканских языков и культур после его основания в 1926 г. предпринял попытку вынести эти исследования за рамки национальных границ, и, избегая политических разногласий, организовал исследования по проблемам контактов во всех африканских колониях, привлекая науку к взаимодействию с миссионерской практикой, а также содействуя сотрудничеству ученых с административными службами всех заинтересованных стран{17}.
Однако к сожалению, в некоторых кругах до сих пор держится устойчивое, хотя и ошибочное мнение, что между антропологией практической и антропологией теоретической, или академической, существует фундаментальное различие. Правда заключается в том, что наука начинается с ее практического применения. Физик, химик или биолог знает это назубок. Что такое применение науки и когда «теория» становится практической? Только тогда, когда она позволяет нам отчетливо зафиксировать эмпирическую реальность; другими словами, коль скоро теория истинна, она «применима» в том смысле, что может быть подтверждена опытом. Компромисс между естественным порядком событий, с одной стороны, и вмешательством в него, властью над ним человека, с другой – это единственное прочное основание для экспериментальной науки. Достаточно вспомнить, как революционные научные открытия Гальвани и Вольта, которые первоначально носили исключительно теоретический характер, впоследствии благодаря разработкам Ампера и Фарадея, Кельвина и Маркони привели к радикальному изменению нашего контроля над электричеством и эфиром. Огромные достижения современной инженерии являются закономерным результатом независимых и непредвзятых исследований природы силы, пространства и времени, получивших признание благодаря поляку Копернику, итальянцам Галилею и Торричелли, французу Декарту, англичанину Ньютону, голландцу Гюйгенсу и немцу Лейбницу. Точно так же, как нельзя найти ни единого аспекта физической теории, который не имел бы отношения к обычной инженерии, так и в случае социальной инженерии можно утверждать, что она попросту является эмпирическим аспектом социальной теории.
Таким образом, научная антропология должна быть практической. Отсюда тотчас следует заключение: ученый-антрополог должен быть антропологом, изучающим изменяющегося туземца. Почему? Потому что первобытная культура, существующая сегодня, не изолирована, но находится во взаимодействии и в процессе изменения. До тех пор, пока вообще предпринимаются попытки ее реконструкции, они должны опираться на то, что может быть изучено в настоящем. Побочным продуктом наблюдения станет теоретическая и конструктивная дискуссия о ходе или направленности изменений. Самая суть истории заключается в том, что у нее наряду с прошлым есть и будущее. В то время как антропология очень часто служила бегству от действительности в экзотику, история зачастую оставалась щитом для тех, кто предпочитал действующей, живой традиции умершее и погребенное прошлое. Антикварная и романтическая тенденция сравнительно с тенденцией ретроспективной и реконструирующей часто бывает не чем иным, как стремлением уйти от реальных проблем. В естественной науке исследователь ищет фундаментальные силы – механические, химические, электромагнитные – в значительной степени для того, чтобы в будущем поставить их на службу человеку. В социологии по крайней мере столь же важны критерии уместности, силы и жизнеспособности. В какой-то момент мы осознаем это, и тогда мы видим, что антрополог, стоящий перед исследованием культурных изменений, в конечном итоге не может избежать крупных практических проблем, относящихся к области государственного строительства в колониях{18}.
Область культурных изменений такова, что заключенные в ней теоретические проблемы невозможно отделить от практических. Практик заинтересован в изучении культурных изменений: администратор – с точки зрения политического и законодательного регулирования, миссионер – в аспекте изменения религии и морали, поселенец и предприниматель – в отношении возможностей трудовой деятельности, туземного производства и потребления. Побуждения и интересы европейцев, занятых в государственном управлении, в трудовой деятельности или в сфере бескорыстного обучения и проповедования Евангелия, конечно, непосредственно не связаны с наукой, но они очевидно внутренне присущи ситуации, сложившейся сегодня в Африке и в других регионах. Но дело не только в этом; можно показать, что бо́льшая часть интересов и побуждений тех агентств, что заняты в Африке практической деятельностью, могут быть сформулированы в виде проблем, далеко не во всем отличных от тех, какими занят социолог. Золотоискателю, желающему быстро «сорвать куш» и затем сбежать с ним, не обязательно беспокоиться о том, к какому сильному озлоблению туземного населения, недоверию к европейцам, расовой ненависти или даже серьезному экономическому разорению приведет его деятельность. Поселенцу же, который думает о будущих временах и о грядущих поколениях, необходимо постоянно помнить о тех проблемах, что могут появиться в расовых отношениях в будущем, ему придется избегать нанесения серьезных оскорблений или даже обид черным соседям его собственных, белых, детей. Вопросы о состоянии здоровья туземцев или даже о выживании африканских племен, об упорядоченной общинной жизни, которая постепенно вырастает на фоне хаоса, порожденного распадом племенного уклада; проблемы того, как могут определенные изменения в туземных законах привести к серьезным нарушениям в правовом регулировании, в какой степени, в соответствии с лучшими намерениями европейцев, необходимо снизить значимость половой морали в туземной жизни, – все это в равной степени интересует и социолога, и практика.
Касательно изучения культурных изменений, у нас есть и другие причины, по которым становится ясно, почему практическая область особенно благодатна для исследования и почему полноценное сотрудничество европейских представительств в Африке необходимо для серьезного изучения всех проблем. В качестве важнейшей причины можно назвать тот факт, что в колониальной политике мы, возможно, наиболее близко подходим к тому эксперименту (иногда почти полностью контролируемому), какой только и может быть проведен в социальных науках. Например, в административном управлении принцип косвенного управления – один из тех, где определенные практические результаты предвосхищены благодаря твердым научным основаниям. Но изучать сугубо академично то, что происходит при различных экспериментах по косвенному управлению, при этом не зная практических трудностей, без терпеливой и уравновешенной работы – значило бы закрывать глаза на реальную динамичную сторону всего вопроса в целом.
Ознакомительная версия.
